Страница 6 из 11
Глаша закатила глаза, это самодовольство хозяина ее дико раздражало.
«Подлить ему, что ли, в чай слабительного? Хотя так тоже нельзя!» – мысленно одернула она себя.
– И раз эта твоя драгоценная Мильфорд что-то скрывает, значит, – выжидающе поднял палец сыщик, – значит, она виновата, значит, ей есть что скрывать. Именно она имеет прямое отношение к плохому самочувствию своего папеньки. Я навел справки, Наденька – единственная дочь Якова Давыдовича, значит, именно ей достанется все немаленькое наследство князя Мильфорда. Ей выгодно, чтобы папенька помер, а она денежки получит.
– А зачем она к вам пришла, если и так все наследство получит? – спросила Глаша.
– Вот, а это хороший вопрос – пришла она, я думаю, для того, чтобы снять с себя все подозрения, типа я не я, я папеньку люблю!
– А как же ее история про разговор в кабинете? Про черный плащ? – удивилась Глаша.
Свистунов расхохотался во весь голос.
– Ты поверила в этот ее бред?! Сказочки парижской барышни! Поначиталась Шарля Перро, или кто у них там сейчас в моде?
Глаша молчала, смешно морща нос.
– Вот ведь какая бестия! Как здорово все придумала! Сама, скорее всего, и отравила батюшку, чтобы на тот свет его пораньше отправить! – продолжил чавкать Аристарх Венедиктович.
– Да зачем же ей отца убивать? Зачем спешить, отец – старый человек! – решила все-таки поспорить служанка.
– Да откуда ты знаешь, что она за человек? Может, ей деньги зачем-то срочно понадобились? Может, она своих любовников содержит?
– Любовников? В ее шестнадцать лет? – Глаза у Глаши чуть не вывалились из орбит.
– Эх, Глаша, ты совсем меня не слушаешь! В шестнадцать и не такие мамзели бывают! Эх, Глаша, добрая душа, совсем жизни не знаешь! – Свистунов покачал неодобрительно головой.
Глафира снова замолчала, кусая губу, что говорило о ее напряженной работе мозга, который, оказывается, судя по новейшим открытиям девятнадцатого века, чуть больше, чем у орангутанга.
– А как же дневник с записями?! Я думаю, его надо изучить, и, возможно… – начала Глаша.
– Все, хватит! Почему ты опять споришь?! Я тебе рассказал подлинную версию событий, все, как было на самом деле! А ты со своими дурацкими вопросами! Дневник – фикция, фальшивка, для того чтобы запутать следствие, что ей прекрасно и удалось сделать, раз ты вцепилась в эту книжечку. Если тебе заняться нечем, то сиди – изучай, а мне не мешай. – Сыщик кинул в руки девушке потрепанный дневник. – И еще раз тебе заявляю, это тупиковая ветвь. Там ничего нет и быть не может. – Он снова забрал у нее дневник. – Работать надо, а не глупостями заниматься. И вообще, принеси-ка мне, голубушка, чаю с чем-нибудь вкусненьким… – заявил Аристарх Венедиктович и одобрительно похлопал себя по весьма объемному животу.
Мне, коллежскому асессору Борису Ивановичу Яновскому, необыкновенно повезло, не зря я столько лет потратил на изучение древних языков, особое внимание уделяя нашему древнерусскому. В Академию наук я попал абсолютно случайно, хотя это и было моей многолетней мечтой, по совету моего дорогого Р. меня взяли на должность регистратора и помощника архивариуса в фондах Академии.
Мой непосредственный начальник, старший архивариус Лев Никодашин, – весьма интересная личность: скуп на слова, постоянно грустен и в тягостных раздумьях, на вопросы практически не отвечает. Только несколько раз предупредил меня, чтобы я молчал о том, что увижу, или услышу, или прочитаю в фондах Академии.
Мне продемонстрировали огромные ряды, бесконечные ряды книжных стеллажей, с безграничными полками с рукописными свитками, летописями, различными документами, относящимися к самым ранним периодам истории нашего государства.
С каким обожанием и трепетом я взирал на все эти полки, ведь именно здесь заключена сама История!
Совсем недавно вышла в свет книга Николая Михайловича Карамзина «История государства Российского», я сразу приобрел и изучил все тома, так вот, как сообщил мне Никодашин, Николай Михайлович работал над своей книгой, используя данные фондов Академии.
Подумать только, всем этим бумагам, летописям многие сотни лет, они свидетели жизни и деяний легендарных правителей, воинов, государственных деятелей, а теперь я могу прикоснуться к самой древней истории нашей страны.
Мне в ближайшее время придется заняться систематизацией всех знаний, хранящихся здесь. Записать и уточнить библиотечные каталоги по истории Древней Руси – я уверен, что со всем этим блестяще справлюсь…
– То есть как это, Рюрика потеряли? – хором удивились девушки. – Ты это о чем?
– Некогда рассказывать, – Антон буквально силком потащил подруг в лагерь, разбитый недалеко от деревни Заполье.
– Ну, Антоша, ну что там случилось-то? – заныла Стефания, буквально повиснув у парня на руке.
– Апраксин немедленно велел всех собрать, Мымра Эдуардовна рвет и мечет, у нее пропал необыкновенно важный древний документ, по которому якобы можно сто процентов найти могилу Рюрика, – на ходу объяснял Антон.
– А что за документ? – наморщила нос Майя.
– Фрагмент древней рукописи, которую наша Мымра как-то смогла из фонда Академии под честное слово взять в экспедицию.
– А почему она просто копию с него не сняла? Зачем тащить бесценный экземпляр с собой? Тем более в полевые условия, в которых может что угодно случиться, – поразилась Стефания.
Новоселов фыркнул от негодования. Он считал себя одним из самых лучших студентов на курсе, этакий ботаник от мира исторической науки, но все-таки снизошел до объяснения:
– Вот ты, Белинская, даешь! Учат тебя, учат, а все без толку! Неужели ты не в курсе, что нельзя ни в коем разе ксерокопировать старинные рукописи, а тем более древнерусские летописи! Что они от этого тускнеют и портятся! Первый раз об этом слышишь? Историк называется, – продолжал бурчать себе под нос Антон.
– Ксерокопировать нельзя, а с собой таскать древние летописи – это значит можно? – окрысилась Стефания.
– Так, все, хватит лаяться! Ты откуда все это узнал? – решилась задать главный вопрос Майя.
– Про ксерокс? А-а-а… про пропажу. Так сейчас сама Мымра Эдуардовна бегала по лагерю, орала во все горло о бесценном похищенном артефакте, что без него экспедицию можно сворачивать, что именно там уникальная информация о могиле Рюрика содержится, Сергей Юрьич велел всех студентов собрать в главной палатке, немедля. – За всеми этими разговорами они не заметили, как прибежали в лагерь, над которым повисла гнетущая тишина.
Студенты-практиканты сидели рядком на двух поставленных длинных скамейках, с другого конца расположились преподаватели: профессор Апраксин Сергей Юрьевич, руководитель практики Кузнецова Марина Эдуардовна, доцент кафедры Отечественной истории Александр Александрович Корнеев, аспирантка Людмила Тихомирова и отвечающий за хозяйственную часть Федор Углов, дополнительных рабочих пока не было – их планировали взять в ближайшей деревне, соблазнив звонкой монетой.
Когда все собрались, слово взял Сергей Юрьевич. Обводя взглядом притихшую аудиторию, он пытался достучаться до каждого здесь присутствующего:
– Наша научная экспедиция только началась, мы все здесь делаем общее дело – изучаем историю. Сегодня или, может быть, завтра здесь произойдет историческое открытие, которое полностью перевернет все современные представления о Древней Руси и о ее первых правителях. Нехорошо начинать экспедицию со лжи, а тем более с воровства. У руководителя практики, у нашей любимой и незаменимой Марины Эдуардовны пропал важный научный документ. Ценность его заключается не в рыночной стоимости, продать его недоброжелатель все равно не сможет, – профессор еще раз внимательно вгляделся в молчащую аудиторию. – Ценность, а точнее бесценность, этой рукописи в содержании послания. Ни для кого из вас не секрет, что и кого мы здесь ищем, потому я клятвенно обещаю, что если сегодня в течение дня рукопись вернут на место – то никаких последствий для вора не будет. Мало того, мы даже не сообщим ни в полицию, ни в деканат. Забудем об этом происшествии, как о страшном сне. Но… – Апраксин взглянул на бледную и заплаканную Кузнецову, – но… если рукопись сегодня не будет возвращена, то придется обратиться в полицию. Вора найдут, обязательно найдут, и мало того, что посадят за решетку, но и… что намного страшнее – его или ее выгонят из университета. Вам всем все понятно? Есть вопросы? – привычным тоном обратился к студентам профессор Апраксин.