Мародер

— Заебал ты, на; дальше свои ищи.

— Жмот был, жмот и остался. …Вот, и со мной такая же хрень, только быстро как-то. И я такой уже стою, улыбаюсь, и меня весь этот ор — ващще не колышет. А там уже и моя подпрягается — «Че ты типа маму доводишь, че тебе трудно что ли», сраная мамина доча. И прикинь — мне все ихние ужимки — похую! Я смотрю — две какие-то бабы разоряются, слюнями брызжут. Потом так думаю — а че это они меня тут на подоконнике строят? Кто они такие, чтоб меня помоить, посылать куда-то, мозги мне ебать? И я такой говорю им, без криков, че-то спокойствие накатило какое-то, будто заморозка у зубного: «Вы че орете-то, кошелки?» Ты б тещину рожу видел! Жалко что сидела, а то бы с копыт навернулась. Моя тоже, сидит такая, шарами хлопает. Я им дальше, типа, если че-то не нравится — выгружайте свой триппер из моей машины, и катитесь к ебаной матери.

— И че?

— Ниче. Сказал да пошел. Они че-то там визжали, да я не слушал особо. Василича только жалко, теперь на нем будут отвязываться.

— Рисковый ты парень. Щас как твое все подметут.

— Ну-ну. Там моего-то, ноль-ноль да хрен вдоль, зато прикинь, сраный «кинотеатр» взяли, микроволновку, пузырьки свои какие-то, морду мазать. «Это ж вешшь, деньжищи-то какие»… Ну давайте, засуньте теперь всю эту ебань в Василичеву семерку, дебилки. А сколько полезного дома бросили. Ну, нашим легче. Блин, я как знал — ключи от дома себе оставил. И бак на замке у меня, бензик не сольют. Хотя схожу-ка я гляну, че там делается. Ты тут долго сидеть собрался?

— Да посижу, пока дождь не начался. И курево свое найди, а то лавочка все, закрыта.

Валек буркнул что-то насчет жадных чурок и тяжко спрыгнул на крыльцо павильона.

Солнце поднялось и немилосердно жгло вонючее месиво людей и машин. От этого странного стада несло немытыми несколько дней телами, подгоревшей едой, бензином, памперсами, асфальтом — и растущей паникой. Нет, никаких очевидных признаков не было — но Ахметзянов всей кожей чувствовал ворочающуюся перед ним призрачную тушу, слипшуюся из некогда отдельных людей. У туши еще не было ни рук, ни ног — пока она вырастила себе только мутный, расфокусированный как у младенца глаз и пыталась им пользоваться, с трудом ворочая непослушной линией прицеливания. Зная по опыту, как быстро учатся подобные штуки, Ахметзянов решил не дожидаться превращения этой аморфной квашни в стремительное и беспощадное имаго, однозначно реагирующее на посмевших оставаться отдельными, и установил себе срок. Если все останется по-прежнему, то через полчаса ноги его здесь не будет, да к тому же тучка с севера перспективная надвигается.

Снова приперся бывший глава семьи, дерганый и молчаливый. Достал сигарету из своей пачки, показал Ахметзянову — во, типа, понял?

— Че, салага, второй заход? С плачем, обыманием стоп и давленьем на совесть?

— Ну. Типа. — мрачно ответил Валек и дернулся от очередного хлопка за колючкой — с той стороны солдаты изредка стреляли в воздух, когда кто-нибудь из гражданских пытался трогать колючку или ворота.

— Ты это, слышь, Валек, не залазь пока. Там в павильоне к потолку полиэтилен на скобы приделан, оторви кусок полтора где-то на метр. Ну, и себе тоже можешь взять, только немного.

Валек все же хохотнул, несмотря на мрачность, и скрылся в павильоне. Влез, пыхтя на влажной жаре.

— Нате, ваш заказ. Карточка, наличные?

— Яичные. Если б не я, сидел бы ты минут через десять мокрый и псиной вонял. И пришлось бы тебя с трибуны попросить.

Дождь и вправду пошел, минут через двадцать. Ахметзянов из-под полиэтилена брезгливо наблюдал за метаниями людей между машин. …Бля, в натуре в толпе мозги вырубает. Ежу было ясно за час. Ха, а тупому ежу — за полчаса. Нет, дождемся, когда хлынет, и только тогда начнем метаться… Казалось, толпа не помещается обратно в автомобили, словно паста в тюбик. Последняя дверь хлопнула, когда обильный летний дождь уже выдыхался.

Сбросив пленку, Ахметзянов с наслаждением потянулся — облака еще закрывали солнце, воздух был непривычно свеж, пахло не дерьмом и духотой, а острой тополиной горечью.

— Ты заметил, майор-то, во-о-он тот, видишь? Который у них старший. Ему трубку давали от Грота, кажется, новости какие-то щас будут.

— Бля, скорей бы. Эти выедут, я развернусь — и домой. Посижу, тяпну от нервов. Эх, газа нет… О! Разведу костер на балконе! С детства, бля, мечтал! И спалю эти ебаные тещины часы с кухни, во! Зянов, поедешь ко мне? Накатим по грамм двести — семьсот, я тебе морду набью. Или ты мне. Хотя вряд ли, я поздоровше буду.

— Погоди, Валь, парад еще не окончен. А к тебе мы поедем, только деху попозже и не арак ашать. У меня к тебе есть коммерческое предложение. О, смотри, уазик!

— Зяныч, сто пудов — начальство едет. Вишь, солдатики-то застегиваются.

На самом деле, стоявшие в цепи солдаты подорвались от чьего-то окрика и кинулись приводить себя в порядок.

Было видно, что солдатам очень хочется потихоньку смыться в общей суматохе, но повсюду сновали офицеры, и каждый из них едва держался — висевшее в воздухе напряжение только усиливалось, хотя вроде дальше и некуда. Всем давно стало ясно, что все это стояние кончится очень, очень плохо.

Из УАЗика вывалился здоровенный полковник, с двумя прапорщиками, видимо охраной, взобрался в майоров кунг. Практически без паузы раздался надрывный армейский мат на два голоса. Из долетавших обрывков толпа поняла — полковник хочет, разгона ее, толпы — и даже со стрельбой, если понадобится. Что понадобится — никто не сомневался, все почему-то страстно хотели покинуть Тридцатку и отступать не собирались. Вдруг ор затих. Дверь кунга распахнулась от мощного пинка, показался мордатый полковник, рявкнул что-то ждавшим его прапорам и заскользил по грязи к своему уазику походкой совершенно взбешенного человека. Майор спустился, устало присел на нижнюю ступеньку, достал грача и что-то тихо сказал в спину полковнику. Тот раздраженно отмахнулся на ходу. Тогда майор, помедлив пару секунд, скучно, словно исполняя давно надоевший ритуал выстрелил в полковника. Пшикнула в грязи гильза, сразу стало слышно, что все происходило в непривычной уже тишине. Полковник, выпустив изо лба комковатый вишневый фонтан, во весь рост вытянулся в грязи, мелко заскреб начищенными сапогами. Охранники дернулись было, но тут же бросили свои АК, оценив количество смотревших на них стволов. Их тут же без особой злобы покрутили и загнали в кузов Урала.