Я не сдамся

Но уже поздно. Он со всей дури бьет кулаком по дверному косяку.

- Сука. Какая же ты сука, Полина! – орет он во весь голос так, что даже у меня мурашки по спине побежали. Хватается за голову, оседает на корточки. – Ааааа, – кричит он снова и вскакивает на ноги. Мгновенно вытаскивает пистолет из-за пояса джинсов, который был скрыт пиджаком, и приставляет его дуло к виску Насти, так как именно она стояла к нему ближе всего, протянул руку и схватил за плечо. Мне кажется, что я разучился дышать в этот момент. Я делаю несколько шагов к нему.

- Ты права, девочка, – вкрадчиво говорит он, прижимая к себе мою женщину. – Я хочу, чтобы она жила. Сидеть из-за этой шалавы я не хочу. Доктор, стой на месте, – он смотрит прямо на меня стеклянными глазами, - а то у меня руки дрожат, ты же видишь это? – я положительно киваю. - Не провоцируй, – предостерегает он, и я делаю три шага назад. -  Если ты её не спасешь, я убью эту, – жестче прижимает Настю к себе, давя своей окровавленной рукой на округлившийся живот. - Думаю, при таком раскладе ты будешь очень хорошо работать. И сделаешь всё, чтобы моя женщина не умерла на операционном столе.

Мне все равно, что он говорит, я смотрю только в перепуганные глаза Насти. Она изо всех сил старается держаться и не поддаться панике, но я вижу, что она безумно боится. Она пытается ослабить его хватку на своем животе, ей больно и страшно за малыша.  

- В операционную, быстро! – командую я снова, и мужик с пистолетом в руке отходит от дверей, волоча за собой Настю.

- Девушку отпусти, – говорю, останавливаясь в дверях.

- Мою спасешь, тогда и отпущу…. твою. Иди, доктор, а мы подождем тебя здесь, – он взглядом указывает на смотровую комнату. Быстро тащит за собой Настю, закрывает за собой дверь на ключ и опускает жалюзи.  Ничего не видно, они наедине… Убийца и моя беременная женщина.

****

Никогда в жизни не тряслись руки перед операцией, а тут такой тремор, что я не могу совладать с ним. Мою руки и матерюсь про себя, а возможно и вслух. Не важно. Коршунов хотел отстранить меня от операции, заменить другим хирургом, но я не позволил, потому что я единственный, кто делал подобные операции. Со мной у этой девочки больше шансов выжить. А от её жизни зависят три другие: моя, Насти и нашего ребенка.

- Олег, я подстрахую, – слышу я слева от себя.

- Спасибо, Глеб.

Медсестра быстро помогает нам надеть хирургические халаты, шапочки и перчатки. И я невольно вспоминаю тот единственный раз, когда мы с Настей были в операционной.  Тогда я был счастлив и спокоен, а сейчас? Как мне оперировать практически на сердце, когда свое осталось на первом этаже. Когда все мысли только там. То, что мужик невменяем – это стопроцентно, и, возможно, под наркотой. Что он может сделать с Настей за это время? Операция такого плана длится от трех до пяти часов. Это будет самая длинная операция в моей жизни.

- Давление? – спрашиваю, подходя к операционному столу.

- Падает, девяносто на сорок.

- Плохо. Но выбора он нам не оставил. Будем пытаться выжить, девочка. Ты только не подведи меня, Полина, – шепчу я пациентке и мысленно читаю «Отче Наш». - Скальпель.

Мне кажется, что я даже не дышу. На автомате разрезаю один за другим слои кожи, вытаскиваю пулю из раздробленного ребра. Медсестра промачивает мне вспотевший лоб, и мы с Глебом продолжаем операцию, периодически посматривая на давление пациентки, а оно стремительно падает. Нам необходимо в кратчайшие сроки убрать все костные осколки и зашить рану.

- Сердце остановилось! – кричит анестезиолог. – Отошли все от стола.

А я шага не могу сделать в сторону, я смотрю на монитор с одной линией, на бледное лицо девчонки и не могу поверить, что это конец.