Бегство(Frateria armis)

- Быть может, и так, но верится слабо. Уж не вторгнется ли Фалькенар, если у нас здесь начнется война?

Северан помотал головой:

- У нас своих проблем достаточно, разруха намного сильнее, чем у вас. И хотел спросить: как они относятся к той войне?

- Не знаю, не знаю, - ответил Ритемус. – Не спрашивал, к сожалению. Как и любые революционеры, они действуют по формуле «Кто не с нами, тот против нас». Соответственно, у вас есть какие-то шансы. Мне же не на что рассчитывать – стоит им пронюхать, что я был тюремным стражником, и более того, воевал против них, мне несдобровать. У меня же следующий вопрос: как вы к войне относитесь?

Северан недовольно поморщился и нехотя ответил:

- Как я могу относиться к гражданской войне в той стране, что приютила меня, несмотря даже на то, что я некогда против нее воевал? Быть может, если бы я оставался там, по другую сторону фронта, я был бы безмерно рад, ведь нет ничего радостнее, чем видеть, как давний враги погибают, вцепившись друг другу в глотку. Знаешь, я это сравниваю с пожаром.

Горит дом твоего врага, а его домочадцы дерутся друг с другом за право спасти семейные реликвии. А затем тот, кто вытащит их первым, увидит, что вместо богатств в руках держит одни остывающие угли, вместе с которыми остывает его авторитет, и всеми силами пытается показать, что угли эти еще имеют какую-то стоимость. И с помощью силы, обмана, хитрости, он заставляет поверить остальных в это. А дом… дом сгорел, и этот человек с углями заставляет всех поверить, что стоит немного подождать, что дом сам собой, как феникс, восстанет из праха все будет как прежде или даже лучше… И здесь стоит вопрос времени - кто быстрее поймет, что дом придется строить самим погорельцам: они или враждующие с ними соседи? И на момент пожара, - ткнул он в свою грудь мозолистым пальцем, - Я находился в доме, поэтому ответ очевиден.

Ритемус молчал, погруженный в свои мысли, уставив осоловевший взгляд на танцующий пламень свечи, повиновавшийся ритму своей, неслышимой никому мелодии.

- Так, значит, вы проигрываете? – тихо спросил Северан, мягко вынимая гостя из объятий раздумий. – Но ведь надежда есть?

Тот ответил, не отрывая глаз от лучины:

- Прошел только месяц, и судьба наша, должно быть, еще мечется, выбирая, на чьей стороне ей быть. Все еще не раз и не два изменится, и не нам решать ход войны. Мы всего лишь люди. От нас ничего не зависит. Да, многие… нет, подавляющее большинство желали войны, но это было потому, что все забыли, что такое полномасштабная война. Многие, да и я тоже, признаюсь, считали, что война состоит из одних лишь геройств, подвигов, красивых смертей – ведь как это благородно, умереть за родину! – а ведь все обернулось ровным счетом наоборот. Войны будут всегда, пока есть человек, и именно на войне будет проявляться истинная личина человека, попавшего под ее поступь, а не та ложная, которую он носит в мирное время. Но нужно задать вопрос: а стоит ли оно того?

- Не стоит, определенно не стоит, - согласился Северан. Они разговаривали о войне, о мире, и оба признавали, что всего можно было избежать. Оба сознавали свою ничтожность перед лицом тех, кто обрек миллионы людей на это жесточайшее испытание. Оба вспоминали о павших товарищах, и, к счастью для Ритемуса, Северан почти не задавал вопросов о личной жизни своего гостя, хотя подробно и охотно рассказывал о своей. Бывший тюремщик смотрел фалькенарцу прямо в глаза, полные грусти долгого и тяжелого одиночества, где плясали тусклые огоньки лучины. Он слушал и слушал его, потому что понимал, что за многие годы старый воин, как и сам Ритемус, не мог сбросить некий тяжкий груз со своей души. Ритемус знал, что если остановит его, то совершит грех, и рана в душе Северана станет еще глубже и снова начнет кровоточить. Наконец, когда лесник решил, что исповедовался сполна, предложил гостю отдохнуть, и Ритемус, довольный от осознания выполненного долга, упал в кровать. Она уткнулась десятками проржавевших и потому заострившихся сплетений железных прутьев ему в позвоночник и ребра, а он почему-то подумал, что обстоятельства в будущем воткнут нож ему в спину так же молниеносно, и, несмотря на жестокую усталость, не смог уснуть. Он прислушивался к окружающим звукам, и сквозь шипение леса едва различал далекие отзвуки грохочущих выстрелов, складывающихся в единый раскат грома, проносящегося над полями и путающимся меж деревьев.

Уже утром Ритемус по просьбе Северана наколол дров и срубил с ним пару деревьев, увидев, наконец, и обитателей соседних домов. Они тоже рубили дрова, точили в мастерских что-то железное, судя по звукам и снопам искр, вылетающих из окон. Краем глаза он заметил, что соседи Северана опасливо косятся на него, но стоило ему с ними встретиться глазами, как те теряли взгляд где-то вдали, в лесу, словно им нечему было удивляться в этом мире. Он в один момент заметил, что все они были мужчинами, примерно одного возраста с Севераном. Не слышно было ни женских, ни детских голосов, и скупых слов, которыми они перекидывались друг с другом, он не мог разобрать, хотя они казались ему знакомыми.

- Спасибо, Северан, за ваше гостеприимство, но мне нужно идти, - сказал он за столом. - Надеюсь, я его отработал сполна.

Реакция была ожидаема – Северан начал упорствовать, и Ритемус пояснил, что не хочет подвергать его опасности.

- И что же ты будешь делать, Ритемус? Куда пойдешь?

- Найду своих, буду воевать, - пожал плечами солдат.

- Разумеется, будешь, - с уверенностью ответил Северан, мотая головой. – Ты говорил, что тебе жалко всех их, но ведь ты все равно продолжишь воевать. Нас, фалькенарцев, ты бы с радостью душил, и арлакерийцев, как видишь, ты убиваешь с не меньшей злостью.

Ритемус потупил взгляд, подумав, что лесник может быть прав.

- А что же мне делать, Северан? Не могу я в стороне оставаться.

- Вот видишь! – всплеснул он руками, - Значит, веришь, что можешь что-то поменять. Но я так думаю: можешь делать – делай, не можешь – уйди, это не твоя война. С ней и без тебя разберутся.

В соседнем дворе человек кормил тощего коня и запрягал его в телегу. Животное безразлично жевало сено, тупо уставившись на корыто перед собой. Северан вдруг позвал его на чужом языке, и Ритемус стал понимать, в чем здесь дело. Извозчик ответил Северану, и тот сказал:

- Иди к нему, он отвезет тебя до ближайшего полустанка, там сядешь на любой поезд. Пока доедешь, у тебя будет время все обдумать.

Ритемус сел на край телеги, и всю дорогу через лес до небольшой деревушки оба проехали молча, только тихонько стучал дождь, цокала копытами лошадь и шелестел лес. Когда извозчик остановился у немноголюдного перрона и вновь не сказал ни слова, Ритемус спрыгнул и подошел к нему, и спросил, пользуясь тем, что людей вокруг было немного:

- Вы ведь все – фалькенарцы?

Извозчик посмотрел ему в глаза, задержал взгляд на секунду, взмахнул полозьями, и лошадь рысцой побежала прочь, унося своего хозяина прочь по разбитой улице, а Ритемус искренне сочувствовал тем, кто был изгнан одними, но так и не принят другими, и, отчаявшись найти общий язык, закрылся ото всех в глухом лесу.

Он долго бродил по этой деревушке вдоль перрона, подслушивая разговоры обывателей. Две женщины, сидя на скамье, как и следовало ожидать, обсуждали войну. Ритемус, заслышав их, спросил:

- А кто здесь сейчас – королевские войска или мятежники?

- А ты за кого воюешь? – прищурившись, спросила одна из них.

- За родину, - нахмурился и сжал губы Ритемус. – Так кто здесь?

- Пока королевские, - ответила другая, - но скоро революционеры придут, боюсь. Да только что они у нас возьмут? Мы сами бедные.

- Поезд когда будет?

- А кто его знает? Бывает, в обед приезжают с солдатами, бывает, вечером. Иногда один, иногда пять в день.