Тени наших дней

– Я сказал, что возьму тачку отца? – удивился Кир.

– Ага.

– И сказал, что подвезу тебя?

– Так точно.

Кирилл усмехнулся и неторопливо прокатился пальцами по подбородку, гадая, сколько же рюмок виски он вчера выпил. Блестящее, конечно, обещание, учитывая, что он не садился за руль уже год, а то и два. Но давать заднюю было поздно, так что он покачал головой и с неохотой поплелся обратно в дом, чтобы взять ключи от ржавеющего раритета.

Отец сидел за столом и потягивал кофе. Жалюзи были вновь открыты, так что кухня, как и весь мир, тонула в свете и чертовом пространстве, где находилось так много метров для пустоты. Пустота именно так и ощущается, в широком смысле. Просачивается между нами и воздвигает невидимые барьеры, через которые не удается перебраться без синяков и переломов.

– Я возьму ключи от машины.

Альберт выпрямился и стянул с носа очки, будто без них лучше разглядит сына.

– Ключи?

– Верну, как получится.

– Это когда?

– Когда получится. – Кир пожал плечами. На нем висела белая футболка. Сквозь нее четко просматривались толстые кости ключиц. – У тебя были какие-то планы или…

– Да, у меня были планы, – кивнул мужчина и вновь нацепил очки на переносицу, – хотел с тобой провести время, взял отгул на весь понедельник, думал, пообщаемся.

– То есть машина тебе не понадобится?

Альберт ответил, немного погодя:

– Не понадобится.

– Тогда я пошел. Может, вечером увидимся и… что ты там хотел? Пообщаемся.

– Постой.

Кир застыл на пороге. Он обернулся и стиснул зубы, надеясь не свалиться, не признаться, не сломаться, как тонкая ветвь или гриф карандаша. Он надеялся, что отцу не заметны его сжатые в кулаки пальцы, не понятен слегка прищуренный взгляд. Он надеялся вырваться из дома без последствий и вопросов, а еще ждал, когда кто-нибудь схватит его за руку и вытащит на поверхность.

– Ты ведь много выпил, – наконец выдохнул папа, откинувшись на стуле. Плечи Кирилла расслабились, и пальцы разжались сами собой. – Если остановят, проблем не оберешься.

Кир хмыкнул и вытер ладонью лицо, возможно, предполагая, что таким образом он сотрет с физиономии осточертелую ухмылку.

– Как-нибудь разберусь.

– Я звонил тебе вчера, но телефон…

– Я его выключил.

– И как мне с тобой связываться?

– Я сам свяжусь. – Парень достал из кармана пачку сигарет. – Если надо будет.

Медленным шагом он покинул кухню, стащил с комода ключи и закурил сигарету. Дверь с грохотом захлопнулась за его спиной, теплый ветер ударил в лицо, и Кир поглядел куда-то вверх, куда-то далеко, но увидел лишь грязные облака, которые загораживали солнце и беспечно растекались по небу, точно прокисшее молоко.

– Эй, Поэт! – Женя ожидающе расставил руки. – Завис? Что там увидел? День прошлый? Я человек пунктуальный, слово держу, а тем, кто его не держит, морду набиваю. Знаешь же, все про меня знаешь. Пошевеливайся, ради всего святого, или катись на фиг и позвони мне через пару деньков, когда я взвешу все «за» и «против» и найду причину тебя простить.

Кирилл вскинул брови и в голос рассмеялся, едва не поперхнувшись горькой затяжкой. На глаза так и навернулись слезы. Он неторопливо подошел к вишневой «Шкоде», запрыгнул в салон и, зажав сигару в зубах, пробормотал:

– Взвесишь все «за» и «против»… – Улыбка все не сходила с лица. – «За» и «против».

Женек неуклюже уселся рядом.

– Поехали уже.

– А если «против» перевесит?

– Тогда я тебе не завидую.

– А сейчас завидуешь?

– Очень даже! Свободная ты скотина, Кир. – Парень завел двигатель, а Ситков продолжил: – Все у тебя в жизни не так, как у простых смертных: из нашей дыры вырвался, разбогател и даже щетиной обзавелся. Футболка с вырезом, как у девчонки, кроссы начищенные. Сам их по утрам вылизываешь или кому платишь за это дело?

– Хочешь, чтобы тебе платил?

– Так все-таки платишь?

– Угомонись, – Бродский выдохнул четыре слога вместе с серым шаром дыма, выкатился на дорогу и включил вторую передачу. – Денег у меня не много. С чего ты взял обратное, сам разбирайся.

– А я уже разобрался, – Женек по-хозяйски расставил ноги и повернулся к другу, – тут вот какая загвоздка, разбрасываться бумажками беднякам не под силу.

– Я не бедняк.

– Вот и ответ.

– А только два ответа? Или бедный, или богатый? В суровом мире ты живешь.

– В реальном.

– В реальном мире люди разные бывают.

– Ну да. Те, кто живет в свое удовольствие. И те, кто живет в удовольствие других. Знаю я все, что ты сказать хочешь. Поворот не проспи, бедняжка, а то погонишься за столичной философией и затеряешься в провинциальной действительности.

– Если вам так паршиво живется в провинциальной действительности, чего не примыкаете к столичной философии? – Кир самодовольно поглядел на Ситкова.

– Может, потому что для этого тоже нужны деньги?

– Продолжай в том же духе.

– Что именно?

– Оправдываться.

– Так вот чем я занимаюсь? А я, блин, не втыкал, пока ты мне по полочкам все не разложил.

– Возможно, ты попросту не понимаешь, что вместе с большими деньгами приходят большие проблемы. Что шансы выше, но и ставки тоже. Что люди горбатятся сутками на ненавистных работах, а деньги в глаза не видят, умирают у себя за рабочими столами. Вы все можете сорваться в Москву. Но не все из вас хотят проходить через подобное. Так что хватит считать мои деньги, бедняжка. Я себя счастливчиком не чувствую, хотя, вот это поворот, моя зарплата вдвое выше вашего.

Женек молчал какое-то время. Смотрел на друга, хмуря лоб, и в конце концов отрезал:

– Втрое.

Кир усмехнулся. Прижал пальцы с сигаретой к губам и, затянувшись, кивнул:

– Втрое так втрое.

Сцепление, третья передача. Еще раз сцепление – четвертая. Кирилл так давно не ездил по знакомым улочкам, что получал удовольствие, обгоняя еле ползающие рухляди и рысью проносящиеся иномарки. Старые многоэтажки летали за стеклами. Искусанные временем плакаты, украшенные дизайнерами торговые центры… Как сильно изменился фасад родных домов, и какими знакомыми остались их внутренности.

– Как и в школе, пыль в глаза ты бросаешь мастерски, – проворчал Женя.

– Стараюсь. Это же все-таки моя работа: красиво распинаться без повода. Лучше скажи, на кой черт тебе так рано ехать на Окружную? Что за срочность?

– Должен с одним типом встретиться.

– Что за тип?

– Тебе он не понравится.

– А ты к нему испытываешь нежные чувства?

– У меня с ним все гораздо серьезнее. – Женек поправил непослушные волосы и небрежно откинулся на спинку кресла. – Мы с ним деловые партнеры. У тебя в Москве уже имеется деловой партнер? Ну или другой какой.

– Я не женат, если ты об этом.

– Видел бы ты лицо Педанта, когда вы с Соней из забегаловки выкатились.

– А было на что смотреть? – Парень заулыбался и невольно вспомнил симпатичное личико новой знакомой, а еще ее звонкий голос и колючий взгляд. – Давно они встречаются?

– Кто – они?

– Соня с Сашей.

– Ну, в мечтах Педанта – целую вечность.

– А на деле?

– На деле Соня – тухляк. Ты не подумай, болтать с ней классно. Она веселая и прикольная, иногда как понесет ее в дебри про кино или музыку, приятнейшее создание! Но с парнями, в том самом смысле, ну в том, чтобы ее как следует…

– Я понял.

– Полный провал.

– Внешне не скажешь.

– Маринка говорила, ее парень бросил, лет сто назад. Но у баб все куда серьезнее, ты и сам в курсе: сердце разбито, надежды не оправданны, больше никогда и никого и прочая ересь.

Парни одновременно прыснули со смеху.

В салоне повисла звенящая тишина. Лишь свистел рассерженный ветер и дребезжал убитый двигатель. Все казалось таким прежним и чужим одновременно. В голове никак не укладывалась картина. Кир то вспоминал детство, то проваливался в настоящее, и желудок сводило от этих американских горок. Он редко думал о старых друзьях. У него не было времени, да и желания о них думать. Кирилл действительно считал, что уходом разрешал множество проблем, но сейчас сомневался в правильности принятых решений. Он разорвал все контакты, сжег все мосты. И это сработало! Он притворился человеком без прошлого, ведь куда проще живется с чистыми страницами. Правда, теперь Кирилл понимал, он осознавал, что не было никаких пустых страниц. Что как бы усердно он ни проходился ластиком по бумаге, карандаш оставлял следы, и некоторые буквы, даже спустя столько лет, хорошо прочитывались.