Белый конверт

- ну, спасибо друг. Совсем с ума сошли. Чем же можно отплатить за спасенную жизнь? разве что только бокалом хорошего пива. Ведь не откажешь человеку жаждущему выразить благодарность.  Конечно не откажешь, кто ж такой грех на душу возьмет – похлопав меня по испачканной куртке, раскатиста засмеялся. Смех был настолько заразителен что кажется, я всю дорогу до пивнушки очень глупо улыбался.

  - у меня все утро было ощущение, что в первый раз делаю, что-то правильно, а вечером чувствую, будто кого-то ограбил или убил и нуждаюсь в исповеди. Все оставил, работу, квартиру, сбережения, а привычку пересчитывать деньги оставить забыл.  Бывает же так, живешь, ничего не происходит, полный штиль и вдруг буря, волны, бьешься о берег, корабль в щепки и все мимо, невпопад. Ты же не только меня спас, а мое намерение. Знаешь ли решился уйти в монахи, но оставил немного денег, сберег себе вот этот вечер.  Решил не спать всю ночь, обойти весь город. Зайти вот так вот в пивнушку, посидеть в парке, купить сигареты, хоть я и не курю, не чувствуя никакой ответственности, просто (М) без приставок и вот ты меня и спасаешь, давая возможность откупиться от этой позорной половинчатости. может мне тебя бить надо, а я дурак благодарю.

Он удивительно быстро и легко опьянел. Пришлось везти к себе.

Проснулся в кресле от ужасной боли в спине. Еще не рассвело. (М) и (сосед) о чем то шептались за чаем. (сосед) растопыривал руки на ширину плеч, будто рассказывая о своем улове. Увидев меня проснувшимся, он с облегчением прибавил в голосе.

- что ж вы. Это лишь бегство и трусость. Какой смысл предъявлять претензии к нашей культуре, а она наша, как бы вы от нее не открещивались. Что вы ожидаете от нее. Разве сорвавшийся с утеса способен сказать, что ни будь осмысленное? Он так же не сможет прокричать о помощи. От него вырвется лишь аааа, вот наше искусство и есть испуганное, бессмысленное ааааа.

- я не от чего не открещиваюсь. Может и... Но это о другом. Не о том. Я может и этот испуганный вопль хочу замолить за себя, и за тебя, и за него - он ткнул палец в мою сторону.

- значит, мы пытаемся спасти раненного, а вы уже и панихиду отслужили. Да, все-таки вы церковники замученный народ. Заразить бы вас всех, какой ни будь новой дичью, поглядел бы, как вы начали церкви громить и за руку себя покусывать, за то, что она все еще креститься тянется.

- ну Братец, ты и фантазер. Эпохи - это актер под маской, всегда угождающий зрителю, он снимает надоевшую маску, надевает новую и притворяется желанным. но под новым ликом, все тот же старый шут. Каждый хотя бы раз видел его настоящее лицо, но кто же поверит, что лицо может быть таким.- хихикнул. неприлично громко хлюпнул чая - Разделяя историю на эпохи, каждое поколение свое нынешнее выносит отдельно от других эпох, воображая в себе оригинальность и не допуская общность с прошлым, чувствуя начало чего то еще не понятного, но нового и непременно великого с себя. Ни в панихиде, ни в лечении нет надобности, не стоит прикидываться будто вот-вот. Все это старо, как и сам человек. Ведь счастье не рождает произведений, она самодостаточна. она упивается собой. произведения рождает страдание, она страдает своей неполноценностью, она хочет быть завершенной и рождает все новое и новое страдание. И если наша культура в упадке, только потому, что мы не достаточно страдаем. Или не тем.

- чего ж  вы замаливать то бежите, коли все так, как и должно быть? аль увиденное личико никак забыть не можете?

-да ну. Так что ж, пора наверное - тяжело наклонился над столом. Встал - спасибо за это - показал пальцем на стол- и за то – высоко поднял брови. Будто хотел перебросить их через себя. Пожал нам руки. ушел.

Сел на его место. Чашка с недопитым чаем. На краю стакана муха. Протирала лапки. Упала. Четно пыталась взмахнуть намокшими крилями.

- }Задача церкви состояла в том что бы подстраивать слово божье под меняющегося человека, перемена эта всего лишь внешняя. от избалованности и не более, но в религии не существует внешнего, для нее весь ее образ является ее сутью. Церковь следующая за своим стадом, настолько далеко ушла от своих пастбищ, что перестала быть христианской. }в один день реши мы следовать евангелию, увидели бы крушение нашего мира, основывающегося якобы на христианской морали. А все это монашества, к которому можно причислить и декаданс, являющийся современной, светской формой монашество, отвратительны они есть рабская любовь к жизни и страх признать счастье этого рабства. Почему же эти борцы с собственным я и презирающие жизнь, никогда не вспоминают о самоубийстве, к которому так охотно прибегают трусы? ее возможность превращает их страдание в фарс. они принимают условие игры: « есть только жизнь». - поглядел на стакан с мухой - хэ вишь мученица, а вот в дерме та не тонет.

Р

Ночь, стужа, мигающий фонарь, рыжее лицо в оранжевом свете, сигаретный дым, глупая улыбка, холодная рука.

- как тут дела? встречался сам знаешь с кем вчера. Место видное найти будет не проблема.

кладбище. Могильная плита. Сапёрная лопата. Тяжелая пропитанная утренним дождем земля. Что я искал среди этих могил и что в самом деле хотел найти, или потерять? Иногда хочется прожить сотню жизней, различных, совсем не похожих друг на друга. Но мне в тягость и одна. Ладно все это чушь. врать самому себе и при том столь бездарно, ступать по тернистому пути легче. боль приковывает внимание, не дает осознать бессмысленность пути. К тому же боль лучший проводник жизни, никогда жизнь не бывает столь же красочна, как в пламене агонии боли. Этот рыжи расхититель могил может, сколько угодна убеждать себя и меня, что его поступок является преступлением общества, заставившего его искать средства к существованию в могиле старухи. А иной писатель добавил бы что смердящее, разбухшее, разлагающееся тело старухи, увешанное драгоценностями, символизирует наше общество, но сомневаться не приходится, мы оба прекрасно знаем, в тот день мы копали свою могилу. Мне не были нужны деньги, свою долю пропил в тот же день. Мои руки были слишком чисты для этого мира, но теперь… теперь эта рыжая голова маячит в моей комнате, приковывая внимание. Он полностью уверен в успехе нашего дела. Это хорошо, во всяком случае один из двух не плохо. Но успех не столь важен, я и начал махать кулаками в надежде, что причина драки, появится в самой драке.

Проводя возможно последние свои дни столь однообразно, я чувствую себя немного виноватым перед жизнью, хотя и врут, будто у нее нету смысла, У жизни множество смыслов и при этом ни одна не оправдывает ее. В детстве наигравшись и томимы жаждой прибегал к колодцу и наивно волновался лишь об одном, что бы хватила воды в колодце, но сделав несколько глотков, напивался до сыта. Так же вышла и со жизнью, я напился прежде, чем успел осушить поданный ею стакан.

Эта дряхлая комнатка насквозь пропиталась мной и кажется, я сам начал пропитываться ей, все что берется, отнимает. Все что отдается, возвращает и да эти нелепые словосочетания, скачущие в разные стороны, пренебрегая смыслом и все же умудряющиеся сталкиваться лбами, не передают желаемый смысл и завтра, ненароком наткнувшись на них, я буду очень громко хохотать. Если заглянуть в мой мозг, можно увидеть вот этот хромой стол, с засаленной скатертью и целой горой не прочитанных писем. Там найдется и эта стена, с разорванными обоями, не беспричинно надменно стоящая, перед существом, сидящим в кресле и наблюдающим, как время по-кошачьему лениво крадется мимо него. Разве я виновен, что измазался в жизни и при этом похрюкиваю от счастья? Каким же отвратительным существом стал бы я, прими этот мир, хоть на один день, хоть на одно мгновение без счастья? как смог бы я вынести этот смрад, этот гниющий запах смерти? Что искал бы я в нем, к чему были бы все эти потуги? но все счастье и все говорит : я существую лишь для тебя, ты осуществляешь меня и в этом мое счастье, предстать пред тобою. мир стремиться быть угаданным тобой, стать осуществленным. Кто осмелился бы встать лицом к лицу пред ним, одинокий, перед безликим. Страдать это счастье и пытаться избавиться от страдания тоже счастье. Убить и быть убитым и вступить в лужу и жаловаться на высокие налоги все одинаковое, бесконечное, неизмеримое, бессмысленное, до отвращения глупое счастье.  В смехе, в слезах, в зевоте, во всем счастье. Иначе, почему же мы не разбиваются о стены? но какие бы невиданные миры не открыли предо мной свои врата, придет день, когда я скажу «о великий, бесконечный, не подвластный моему разуму мир. Я пресытился тобой. Настало время нам расстаться, но нет между нами вражды, или обиды, прощаемся мы как добрые друзья».