Страница 120 из 460
Глава девятая. Несмотря ни на что
К середине октября 1941 года историческая судьба России приближается к нижайшей точке. Многие из жизненных центров были уже потеряны, многие не могло работать, находясь в смертельной опасности.
В армию уходила самая деятельная часть населения, из деревень уходил кормилец, под пули шла лучшая часть нации. Ее ум, ее интеллигенция копала противотанковые рвы, записывалась в истребительные батальоны, бессловесно - как и весь народ - жертвовала собою.
На территориях, уже захваченных немцами или находившихся под ударом, находились не менее 45 процентов всего населения - не менее 88 миллионов людей. Одна треть промышленного производства СССР находилась здесь, 62,5 процента добычи угля, более двух третей металлургии, 68 процентов выплавляемой стали, 60 процентов алюминия. 303 крупных завода европейской России не действовали, будучи демонтированными с прежнего места производства. 47 процентов пахотной земли оказались в руках немцев, равно как и 41 процент железнодорожных путей.
При этом не следует преувеличивать степень предвоенной готовности к переводу промышленности на восток. Современные данные говорят, что у советского правительства были самые общие наметки, но не было конкретного плана перевода стратегической индустриальной базы на Урал и за Урал. Этот перевод был результатом колоссальной импровизации, потребовавшей величайшей жертвенности. Только после нападения Германии начала работать Комиссия академика Комарова «по мобилизации ресурсов Урала для оборонных целей».
Можно прямо сказать, против мобилизованной Германией мощи всей Западной и Центральной Европы поздней осенью сражалась половина России, раненная, потрясенная, в муках собирающая свои последние силы.
Советский Союз и Германия столкнулись в смертельной схватке. Эта схватка происходила у самой сонной артерии России. Как пишет Дж.
Эриксон, «задачей вермахта было: разбить Красную Армию в полевых сражениях одновременно уничтожить источники индустриальной мощи, которые позволяли продолжать сопротивление; русские, охваченные фатальным спазмом ужасного конфликта, обязаны были спасти хотя бы часть своих вооруженных сил и, платя любую цену, сохранить жизненно необходимый минимум производства, работающего на фронт»{57}.
«Поведение русских…»
До Москвы оставалась одна треть уже проделанного немцами пути, на юге завершалось окружение миллионной русской армии под Киевом, впереди - у Вязьмы - в клещи попадет еще один миллион наших солдат. Но реальность уже бросила свою тень на безумные планы тех, кто хотел сделать нас рабами.
Немецкие генералы - возможно, лучшие профессионалы в мире - начали осознавать особый характер борьбы, особый характер противостоящего им противника. Генерал Блюментрит, наступавший на Минск, отметил:
«Поведение русских войск даже в этой первой битве являло собой поразительный контраст с поведением поляков и западных союзников, когда те терпели поражение. Даже будучи окруженными, русские держались за свои позиции и сражались». И они не собирались сдаваться. Взятый в плен в июле 1941 года сын Сталина Яков ответил допрашивающим его немцам именно так. На фоне массового страха и паники, на фоне головокружительных потрясений «решительное меньшинство» (определение Дж. Эриксона) было настроено идти до конца. 17 сентября 1941 года командование 39-го армейского корпуса направило Гитлеру памятную записку «О возможности подрыва большевистского сопротивления изнутри»:
«Предшествующий ход Восточной кампании показал, что большевистское сопротивление и ожесточение далеко превзошли все ожидания. Красная Армия имеет такой, особенно унтер-офицерский, корпус, который постоянно крепко держит в своих руках рядовых как в наступлении, так и в обороне… Любая попытка переворота была бы в конечном счете ликвидирована самой жесткой силой в самом зародыше. Никто не должен предполагать, что война приведет к революции в Советском Союзе.
Большевистское государство проявляет в борьбе такую же силу сопротивления, что и КПГ в борьбе за власть в рейхе».
И уже выделилась плеяда военных вождей, способных встать вровень с современной военной наукой: стратег Жуков; военачальники полевых армий Рокоссовский, Конев, Ватутин; военные специалисты в своей сфере Воронов и Говоров; энергичные и мужественные командиры Катуков, Ротмистров, Богданов, Новиков.
Германия не сумела верно оценить противника. Его вооружение было гораздо лучше, чем полагали немецкие военные специалисты. И численность советских войск едва ли не вдвое превосходила ожидаемую.
Генерал Гальдер занес в свой дневник 11 августа: «Мы недооценили силу русского колосса не только в экономической и транспортной области, но прежде всего в военной. Вначале мы рассчитывали встретить 200 дивизий противника, но теперь мы идентифицировали уже 360 дивизий».
Командующий группировкой армий «Юг» фельдмаршал Рундштедт уже после войны сказал: «Я понял вскоре после нападения, что все, что было написано о России, является глупостью».
Даже господство в воздухе не было абсолютным. Если во Франции у немцев было 10 самолетов на каждый километр фронта, то в России - один. Вообще сравнение в Францией, столь популярное среди немцев в этот период, имело очень мало смысла. В Советском Союзе расстояния были как минимум в пять раз больше, чем в ходе войны с Францией.
Кейтель позднее признал: «Гитлер говорил так, будто русская кампания - дело верное… Но теперь, оглядываясь назад, я вижу, что это был страшный риск». Гитлер самоуверенно утверждал, что политическая система Советской России рухнет после первых же сражений. Неизбежно возникал вопрос о том, что должно ее заменить. Немцы не знали на него ответа.
Английский историк А. Кларк считает, что прежде всего «следует сказать об обычном русском солдате. Неадекватно руководимый, недостаточно обученный, плохо экипированный, он изменил ход истории благодаря своему мужеству и твердости в этот первый год войны».
Германский офицер рассказывает о русском танке, подбитом в ходе боя.