Страница 31 из 71
Не говоря уж об остальном, голова Рейнхарда неестественно повисла на сломанной шее.
Женевьева уже стояла на ногах. Лицо ее было в копоти, от одежды остались одни лохмотья. Но с ней все было в порядке. Она была в лучшей форме, чем он.
- Ему конец, - сказала она.
Она склонилась над Детлефом и осмотрела его раны. Когда она дотронулась до его колена, Детлефа пронзила острая боль.
- Насколько… плохо?
Она покачала головой.
- Не знаю. Но думаю, перелом.
- Священный молот Сигмара.
- Можешь повторить еще раз.
Он прикоснулся к ее лицу, стирая черную жирную копоть с девичьей кожи. Зубы ее становились меньше, красные искры в глазах затухали.
- Все нормально, - сказала она.
Позади нее Рейнхард Жесснер широко раскрыл глаза на черном лице и дернулся вперед, увлекая за собой стойку с пронзившими его мечами, отдирая ее от стены.
Он взревел, и Женевьева в отчаянии стиснула Детлефа в объятиях.
Если Рейнхард упадет на них, их проткнет множество клинков. Все трое так и умрут здесь.
22
Малвоизин во второй раз кинулся на Рейнхарда, отбросив его от Детлефа и Женевьевы, с силой ударив о закопченную стену. Рейнхард сломался в нескольких местах, клинки проткнули его плоть, и на дочерна обгоревшем теле появились красные разрезы.
Он обвил одержимого своими щупальцами и сжимал все крепче. Это тело было уже трупом, но цеплялось за жизнь. Малвоизин страшно сдавил его, используя всю мощь своего изменившегося тела, как никогда прежде.
Он понял, что стал сильным, скрываясь в своем логове. Это он сам ослаблял себя, сидя без дела в глубинах родной тьмы.
В море у него, пожалуй, был бы шанс.
Лицо Рейнхарда отделилось и прилипло к его собственному.
Анимус оставил уничтоженного хозяина и перескочил на Бруно Малвоизина, зарывшись в его измененное тело, копаясь во все еще человеческом мозгу. Должно что-то отыскаться у него в душе, на чем можно сыграть, чтобы обратить его против жертв Анимуса. Некая глубоко спрятанная червоточина горечи, ненависти к себе, страдания.
Это будет его последний хозяин и самый могучий.
Тот отцепился от тела Рейнхарда и потянулся щупальцами к Женевьеве.
Девчонка-вампирша широко распахнула глаза:
- Малвоизин?
Анимус собирался ответить ей «нет». Но Демон Потайных Ходов сказал:
- Да, это по-прежнему я.
Рассерженный Анимус приготовился нанести последний, смертельный удар.
Монстр двинулся к ним, и Детлеф вознес свою последнюю молитву. Он подумал обо всех ролях, которые никогда не сыграет, пьесах, которые никогда не напишет, актрисах, которых никогда не поцелует…
Щупальца скользнули по его сломанной ноге, по обгоревшей одежде, поднимаясь все выше по его телу. Женевьеву они оплели тоже. Демон Потайных Ходов был повсюду.
В центре его головы виднелось невыразительное белое лицо.
Потом чудовище застыло, будто ледяная статуя.
Женевьева задыхалась, по ее щекам бежали непрошеные красные слезы.
Она потянулась к маске, но та, казалось, ускользала от ее пальцев, погружаясь в шкуру Малвоизина, словно исчезая под гладью тихого пруда.
Маска была проглочена.
Малвоизин мысленно сражался с Анимусом, проглотив творение Дракенфелса одним глотком.
Внутри стало горячо, и он понял, что ему конец.
- Салли, - выговорил он, вспоминая…
Прикосновение варп-камня изуродовало его, но он никогда на самом деле не был Демоном Потайных Ходов. Это было просто театральное суеверие. В конечном итоге, он всегда оставался Бруно Малвоизином.
Он уже изменился настолько, насколько мог за отпущенное ему время жизни.
И Анимус не смог изменить его еще сильнее.
Умирая, Анимус даже не сожалел о своем поражении. Он был просто инструментом, который сломался. Вот и все.
Малвоизин рухнул на пол, внутри него бушевало пламя.
Белый туннель открылся во тьме, и в нем появилась фигура. Это была Салли Спаак, не старая и сгорбленная, какой была, когда умирала, но снова молодая, прекрасная и влекущая.
- Бруно, - промурлыкала она, - я всегда любила тебя, только тебя…
Белый туннель становился все больше и больше, пока не заслонил весь свет.
Женевьева оставила Детлефа и с трудом подползла к Малвоизину. Он еще вздрагивал, но был уже мертв. Ушел навсегда.
Что-то изменилось в нем. Туша по-прежнему принадлежала морскому существу, в которое он превратился, но голова как бы усохла и стала светлее. Там, где ее коснулась маска, появилось лицо. Наверно, его настоящее лицо. И на нем был покой.
Эта маска была словно зелье доктора Зикхилла. Она проявляла то, что скрывалось в душе человека, хоронилось в самых ее глубинах. У Евы и Рейнхарда это оказались жестокость, порочность, зло. В Бруно Малвои-ине ничего этого не было, и наружу вышли лишь его доброта и красота.
- Оно мертво? - спросил Детлеф.
- Да, - сказала она. - Он мертв.
- Слава Сигмару, - выдохнул он, не понимая.
Теперь она знала, что должна сделать. Спасти их обоих могло только одно. Она подползла к нему убедиться, что ему удобно и что прямо сейчас ему ничто не угрожает.
- Что это было?
- Человек. Малвоизин.
- Я так и подумал.
Она легонько погладила его по опаленным волосам.
- Думаю, нам придется снять спектакль… на некоторое время.
Она пыталась отыскать в себе силы.
- Детлеф, - выговорила она. - Я ухожу…
Он сразу понял, что это значит, но все же должен был заставить ее продолжать.
- Уходишь? Уходишь от меня?
Она кивнула:
- И из этого города.
Он молчал, на почерневшем лице жили лишь глаза.
- Мы не годимся друг для друга. Когда мы вместе, происходит вот что…
- Жени, я люблю тебя.
- И я тебя люблю,- отозвалась она, и тягучая слеза тронула красным уголок ее рта. - Но я не могу быть с тобой.
Она слизнула слезу, с удовольствием ощутив соленый привкус собственной крови.
- Мы, как это творение Дракенфелса или как зелье доктора Зикхилла, проявляем все худшее друг в друге. Без меня тебя не будут мучить все эти отвратительные кошмары. Наверно, ты даже станешь писать еще лучше, если я не буду тянуть тебя во тьму.
Она готова была разрыдаться. Обычно нечто подобное она испытывала, лишь когда ее возлюбленный умирал, старый и немощный, а она оставалась ничуть не постаревшей, понимая, что их юность промчалась, как жизнь бабочки-однодневки, а она осталась позади.