Страница 3 из 25
Кроме того, в народе принцессу Карину Алахари считали ветреной, непостоянной, безответственной девчонкой, которая к тому же стала наследницей престола только потому, что старшая ее сестра погибла при пожаре – с тех пор прошло почти десять лет. В общем, принцесса она или нет, с подобной личностью Малику не хотелось иметь никакого дела.
– Мне кажется, мы бы с ней не поладили, – произнес он наконец.
– Потому что ты зануда, – фыркнула Надя, ткнула брата кулачком в живот, и тот упал на землю, картинно корчась от боли.
– Ай! Сдаюсь! Пощады! – возопил он. – Может, если я расскажу тебе историю, ты согласишься сохранить мне жизнь?
– Я уже слышала все твои истории.
Малик откинул кудри с глаз сестры. Она всегда казалась слишком маленькой и хрупкой для своего возраста, а теперь, после долгих месяцев недоедания, стала такой «прозрачной», что Малик иногда боялся, как бы ее порывом ветра не унесло.
– И о маленькой девочке на Луне слышала?
Надя опять разинула рот:
– А на Луне есть маленькая девочка?
Малик кивнул, придав лицу выражение комичной серьезности.
– Конечно. Ее туда отправил старший брат за то, что она все время дулась.
Последнее сообщение он подкрепил щелчком по Надиному носу, в ответ на который прозвучало что-то вроде возмущенного хихиканья. Именно Малику пришлось с ранних пор взять на себя заботу о младшей сестренке – ведь папа ушел через год после ее рождения, а маме, Нане и Лейле приходилось работать в поле. Конечно, он успел узнать ее как никто в этом мире. И, уж конечно, знал: как и он сам, она все сокровища мира отдаст за интересную историю. В повозке Малик всю дорогу день за днем развлекал Надю старыми сказками с одной и той же главной героиней – Плутоватой Гиеной, а когда сюжеты про нее закончились, стал сочинять свои, на основе легенд и преданий, впитанных им, казалось, с молоком матери.
Он сплетал и сплетал новые истории, пока в горле не пересыхало – все, что угодно, лишь бы не дать Наде затосковать, сломаться под тем грузом, который на всех них навалился.
Малик поднял глаза и уже не в первый раз поразился чудесному величию Зирана. Хотя Эшранские горы уже давно вошли в его владения, лишь немногим их жителям до сих пор выпадало увидеть этот достославный город. Пропуска стоили слишком дорого, выдавали их слишком скупо и неохотно, и все это не считая опасностей, поджидавших любого в пути через Оджубай. Получалось, что, хотя Зиран контролировал все мелочи эшранской жизни, вплоть до того, в какой деревне кому селиться, сам он отнюдь не собирался радовать своими красотами и благами земляков Малика или раскрывать для них свои возможности.
Но все же они добрались. После бесконечных мучительных ночей, проведенных с сестрами под гнилыми покрывалами под завывание колючих ветров и горестные стоны людей, низведенных до положения скота, невзирая на раздирающий душу страх погибнуть и никогда больше не увидеть родных мест, они стоят у ворот величайшего города в мире… Все оказалось не напрасно.
Причем вокруг ни намека на тех страшных… существ, которые причиняли им столько мучений раньше, в Обуре.
Всё позади. Они в безопасности.
Поток мыслей Малика прервали кутерьма и шум из параллельной очереди слева – там на помост въехала потрепанная кибитка-развалюха, запряженная облезлым ослом. Управлявший ею старик передал стопку бумаг дежурному воину для проверки. Из-за спины погонщика опасливо выглядывали многочисленные члены его семьи. У Малика похолодело в груди – на борту кибитки он различил до боли знакомые символы: геометрические узоры явно эшранского происхождения.
Воин с подчеркнутой тщательностью принялся рыться в стопке. Затем вдруг замахнулся рукоятью меча и сильно стукнул ею по лысому черепу старика:
– Эшранцам вход воспрещен! Хоть с бумажками, хоть без!
Эшранцам вход воспрещен. Земля будто разверзлась под ногами, и Малику стоило огромных трудов не упасть ничком. Им-то что, в общем… В пропусках черным по белому указано – брат и две сестры из Талафри – города в самых ближних зиранских окрестностях. В них ничто не должно выдать жителей Эшры. Только если акцент…
Окрестный воздух огласился воплями несчастной семьи. Воины подняли обмякшее стариково тело и оттащили его от пропускного пункта вместе с кибиткой. В создавшейся сумятице никто, казалось, не заметил, как из нее на иссушенную землю вывалилась одна худенькая фигурка – мальчик никак не старше Нади. В пылу борьбы за освободившееся место в очереди ни одна живая душа не обратила на него внимания. Сердце Малика чуть не разорвалось на части.
Что, если бы на месте этого мальчика оказалась Надя? Что, если бы она вот так же лежала в грязи, беспомощная, когда всем вокруг плевать? От одной этой мысли грудь Малика свело болезненным спазмом. Как завороженный, он не спускал с мальчика глаз.
Лейла, проследив за его взглядом, сдвинула брови:
– Не смей!
Но ее брата было уже не удержать. В следующую секунду он схватил ребенка под мышки и поставил на ноги.
– Как ты? Цел? – спросил Малик, бегло осматривая щуплое тельце на предмет повреждений.
Мальчонка поднял на него глаза – пустые, глубоко запавшие на покрытом ссадинами лице. В их темной глубине Малик как будто узрел отражение собственных мыслей.
Затем ребенок с быстротою молнии, одним стремительным движением через Маликову голову, стащил с его плеча суму и нырнул в толпу. Малик застыл на месте на несколько секунд, не в силах и шевельнуться – только тупо смотрел с открытым ртом на то место, где только что стоял маленький воришка.
– Эй!
Но уже в следующую секунду, досадуя на свою проклятую наивность и сентиментальность, он сделал то, что давалось ему с раннего детства лучше всего.
Он побежал.
2. Карина
«Танцующий Тюлень» был значительно более ветхим, грязным и затхлым, чем могло себе позволить заведение такого рода. Тяжелый слой пыли и сажи покрывал как все его поверхности от пола до потолка, так и персонал с головы до пят. Впрочем, еду здесь подавали отменную, а программа развлечений пользовались еще бо́льшим успехом – именно она и завлекла сегодня Карину в этот трактир, что у самой Внешней стены Зирана.
Амината, пришедшая с нею, явно была не в духе, но принцесса этого не замечала: она не сводила глаз с исполнителя, безраздельно завладевшего вниманием толпы. Коренастый, дородный певец-сказитель играл на уде[6]. Усы его были завиты так искусно и безупречно, что не оставалось сомнений: они наклеены. Впрочем, искусством своим он владел прекрасно и, судя по тому, как легко и непринужденно держался на сцене, расположенной в центре зала, прекрасно отдавал себе в этом отчет.
Публика состояла преимущественно из приезжих и купцов с глубокими морщинами на лицах от многолетних странствий по безжалостным дорогам пустынь. В гомоне трактира Карина распознала и кенсийский язык арквазианцев – жителей густых лесов к северу от Оджубая, и тхогу – наречие Восточных Болотистых Саванн; время от времени они подзывали забитых, испуганных прислужников из числа эшранцев зычным окликом на дараджатском. В общем, в этот вечерний час тут собрались представители всех народов и оконечностей континента Сонанде.
Впрочем, к большому счастью, никто из них не мог узнать Карину.
Рассевшись на низких подушках у столов, уставленных блюдами с густым бобовым рагу и дымящимися кусками баранины, зрители забрасывали исполнителя заказами – один похабнее другого – и нестройно подпевали каждой новой импровизации. Свойство Солнцестоя – сильно облегчать кошельки даже самых отчаянных скупердяев, и большинство посетителей «Танцующего Тюленя» уже опорожняли кто третью, а кто и четвертую чашу за вечер – притом что даже еще не наступил закат.
В какой-то момент музыкант поймал на себе взгляд Карины и ухмыльнулся. Принцесса склонила голову набок и посмотрела на него с выражением ангельской невинности, резко контрастировавшим с бесстыдством, засветившимся в глазах мужчины.
6
Уд – струнный щипковый инструмент, распространенный на Ближнем Востоке, предшественник лютни.