Страница 6 из 27
– Вот, - сказал он, когда дверь отделила нас от пережитого кошмара. - Я говорил. Пауки. Как раз, кого ты терпеть не можешь…
– Да уж… - меня все же начало запоздало мутить. - А ты кого больше всего не любишь?
– Сложный вопрос, однако… Вслух не будем, от греха. Но за меня не бойся. Очередная подставка все равно снова для тебя будет…
– Не думаю, что третий раз вообще будет. Глупо как-то… За пацанов нас держат. Или убивали бы, или отвязались… - Мне неожиданно стало скучно. В прямом смысле. Все понятно, все предсказуемо. Как в Диснейленде.
И вот здесь, сейчас - чрезвычайное близкое предощущение. Похожие коридоры, похожая аура. Только тогда рядом был верный друг и противослоновые карабины в руках, теперь же все наоборот. Решили посильнее припугнуть? На коленки поставить? Как Сашку Сильвия, не сумев в роли Шестакова согнуть, в Ниневию отправила? Значит, опять мы их, сами того не подозревая, прищучили? Или чересчур близко подошли к тому, к чему не следует?
Тогда - тем более вперед, черные гусары! Впереди победа ждет, наливай, брат, чары!
И сразу вспомнилось заклинание Шульгина: «Ловушка, ловушка, я в тебя не верю!»
– Здравствуйте, садитесь, - предложил старик. Указал на древний электрический чайник, алюминиевый, с деревянной ручкой и толстым шнуром в тканевой оплетке: - Выпьете? Горячий. Ничего больше предложить не могу. Света, посмотри, там, кажется, леденцы в банке еще остались…
– Спасибо, я только чаю. Хоть настоящий? Или уже морковный?
Старик усмехнулся.
– Вы историк или непосредственно из эпохи морковного чая к нам прибыли?
– Я журналист, значит, и историк в некоторой мере. Новиков, Андрей Дмитриевич, последнее место работы - еженедельник «За рубежом». Старик опять усмехнулся.
– Я - директор музея. Вайсфельд Герман Артурович. Это - Светлана Петровна, заведующая архивно-библиографическим отделом.
– С автоматом «МП-38» фонды бережет? А вы еще и Вайсфельд. Из старых запасов ствол? От кого защищаетесь. От белых, от красных, от банды батьки Шпака или наследников Че Гевары?
– Разбираетесь? Вы какого года рождения?
– Пятидесятого. Тысяча девятьсот. Еще бы не разбираться…
– Ну да, ну да. Похоже. А к нам как попали?
Чай из стакана в серебряном подстаканнике был вполне ничего. Краснодарский, а то и индийский «со слоником». Да в горле у меня так пересохло, что и пустой кипяток пошел бы за милую душу.
– Курить можно?
– Курите, и нас со Светой угостите.
Протянул им почти полную пачку «Кэмела» из пароходных запасов. В Крыму я обычно курил отборные турецкие папиросы, а на «Валгалле», вспоминая молодость, баловался американскими сигаретами.
– Из спецбуфета? - со знанием дела спросил Вайсфельд, затягиваясь с жадностью давно не курившего человека.
– Вроде того.
Я никак не мог сообразить, как выгоднее всего держаться и какую легенду излагать.
Судя по тому, как отреагировал директор на мой возраст, место работы, сорт сигарет - здесь что-то около восемьдесят седьмого - девяностого. Канун событий девяносто первого, о которых я так и не успел ничего узнать, потеряв в схватке с грабителями драгоценную пачку газет.
И вдруг, с таким запозданием, я подумал, а не было ли то нападение организовано отнюдь не для того, чтобы отнять у меня кожанку и изнасиловать Ирину в темной подворотне, а именно - не позволить переправить в другое время материальный носитель информации. То, что я успел просмотреть несколько заголовков, сочтено было несущественным, а вот пара сотен печатных страниц, да еще и с фотографиями - парадокс. А если бы Ирина в ресторане не помешала, и я прочел их целиком - выпустили бы нас из девяносто первого, или удар нунчаками по затылку достиг бы цели?
– Ну а к нам как попали? Прямо во двор музея? Что бы вы стену перелезали, ребята не заметили. Но допустим. Узнали о наших безобразиях и приехали материал собирать? Откуда? Из Москвы? А она вообще еще существует, Москва-то, и хоть что-нибудь за окраиной нашего города?
– Какого города?
– А вот не скажу пока, - хитро сощурился Вайсфельд. - Раз вы утверждаете, что не знаете. Сам не знаю почему, но… И вообще, как это в книжках пишут: «Вопросы здесь задаю я!» - и дробно рассмеялся. Смех у него действительно был старческий.
– Ничего я вам дельного не скажу. Потому что сам ничего не понимаю. Сидели мы с друзьями в комнате, выпивали понемногу, о пустяках болтали. Потом один любитель эзотерики начал насчет астрала, эфирных и тонких сущностей человека распространяться и какую-то мантру или сутру произнес. Меня как схватило, закрутило, встряхнуло, понесло… Только ваши охранники в чувство привели…
Не верите? Так внимательней присмотритесь: в таком виде на разведку ходят или просто в командировки ездят? У меня же с собой вообще ничего. Еще спасибо, я привычки не имею сигареты на стол выкладывать, в нагрудном кармане держу, а то бы вообще труба… Да и то, на троих нам едва до вечера хватит, а потом?
– Ничего, «Беломором», «Примой» и махоркой я вас обеспечу. С другим, извините, временные трудности[5] . Но если вы не шпион, не вражеский агент, отчего вы так нечеловечески спокойны? Я что, думаете, не представляю реакцию нормального человека, с которым случилось бы то, что якобы с вами?
– Профессиональное свойство, если хотите. Бывал я и в плену у никарагуанских «контрас», у «охотников за головами» гостил, с вертолетом в тундре падал. Со шпаной в московских переулках дрался несчетно. Привык, наверное…
– Это хорошо. Вы нам, наверное, пригодитесь. В оружии разбираетесь? Вон у меня «Максим» почти новый стоит, наладить можете?
– Да не вопрос. Но до тех пор, пока вы мне не расскажете, в чем дело и где я, - ничего не будет.
– Договорились. Так в каком году вы занялись вашими медитациями?
Никакой другой год, кроме своего последнего нормального, восемьдесят четвертого, называть смысла не было. Так я и сказал.
– В любом другом случае я бы вам не поверил. А сейчас поверю чему угодно. До прошлого воскресенья у нас был восемьдесят восьмой. Октябрь месяц. Какой теперь - не знает никто. Радио, телевидение, телефон не работают. Самолеты, может, и летают, но не у нас. Поездов, по слухам, тоже пятый день не приходило. Один наш сотрудник на своей машине рискнул отправиться на разведку, хотя бы до соседней узловой станции, но не вернулся до сих пор.
5
Официальное в советское время объяснение отсутствия в открытой продаже каких-либо товаров. При том, что на базах, в спецбуфетах и т.д. то же самое обычно имелось.