Страница 3 из 8
где оставались до вечера воскресенья.
И, наверное, до этого звонка им казалось,
что завтра снова начнется череда
ничем не примечательных будней.
Но уже летела из Южной Каролины
весть о смерти моего дяди, пришедшая в Огайо холодным мартовским утром, и этот пасмурный день навсегда оставил глубокую рану в душе моей матери.
– Твой брат… – только и смогла произнести бабушка,
а дальше мама слышала лишь ее рыдания.
Воздух наполнился болью,
заныло сердце, которое было спокойно
еще мгновение назад,
и появилась пустота в душе,
будто оттуда вырвали огромный кусок.
Хорошие новости
Еще несколько месяцев промозглая зима в Каштановом штате не вступит в свои права, и в сентябре,
в один из последних солнечных деньков, появится на свет
моя старшая сестра Оделла Кэролайн —
ее назвали так в честь дяди Оделла и тети Кэролайн.
В Южной Каролине звонит телефон.
Пока мамина мама идет к нему, она на мгновение закрывает глаза и, открыв, окидывает взглядом двор. Подходит к телефону и смотрит, как сквозь пышные кроны высоких сосен падают на землю лучи солнца, заливая все вокруг ласковым сентябрьским светом…
Она берет телефонную трубку
и молится про себя:
«Только бы новости были хорошими,
только бы сладкая осенняя прохлада наконец подарила ей надежду».
Мама и Грейс
Мою маму и Грейс, мать моего отца, объединяет их родина – Юг.
Ведь семья Грейс тоже из Гринвилла.
Поэтому моя мама
всегда будет для нее родная —
по-другому, не так, как собственные дети,
которые не способны понять ее до конца.
– Уж ты-то хорошо знаешь, кто такие Вудсоны.
И эти Вудсоны, и этот их Север, – говорит Грейс,
и ее слова вызывают у мамы улыбку, напоминают,
что Грейс, как и она сама,
не всегда была Вудсон, а кем-то совсем иным.
Когда они вместе друг с другом, они дома,
Грейс для мамы такая же родная, как воздух Гринвилла.
Обе владеют искусством вести разговор без слов. Изобретение южан – потому что лето
у них такое знойное, что
любые слова будто тают во рту.
И южане молчат,
глядя вдаль,
только кивая, хотя, казалось бы,
ничего не происходит,
но этот безмолвный кивок всегда понятен тем,
к кому он обращен.
И здесь, в Огайо, мама и Грейс не боятся долгих пауз в разговоре.
Им хорошо уже оттого, что рядом родственная душа.
Все же несколько слов мама произносит —
о том, как не хватает ей погибшего брата Оделла. И снова молчание – уже другое,
но каждая знает, о чем оно.
– Какая потеря для тебя, – произносит Грейс. – Думаю, он был нужен Богу, а взамен тебе послана малышка.
Но обе они знают, что
рана в душе все еще не исчезла.
– Ну-у-у, – протягивает мама.
– Боже, благослови и мертвых, и живых! – просит Грейс.
И дальше снова молчание. Зачем что-то говорить, раз сказать больше нечего.
Каждую зиму
Каждую зиму,
как только первые снежинки полетят с неба, моя мама едет домой в Южную Каролину.
Иногда
вместе с отцом, но чаще
без него.
Сначала она садится в автобус одна.
Через год с ребенком,
еще через год с двумя,
и наконец их уже трое: Хоуп и Делл по бокам вцепились в мамины ноги, и я
на руках. Перед отъездом
родители всегда ругаются.
Отец хочет жить только в Огайо,
но для мамы Огайо никогда не станет домом,
сколько бы цветов ни заносила она со двора в дом
каждую зиму, нежно напевая над ними,
согревая дыханием и ласковыми словами
каждый листочек.
И растения отвечают ей тем же: не перестают цвести,
даже когда выпадает снег.
Они для нее символ
вечнозеленого Юга.
Напоминание о настоящей жизни
где-то далеко.
Путешествие
– Оставайтесь на вашем Юге, а я о нем и слышать не хочу! – говорит отец. – К нам там так относились,
что я не раздумывая забрал оттуда вашу маму
и привез прямиком сюда, в Огайо!
Сказал ей, что никогда никто из Вудсонов не будет сидеть в автобусе только на задних местах.
Никогда не будут Вудсоны расшаркиваться перед белыми:
«Да, сэр», «Нет, сэр».
Никогда не будут Вудсоны покорно опускать глаза.
Вы мои дети, вы не станете терпеть это!
Дети Вудсонов нисколько не хуже белых. Они достойны другой жизни…
– Богом клянусь! – повторяет отец. – И слышать не хочу о вашей Южной Каролине.
Гринвилл, Южная Каролина, 1963 год
В автобусе мама ведет нас в самый конец.
1963 год,
Южная Каролина.
Слишком опасно сидеть на передних местах,
и не дай бог попросить о помощи водителя.
Это считалось бы неслыханной наглостью с нашей стороны. Не место и не время.
Мне всего три месяца, мама держит меня на руках.
Рядом вжались в кресла сестра и брат. На нем
белая рубашка и черный галстук, голова его
выбрита. У сестренки в косичках белые
ленточки.
– Сидите тихо, – говорит мама и велит брату вынуть палец изо рта.
Брат и сестра послушно делают все, что скажут.
Правда, им непонятно, зачем такие строгости.
– Здесь вам не Огайо, – напоминает мама, как будто мы что-то понимаем.
Ее губы чуть тронуты помадой, спина
напряженная и прямая, будто линия с надписью «НЕ ПЕРЕСЕКАТЬ! ДЛЯ ЦВЕТНЫХ ТОЛЬКО ЗАДНИЕ МЕСТА!»
Вы должны пропустить белого, если окажетесь у него на пути, нельзя смотреть белым
прямо в глаза. Да, сэр. Нет, сэр.
Примите извинения.
Мама смотрит куда-то вдаль, ее мысли
далеко отсюда.
Потом лицо ее смягчается, она нежно гладит брата по теплой макушке. Ему три года, его интересует все, что происходит вокруг, он смотрит на мир во все глаза, а его большие уши хотят услышать каждый звук.
– Мы такие же люди, как все, – шепчет мама.
Такие же, как все.
Дома
И вот…
Мы стоим посреди огромного двора, у небольшого дома из красного камня, дома моих бабушки
и дедушки.
Холл-стрит.
Рассохшееся крыльцо не мешало бы покрыть маслом.
Цветущая азалия в горшке.
Сосна.
Красноватая грязь, прилипшая к начищенным туфлям мамы.
– Добро пожаловать домой! —
приветствуют нас бабушка с дедушкой.
Теплые коричневые руки
обнимают нас. Вытирают слезы маме
белым платком с голубой каемкой. И я, их новое дитя,
погружаюсь в эту бездонную любовь.
Кузены
День рождения мамы, громко играет музыка.
Собрались все ее двоюродные братья и сестры – как бывало раньше, когда она жила дома.
Это с ними она играла в детстве.
То и дело слышится:
– А помнишь, как мы украли персиковый пирог с подоконника миссис Картер, как провалились в канаву рядом с домом Тодда, как перелезли через забор и пробрались в общественный бассейн. И ведь не боялись, что нас арестуют! Никто не говорил нам, где можно купаться, а где нельзя!