Страница 22 из 71
Несколько девушек-статисток щебетали об убийстве возле театра. Демон Потайных Ходов ничего об этом не знал, разве только то, что со временем в этом все равно обвинят его.
В бытность Малвоизином он писал о зле, о том, каким притягательным оно может быть, каким заманчивым может показаться его путь. Когда он начал меняться, то думал, что стал жертвой, поддавшись соблазнам Салли, как Диого Бризак из «Совращения Слаанеши» стал жертвой своих собственных тайных демонов. Потом, уже отойдя от человеческого образа мышления, он начал понимать, что, когда его облик изменился, зла в нем стало не больше, чем прежде.
В определенном смысле эта мутация сделала его свободным. Наверно, Тзинч решил таким образом позабавиться за его счет, чтобы он смог полностью осознать свою человеческую природу лишь тогда, когда его человеческий облик растворился в студенистой кальмарообразной плоти. И все же он понимал, что у других варп-камень уродовал душу не меньше, чем тело.
Глядя на Женевьеву, которая, в свою очередь, как-то особенно внимательно наблюдала за Детлефом, Демон Потайных Ходов гадал, уж не угодил ли осколок варп-камня и в его протеже.
Ева Савиньен изменилась и продолжала меняться.
Он позволил актерам прерваться на обед и сказал, что они могут не возвращаться до вечернего представления. «Странная история доктора Зикхилла и мистера Хайды» теперь уже зажила сама по себе, и Детлеф почти готов был, если чего-нибудь опять не случится, оставить спектакль в покое. Долго живущие спектакли развиваются сами по себе, находя способы оставаться живыми. Он был даже благодарен Еве Савиньен, нежданно блистательная игра которой вынуждала всех членов труппы тоже совершенствоваться самым неожиданным образом.
Иллона, например, предложила попробоваться в роли трагических героинь, поскольку она вступила в возраст императрицы Магритты или жены Оттокара.
Женевьеву он отыскал в комнатке Поппы Фрица, среди развернутых карт, прижатых по углам книгами и всякими мелкими безделушками. Вместе с привратником и Гуглиэльмо они пытались разобраться в схемах туннелей под театром.
- Итак, - говорила она, - все согласны? Это ловко устроенный ложный ход, чтобы его отыскали враги беглецов.
Оба пожилых человека кивнули.
- Он слишком явно помечен, - сказал Гуглиэльмо. - Очевидно, он устроен таким образом, чтобы воспользовавшийся им безнадежно заблудился. Может, даже чтобы завести врагов в ловушки.
- О чем это вы тут шепчетесь, конспираторы? - поинтересовался Детлеф. - Готовите заговор в поддержку революционной борьбы принца Клозовски?
- Я собираюсь попробовать найти его, - ответила Женевьева.
На ней была одежда, которой Детлеф не видел уже многие годы. В Альтдорфе она обычно ходила в неброских, но элегантных нарядах: белые шелка и украшенные вышивкой катайские платья. Теперь она надела кожаную охотничью куртку и сапоги, плотные узкие матерчатые штаны и мужскую рубаху. Она выглядела как переодевшаяся своим братом-близнецом Виолетта из пьесы Таррадаша «Восьмая ночь».
- Его?
- Малвоизина.
- Демона Потайных Ходов,- объяснил Поппа Фриц. В сумраке старик и сам был похож на мятый пергамент.
- Жени, зачем?
- Я думаю, он страдает.
- Весь мир страдает.
- Целому миру я помочь ничем не могу.
- А чем ты можешь помочь этому существу, даже если это Бруно Малвоизин?
- Поговорить с ним, узнать, может, ему что-нибудь нужно. Я думаю, он не меньше Евы был напуган случившимся.
Поппа Фриц скатал фальшивую карту и засунул ее в тубус, кашляя от вылетевшей из него пыли.
- Он стал одним из измененных, Жени. Его разум, должно быть, угас. Он может быть опасен.
- Как был опасен Варгр, Детлеф?
Варгр Бреугель был у Детлефа помощником и вторым режиссером. Карлик, родившийся от нормальных родителей, он был рядом с актером-драматургом-режиссером с самого начала его карьеры. В конце концов, оказалось, что он - одно из измененных созданий Хаоса, и он предпочел покончить с собой, чем позволить глупцу пытать себя.
- Как ты был опасен?
Детлеф родился с шестью пальцами на одной из ног. Его папаша-торговец излечил сынишку от этого дефекта еще в младенчестве при помощи мясницкого ножа.
- Как опасна я?
Она широко ощерила рот с острыми зубами, выпустила когти и спрятала снова.
- Ты не хуже меня знаешь, что порой варп-камень превращает человека в монстра лишь снаружи.
- Прекрасно, но возьми с собой несколько наших охранников.
Женевьева рассмеялась и смяла подсвечник, превратив его в комок рваного металла.
- Мне бы только пришлось присматривать за ними, Детлеф.
- Это твоя жизнь, Жени, - устало сказал он. - Делай с ней, что хочешь.
- Конечно. Поппа Фриц, я войду здесь, - она легонько хлопнула по карте, - из партера. Надо вскрыть эту древнюю потайную дверь.
- Жени. - Он положил руку ей на плечо. Порой сущее дитя, она была одновременно древней.
Она быстро поцеловала его.
- Я буду осторожна, - сказала она.
Рейнхард Жесснер знал, что ведет себя как дурак, но ничего не мог с собой поделать. Он понимал, что заставляет страдать Иллону и их близнецов, Эржбет и Руди тоже. В конце концов, больше всех страдал он сам.
Но Ева - это нечто особенное.
Она растеклась по его крови, словно змеиный яд, который уже не высосешь просто так из раны. С самой премьеры «Доктора Зикхилла и мистера Хайды» отрава расползалась по его венам. Он понял это еще на вечеринке после спектакля. Оба они все это время готовы были сделать первый шаг. Сделала его она, но это с легкостью мог быть и он.
Он чувствовал, что физически слабеет вдали от нее, не может думать ни о чем и ни о ком другом. А когда он был с ней, приходила другая боль, гложущее чувство вины, отвращение к себе, осознание собственной глупости.
Чем сильнее он любил Еву, тем тверже был уверен, что девушка его бросит. Он ничего больше не мог дать ей. Он - всего лишь камень, чтобы перейти ручей, и камень, наполовину погруженный в поток. Впереди ее ждут более крупные, более надежные камни. Ева продолжит свой путь по ним.
Они умудрялись урвать несколько часов после полудня, улизнув из театра, чтобы заняться любовью в жаркой темноте за занавесками ее мансарды. Ей всегда удавалось опередить и измучить его, и она засыпала безмятежным сном, в то время как он, обессилевший, лежал, прижавшись к ней, на узкой кровати, а в голове его теснилось множество мыслей, и на душе было неспокойно.