Страница 41 из 50
Беру деревянный стул, который едва не теряет ножку, тащу его к двери, ставлю так, чтобы, когда она отворилась, первым, кого увидит Женя, была я. Отряхнув пыль, сажусь и смотрю вперед, будто бы так можно подействовать на преграду, чтобы она отворилась. Внутри все бурлит от волнения, подкашиваются ноги, и я думаю о том, что эти чувства ужасны, они просто топят меня, убивают, засоряют мозг, и мне никак не удается сфокусироваться на нужных словах, чтобы донести до человека, с которым жила столько лет, простую мысль: мне нужно к сыну.
Перед глазами мелькают картинки нашего брака, и я начинаю плакать. Сначала одна слезинка, потом вторая, и вот уже через минуту я реву так, что хоть святых выноси. Бабская истерика, как сказал бы отец, захлестывает и я отдаюсь ей, как реке, которая несет меня на своих водах куда ей вздумается.
Утираю влагу под носом, растираю слезы по щекам.
Я устала от всего этого. Невыносимо и страшно устала.
Снова вспоминаю, каким был Женя в начале нашей жизни: предупредительным, добрым, ласковым. Что же с нами стало к концу? Да, нелюбовь выжигает из человека все самое лучшее, или помогает раскрыть самые ужасные черты характера, как получилось у нас. Я не любила ему, относилась к нему совсем не так, как следовало, и он, чувствуя это, тоже менялся, раскрывая свой нрав, очищаясь, как луковица, от шелухи.
— Женя! Женя-я-я-я! Там Его-о-о-ор! Совсем оди-и-и-ин! — кричу, совсем не думая о том, смогу ли чего-то добиться. Все, что случилось буквально за несколько часов, выбивает меня из колеи.
Молчание не прекращается, и мои слезы постепенно высыхают. Чувствуя себя так, словно меня прокрутили через мясорубку, я мысленно ругаю разгулявшиеся гормоны за свое нелепое поведение.
Краем блузки на плече отираю лицо, и только сейчас говорю спокойно и серьезно, громко, как генерал на плацу:
— Открывай. Слышишь? Открывай. Иначе…
— Что иначе? — слышится приглушенный дверью голос бывшего мужа. От неожиданности я вскакиваю, бегу вперед. Он здесь! Он слышит! И теперь, похоже, готов к диалогу!
— Иначе пожалеешь! — никак не выдаю голосом своего волнения, и тут же лихорадочно шарю глазами вокруг в поисках чего-то посерьезнее стула, чтобы можно было выбить дверь.
Но вокруг лежат неподходящие вещи: в углу избы — старая кровать с подушкой, на деревянном плохом полу — протертый ковер с откинутым кверху краем. На столе какая-то ерунда в виде пустых трехлитровых банок, стакана и грязной, покрытой пылью, тарелке. Надеюсь, что хоть крыс тут нет.
Медленно подхожу к столу, и беру в руки скалку, — единственную вещь, которая может мне пригодиться, но как, даже не хочу думать. Беру и все.
Снова подхожу к двери.
— Женя. Открывай. Это глупо.
Мой голос тверд и спокоен, в отличие от нервов. Рука со скалкой за спиной дрожит, как и губы, с которых готовы сорваться мольбы, и если бы меня кто-то сейчас увидел, думаю, принял бы за привидение.
— Как же я тебя ненавижу… — вдруг слышу я мужской голос, и мне больно признавать, что это голос Жени, человека, с которым я делила постель. — Ненавижу…Ты меня достала, понимаешь? Достала, королева мира!
Мужчина непечатно ругается, а я замираю.
Вдруг распахивается дверь и в проеме появляется растрепанный Женя, глаза его нехорошо блестят, волосы всклокочены. Одной рукой он упирается в дверной проем, другой подносит ко рту бутылку белесой водки и делает жадный глоток. Кадык ходит туда-сюда, и я делаю шаг назад: не известно, что сейчас придет ему в голову!
От него так и фонит злостью, ненавистью, и сам он больше похож сейчас на комок нервов.
— Твой отец обещал золотые горы, а я и повелся. Да и ты…красивая девочка, кто бы не захотел такую? Но всегда, всегда ты была холодной и витала в облаках, — Женя отлипает от бутылки и расправляет ноги, будто бы в поисках опоры, заполонив собой все пространство у двери.
— Только и слышно, что Егор. То, се, пятое, десятое…
Я отвожу глаза, чтобы не он не прочел и не распознал ненависть, которая может полоснуть словно ножом после его слов, однако вполглаза слежу за ним.
— И проекты твоего отца…тьфу, — плюет он в сторону и отирает рот, подчеркивая брезгливость. — Всегда следил за мной, козззел, не доверял, расчетливый стервец.
Женя переводит на меня свой взгляд и, я вижу, что в нем пляшут огоньки безумия, которые растут от его злости.
— Вы! Вся ваша семейка у меня вот здесь! — он выразительно проводит ребром ладони по шее. И вдруг добавляет тихо: — Ненавижу.
Он молчит, и я тихонько, чтобы он не сорвался на крик, на действие, словно минер, который хочет деактивировать бомбу замедленного действия, говорю:
— Давай разведемся, дело пары дней.
Женя делает шаг вперед, а я — назад. Потеплевшее дерево скалки за спиной в сжатом кулаке дарит зыбкое чувство защиты, но перед таким амбалом, который горой надвигается на женщину, сдержать страх невозможно.
— Разведемся, — кивает он мне. — Но ты отдашь мне все.
— Я согласна! Согласна! Пожалуйста, пожалуйста!
В груди трепещет раненной бабочкой сердце, в глазах снова закипает предательская влага грядущего облегчения.
— Подпишем брачный договор.
Женя тяжело шагает вперед, и я смотрю две секунды на дверь, делаю совсем незаметное движение вбок, чтобы с ним не столкнуться.
— Если думаешь сбежать — не выйдет, — хватает неожиданно он меня за локоть. — Машину я отогнал, чтобы ее не было видно с дороги. Нас не найдут.
Я дергаюсь, но его железная хватка не дает мне и сдвинуться с места.
— Нас не найдут… — повторяет он и тянет к столу, заваленному хламом. Резким движением нетвердой руки он агрессивно скидывает все на пол, слышится шум, звон разбитого стекла, я зажмуриваюсь от страха.
— Подпишем брачный договор, — Женя достает из заднего кармана джинс бумаги, резко кладет их на столешницу, припечатывает ладонью. — Я все прописал. Ты отдашь мне все, все до копейки, все права.
— Я согласна, согласна, — шепчу, а сама дрожу как зверек, которого загнали в угол. Он даже не обращает на меня внимание.
— И я стану полноправным владельцем, — хмыкает он и приближает свое лицо к моему. От него пахнет алкоголем, противный, резкий запах, я смотрю в его глаза и совсем не вижу человека, которого знала столько времени. Это просто незнакомец. Взбесившийся, нервный незнакомец!
И вдруг Женя ухмыляется. От этой улыбки по моей спине пробегают мурашки.
— Я стану полноправным владельцем всего. И… — он делает паузу и бросает на меня самодовольный взгляд. — И вдовцом!
Глава 50
Внутри всё закипает от мыслей о том, что задумал этот гад. На внука ему плевать, он своим поведение уже давно дал понять это, но Малая… Она ведь его дочь. Вряд ли старику придёт в голову убить её. Что он решит сделать на этот раз, чтобы разлучить нас? Вряд ли снова попробует оклеветать меня! Будет пытать её? Убеждать, что с Седым ей будет лучше?
Я врываюсь на территорию двора грёбаного Лаптя. А кто он, если не Лапоть? Самый настоящий, тупой, заплывшим жиром Лапоть. Он даже ворота не закрывает. Жить надоело или так уверен, что никто не придёт по его душу? А может, он просто ждал меня? Вдруг это всё уловка? Что если он решил убить меня прямо тут? Пристрелить и не оставить свидетелей? Плевать. Отметаю эту мысль и выхожу из машины. Кажется, я помял декоративную ель на газоне, задев её капотом, но мне плевать. Я иду в дом, двери которого открыты, словно его владелец ждёт меня.
Тесть всё так же сидит в своём кабинете и глушит вискарь. Я смотрю в его наглую рожу, отмечаю искривлённые в тупой ухмылке губы и подхожу слишком близко. Хватаю его за грудки, а он смотрит на меня пустым взглядом и молчит.
— Где Тоня? — спрашиваю я у мужчины, а он лишь ведёт плечом, словно пытается избавиться от моей хватки.