Сильнее боли

3

Сон не принес Гале желанного облегчения. Напротив, она проснулась опустошенной, разбитой и подавленной. Словно ее тревоги и страхи, пока бездействовало сознание, резвились вовсю и, подпитываясь энергетикой близкой им по духу ночи, росли, росли и росли. И набухли к утру упругими, скользкими хвостами, облепили холодными щупальцами грудь, затрудняя дыхание; опутали вязкой паутиной сердце, мешая тому гнать теплую кровь по артериям и венам. Последнее ощущение было тем более сильным, что Галя чувствовала, как замерзли руки и ноги. Коснувшись правой ступней левой голени, она зашипела сквозь зубы – компресс изо льда привел бы к такому же результату.

Поскорее выпрыгнув из постели, Галя шмыгнула в ванную. Плотно закрыв дверь – пусть Костик поспит хоть пять лишних минуточек, – она выкрутила кран с горячей водой до упора, еле дождалась, пока вода нагреется, и сунула дрожащие ладони в блаженное тепло. Вода становилась все горячей и горячей, а томная сладость растекалась при этом все выше и выше по рукам, будто и впрямь таял лед, сковавший ночью кровь в жилах.

Гале очень хотелось набрать полную ванну горячей воды и залезть в нее, окунуться с головой, чтобы растопить ночной лед полностью, сбросить с себя мерзкие наросты подавленности и необъяснимого страха, но это желание удалось погасить, прикрутив заодно кран с красной нашлепкой и добавив немного холодной воды, а то руки уже впору было обсасывать вместо раковых шеек.

Наскоро умывшись, Галя включила на кухне чайник и пошла будить Костю.

По дороге в садик Костик был непривычно серьезным, словно мамино настроение передалось и ему. Лишь после того как Галя, переодев его возле шкафчика с нарисованным на дверце солнышком, чмокнула сынишку в завиток на макушке, он поднял на нее глаза, растворив на мгновение в небесной синеве все тревоги и страхи, и спросил:

– Ведь скоро же лето, да, мам?

– Да, скоро, – кивнула Галя, – совсем скоро.

– Мы поедем летом туда, где речка и лес?

Гале показалось, что солнышко на дверце шкафчика подпрыгнуло к зениту и вцепилось горячими лучами ей в голову. Стало невыносимо больно. Наверное, она застонала, потому что Костя сжал ее пальцы теплыми ладошками и дрогнувшим голосочком прошептал:

– Мамочка, тебе опять больно, да?..

– Ничего, котеночек, – выдавила Галя, стараясь не закричать во весь голос, – уже лучше.

И стало правда лучше. Солнышко вновь закатилось на положенное место, а вместе с ним закатилась и боль. Но не исчезла совсем, затаилась, спряталась. Галя боялась подумать о чем-либо, чтобы шевелением нечаянной мысли не потревожить боль, не дать ей снова выпрыгнуть, вцепиться шипастыми лапами в мозг… Но ведь мозг не чувствует боли! Почему же он так болит?

Гале действительно казалось, что боль раздирала именно мозг и зарождалась тоже в его глубинах. Ведь это мысли – да, именно мысли – нажимали ту самую кнопочку, что отпускала пружину с закрепленным на той чертиком по имени боль. И на сей раз Галя поняла, какие именно мысли. Вопрос Кости о лете, о речке и лесе заставил ее на мгновение вспомнить о сегодняшнем сне. Туманном и зыбком, уже полустертом из памяти. Остались обрывки, но в этих неясных, нерезких картинках можно было разглядеть домик на берегу речки, за которой начинался лес.

Невольно вызвав из памяти этот домик снова, Галя зажмурилась, ожидая нового взрыва боли. Но голова лишь тупо ныла, что по сравнению с недавним приступом казалось просто блаженством. Зато Галя вдруг отчетливо поняла, что знает, где находится этот домик, хоть и не смогла вспомнить, когда она его видела наяву. Да и какая разница – когда? Главное, что этот дом, точнее – дача, как нельзя лучше подходила для ее с Костиком летнего отдыха. И Галя, направляясь уже к автобусной остановке, чтобы отправиться на работу, чуть было не свернула к вокзалу, чтобы сесть в электричку и поехать туда, где ждал ее домик из сна.

Она остановилась и раздраженно топнула. Знала, что надо спешить, но почему-то работа казалась ей сейчас вовсе не важной, даже ненужной, чуть ли не помехой по-настоящему значимому делу. Домик из серых шлакоблоков с шиферной крышей – вот что было единственно нужным, важным и правильным. Она должна, она просто обязана увидеть его сегодня, зайти внутрь. Впрочем, Галя знала и то, что может не торопиться. Не обязательно отправляться на заветную дачу прямо сейчас. А вот вечером, после работы – да, да, да! Бежать, мчаться, лететь!..

На работе она была непривычно рассеянной. Невпопад отвечала посетителям, дважды перевела звонок не тем, кому требовалось. Наконец, вместо затребованного кофе принесла начальнице чай.

– Галчонок, что с тобой сегодня? – Зоя Сергеевна приподняла и снова поставила на блюдечко чашку. – Заболела? Или… влюбилась? – Шутить начальница не умела, сама знала об этом, поэтому тут же, не дав Гале ответить, сказала: – На тебе лица нет, иди, может, домой? Сегодня ничего важного не будет.

– Но ведь еще рано! – почти выкрикнула Галя.

– Ну и что? Я тебя отпускаю.

– Да нет же… – Галя хотела сказать, что еще рано ехать на дачу, она ведь знает, что время еще не пришло, но вовремя спохватилась, поняла, что говорит совсем не то, что нужно. Разозлившись на себя за очередной «срыв с катушек», она почти с мазохистским наслаждением продолжила: – Я доработаю, Зоя Сергеевна, спасибо. Со мной все в порядке. Так, голова немножко… Пройдет.