Исчезновение

Воскресенье

1942 г. Второй день бомбардировок

Блеклое солнце пробивалось сквозь дымовую завесу. Прищурившись, Френсис посмотрела на небо. В голове у нее стучало, и ощущения были такие, будто она слегка пьяная; мысли двигались со странной медлительностью, как высокие облака в жаркий день. Во время падения Френсис рассекла лоб, и кровь залила все лицо, но она не обращала на это внимания, просто терла ссадину, потому что та сильно зудела. Ее охватило тревожное чувство, будто она забыла что-то очень важное, и события прошлой ночи не укладывались в логическую цепочку, как Френсис ни старалась их упорядочить. Из разговоров людей, которые доносились до ее слуха, она узнала, что после первой атаки наступило короткое затишье, а перед рассветом налет повторился. Френсис же казалось, что бомбардировка продолжалась и продолжалась не переставая, бесконечно. Она очнулась на рассвете на ступеньках, на том самом месте, где упала, и медленно побрела домой.

На улице Магдалины она стала помогать команде гражданской обороны разгребать руины дома, который стоял всего в трех кварталах от места, где жила Френсис со своими родителями. От прямого попадания зажигательной бомбы строение вспыхнуло, как фитиль. Крыша, печная труба и верхний этаж провалились в подвал. Дом превратился в кучу обгоревших головешек, со свистом испускающих струйки пара.

– Френсис, милочка, не стой как истукан! – услышала она голос своего отца Дерека и была так обрадована этому, что совсем не обратила внимания на укоризненный тон.

Чета Хинксли, которая жила здесь еще до рождения Френсис, до сих пор находилась где-то под завалом. Френсис знала, что у стариков на кухне стоял специальный стол под названием «укрытие Моррисона», но она также помнила, что оба они уже впали в детство и не покидали своей постели после предупреждения о воздушной тревоге.

На другой стороне улицы был разрушен целый ряд четырехэтажных строений Георгианской эпохи – Парадиз-Роу, взрыв сровнял их с землей. Зияющая пустота притягивала взгляд – в этом было что-то завораживающее и странное. Френсис могла видеть сквозь образовавшуюся брешь весь Бат – реку, омывающую подножие холма, аббатство и величественные здания Королевского Полумесяца на севере. Отовсюду поднимался дым.

Взяв себя в руки, Френсис приняла от отца кусок разбитой двери и передала пареньку, стоявшему за ней, по цепочке. Они пытались расчистить вход в подвал. В разборе завала участвовало не так уж много женщин; они готовили чай, ходили за водой к часовне Магдалины, где находился запасной резервуар, или просто стояли маленькими группами, вытирая своим детям перепачканные лица, и выглядели совершенно растерянными. Но Френсис была высокого роста, носила брюки, волосы стригла коротко, и люди порой забывали, что она женщина.

– Эти ублюдки стреляли по пожарным, когда те работали, – сказал Дерек, ни к кому конкретно не обращаясь. – Вот вам поганая немчура во всей красе! Не так, что ли?

– Они разбомбили штаб гражданской обороны, – добавил парнишка, что стоял позади Френсис. – Там теперь просто кровавое месиво.

– Кладбище в Олдфилд-парке тоже разворотили, – выкрикнула женщина, резво катившая детскую коляску по направлению к Хэллоуэй. – Трупы разбросаны повсюду! Тех, кого давно схоронили, – я видела их!.. Кости и все такое… – Женщина покачала головой и поспешила дальше, так и не договорив.

– Ну, мы уже не сможем помочь этим ребятам! – неуместно пошутил ей вслед какой-то мужчина.

– Тише! – крикнул спасатель, стоявший на коленях в груде развалин. Он склонился над обломками и поднял вверх руку, требуя тишины. – Клянусь, я что-то слышал, – добавил он. – Там кто-то стучит!

В толпе зевак послышались жидкие аплодисменты.

– Давайте, парни, поднажмем!

Но когда через пару часов их наконец откопали, то оба Хинксли оказались мертвы. Лицо миссис Хинксли было совершенно белым от известковой пыли, а у ее мужа – черным от сильного ожога. Узнать их было совершенно невозможно. Френсис таращилась на тела словно в онемении; в ушах у нее пронзительно звенело, и ей казалось, что она до сих пор слышит свист падающих бомб. Ей стало дурно, и она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок.

– Френсис! – услышала она окрик матери. – Ох, Френсис, уходи отсюда, милая!

– Так кому нам сообщить об этом? – спросил один из спасателей. – Я про трупы. Кому мы должны доложить? Полиции?

Дерек непонимающе посмотрел на него и растерянно покачал головой.

Френсис закрыла глаза, ей показалось, что она просто моргнула, но когда пришла в себя, то обнаружила, что сидит на кухне у себя дома и мать мокрым полотенцем обтирает ей рану на голове.

– Ты можешь поверить? – говорила мать. – Френсис всю ночь провела на улице!

В окнах были выбиты стекла, входная дверь отсутствовала, и по комнате гулял легкий сквозняк. От дверного косяка до потолка зияла трещина. Видно было, что пол уже подметали, но пыль снова покрыла весь линолеум. Дефекты были незначительные, но они почему-то тревожили, как в странном сне.

– С передовой, так, что ли, Френсис? – раздался голос тети Пэм.

– Пэм? – заметила ее Френсис. – Ты-то как, в порядке?

Пэм бросила на нее насмешливый взгляд, и Френсис почувствовала радостное облегчение, удостоверившись, что с тетей все хорошо.

– Я-то? Естественно, в порядке. Потребуется нечто более серьезное, чем несколько фейерверков, чтобы меня прикончить.

Густые седые волосы Пэм были связаны на затылке желтым шарфом, а куртка перемазана сажей. Френсис опустила взгляд и увидела жесткошерстную дворняжку по кличке Пес, не проявлявшую никаких признаков беспокойства.

– Он тоже в норме. Хотя слышали бы вы, как он выл, когда сыпались бомбы! – сказала Пэм, коротко усмехнувшись.

– Я направлялась к тебе… – заговорила Френсис, наморщив лоб и пытаясь упорядочить мысли. – Я так думаю. Спускалась по лестнице Иакова и упала…

– А какого черта ты делала на утесе в такое время? Вот что я хотела бы знать, а? – спросила Сьюзен. – Ты сказала: «Воздухом подышать».

Пэм устало посмотрела на Сьюзен.

– Да ничего особенного, – ответила Френсис. Она не осмелилась напомнить им, что был день рождения Вин, потому что мать и так была взвинчена. – Просто сидела и думала. Наслаждалась тишиной и покоем.

Мать пренебрежительно фыркнула.

– Ну что ж, вершина утеса – подходящее место для этого, – отозвалась Пэм.

– Пожалуйста, не потакай ей, Пэм, – резко парировала Сьюзен. – Она же могла погибнуть!

– Потакать? Френсис взрослая женщина, Сью. Думаешь, остальные люди, находясь в этих зданиях из кирпича и бетона, были в большей безопасности? Я вот слышала, что в убежище, которое напротив кинотеатра на Шафтсбери-роуд, было прямое попадание и все, кто там был, погибли. Семнадцать человек.

– Пэм! – в ужасе воскликнула Сьюзен.

Она побледнела и выглядела крайне испуганной. На некоторое время женщины замолчали. Снаружи доносились звуки капающей воды, крики людей и рокот генераторного насоса. Пахло гарью и мокрым пеплом. Пес едва слышно зарычал, затем вздохнул и лег в ногах у Пэм. Он был черно-белого окраса, со слишком короткими для его тела лапами и хвостом шотландской овчарки, развевающимся, как флаг, – плод внеплановой вязки на ферме «Топкомб». Френсис принесла его Пэм, когда у той умер ее старый фокстерьер, и поначалу он ей не понравился, она даже не стала придумывать ему кличку. «Это просто Пес», – сказала она, так и закрепилось. Это было еще во время замужества Френсис. Тогда она была женой фермера, не то что сейчас – великовозрастная кукушка, вернувшаяся в родительское гнездо.

Френсис окинула взглядом хорошо знакомую кухню с ее хлипкими шкафчиками, столом, покрытым жестью, и древней-предревней плитой. Ни электричества, ни газа, ни воды. На забытой сковороде сиротливо лежали три ломтика хлеба. Часы упали со стены на стол и превратились в кучку обломков. Циферблат без стрелок выглядел как перепуганная человеческая физиономия.