Страница 132 из 460
Германское командование не увидело в 45-летнем генерале Жукове таланта первой величины, уже проявившего себя на Халхин-Голе и под Ленинградом. Его план был стратегическим шедевром, он верно рассчитал время, место и характер удара. Он не начал вводить резервы панически рано, он проявил чутье мастера. Он понял, что дать немцам закрепиться на подмосковных позициях означало бы резко увеличить их способности к обороне. Следовало уловить момент общей истощенности немцев, следовало в то же время использовать фактор протяженности коммуникаций, суровости зимы, неожиданности удара. 1 декабря 1941 года Красная Армия насчитывала 4 196 000 военнослужащих действующей армии, 32 194 орудий и гаубиц, 1 984 танков, 3 688 самолетов. В вермахте наличествовали 1 453 танка, 2 465 самолетов, 36 000 орудий. В собственно битве под Москвой на советской стороне были 718 800 солдат и офицеров, 7 985 орудий, 720 танков против 801 тысячи солдат и офицеров вермахта, 1000 танков и 615 самолетов, 14 000 орудий. Существовало примерное равенство.
Настроенность войск и талант полководцев должны были решить судьбу противостояния.
Контрнаступление В 3 часа утра в пятницу 5 декабря, при температуре - 30 по Цельсию и толщине снежного покрова в один метр, на передовые позиции германской армии обрушились войска стратегического резерва. 88 советских дивизий начали оказывать давление на 67 немецких дивизий на довольно широком фронте - от Калинина на севере до Ельца на юге.
Специальная директива предупреждала от фронтальных атак - «негативные оперативные меры будут играть на руку врагу»; следовало обходить врага, заходить в тыл, проникать сквозь оборонительные рубежи противника.
Эффект внезапности сработал в полной мере. Первым результатом был обрыв связей между Гепнером, Клюге и Гудерианом. Вторым - оставление танкистами на флангах Клюге своих танков (речь идет о сотнях машин).
Через две недели у Гудериана было только сорок машин, у Гепнера - пятнадцать. Третий результат - ежедневные потери примерно в три тысячи солдат (не считая обмороженных). В целом наступление продолжалось без перерыва почти три месяца.
Сказалась общая непродуманность немецкого стратегического замысла.
За июнь-ноябрь 1941 года потери германских войск оказались в три раза больше утраченного вермахтом за всю кампанию в Польше и на Западном фронте - во Франции, Бельгии и Голландии. К декабрю этого года офицерский корпус нацистской Германии потерял 27 тысяч офицеров - в пять раз больше, чем в 1939-1940 годах. Восстановить эти потери полностью было уже невозможно. Вложив все силы в первый внезапный удар, германское командование оставило себя без резервов. Поэтому у стен Москвы оно не смогло восполнить потерь. Путь от границы до Москвы - путь в четыре фронтовые наступательные операции - не был обеспечен и материально, поскольку на Западе и в Польше противник терпел поражение от первой же операции. Германская армия при этом была армией «летнего наступления», она не была обеспечена зимним обмундированием.
Генерал Гальдер поверяет дневнику 7 декабря: «Ужасный день. Правое крыло 3-й танковой группы начало ночью отступать. Вклинения противника на севере этой танковой группы очень неприятны. На правом фланге 9-й армии противник тоже значительно расширил свой прорыв… Русские сумели настолько усилить наши транспортные трудности разрушением почти всех строений на главных железнодорожных линиях и шоссе, что фронт оказался лишенным самого необходимого… В ошеломляюще короткий срок русские поставили на ноги разгромленные дивизии, бросили на угрожаемые участки фронта новые - из Сибири, Ирана и с Кавказа, они стремятся заменить свою потерянную артиллерию множеством ракетных орудий. В противоположность этому сила немецких дивизий уменьшилась более чем на половину; боеспособность танковых войск стала и того меньше… Приказы продвигаться вперед, не считаясь ни с чем, были заблуждением, и теперь группа армий вынуждена в самых тяжелых условиях переходить к обороне».
Верхушка рейха сразу начала поиск козла отпущения. Дневник министра пропаганды Й. Геббельса: «Большая вина лежит на Браухиче.
Тщеславный, трусливый тип, оказавшийся неспособным понять ситуацию, не говоря уже о том, чтобы справиться с ней. Своими постоянными возражениями и вечным неповиновением он опошлил и испоганил весь план похода на Восток, кристально ясно разработанный фюрером. У фюрера имелся план, который должен был привести к победе. Сделай Браухич все, что от него требовалось, мы стояли бы на Востоке не там, где стоим сейчас. У фюрера вовсе не было намерения идти на Москву. Он хотел отрезать Кавказ и тем поразить советскую систему в ее самом чувствительном месте… Но Браухич все время гнал войска на Москву: хотел престижных успехов вместо фактического успеха. Фюрер характеризует его как труса и бездарь… Впрочем фюрер питает к советскому военному руководству определенное уважение. Жестокое вмешательство Сталина спасло русский фронт. Мы должны в своем ведении войны найти аналогичные методы».
Гитлер снял со своих постов тридцать пять корпусных и дивизионных командиров. Его презрение к высокобровым интеллектуалам в мундирах, к самовлюбленной касте военных достигло пика. Он лично теперь руководил боевыми действиями и в запальчивости сказал Гальдеру: «Этой маленькой штукой - оперативным командованием - может овладеть каждый». После взятия Красной Армией Калинина Гитлер издал приказ, в принципе запрещающий отступать. Но в тот же день тридцать девятая армия прорвала фронт к северо-западу от Ржева..
Хладнокровно судящий об этих роковых событиях американский историк Г. Вайнберг призывает подняться над конкретными обстоятельствами, оценить характер борьбы в целом. Он предлагает осознать, что «немцы не сумели мобилизовать свое общество так, как мобилизовал его Советский Союз; советское руководство не только сохраняло эффективный контроль над неоккупированными территориями страны, но сумело сосредоточить людские и материальные ресурсы для сокрушительного удара по силам вторжения».
Сами особенности России оказались спасительными для нее. Как пишет Дж. Эриксон, «тесные связи между людьми предотвращали крах всего; взаимосплетенные административные сети приводили в смятение, но они же давали шанс как-то выпутаться из тенет инструкций; способность абсорбировать огромный урон и все же жить в состоянии импровизированных норм и лишенных строгого порядка жизненных клише; и, прежде всего - несмотря на годы сталинских репрессий и принуждения НКВД - их базовая моральная упругость, которую патриотическая война усилила. Своей бесчувственной и самоубийственной приверженностью идее низшей расы людей, недочеловеков-славян, германская пропаганда, злонамеренно применяемая войсками СС, придала звериные формы буйству массовых убийств специальных команд, видевших в русских лишь «конгломерат животных». Гром германских побед не мог не усилить наиболее экстремистские взгляды на более низкие свойства русских; германское командование, хотя и ощущало тяжесть своих потерь, игнорировало более трезвые взгляды».