Страница 10 из 71
- Нашему призраку понравилась драма? - спросила она.
Поппа Фриц хихикнул:
- О да. «Доктор Зикхилл и мистер Хайда» явно ему по вкусу. Со всей этой кровью.
Она дружески показала ему зубы.
- Прошу прощения, мадемуазель.
- Все в порядке.
Внутри все были заняты делом. Сегодня она увидит спектакль из-за кулис. Потом Детлеф станет выпытывать у нее подробности, просить ее незамысловатых советов. На свободном месте Рейнхард Жесснер упражнялся в фехтовании, обнаженный по пояс, потный, с красиво перекатывающимися под кожей мускулами. Он отсалютовал ей рапирой и продолжил бой с тенью.
Она втянула ноздрями запах театра. Дерева, и табачного дыма, и ладана, и грима, и людей.
Перед ней закачался канат, и с небес, немного запыхавшись, спустился Детлеф. Живот у него, может, и вырос, но руки были сильными, как и прежде. Он тяжело ступил на сцену и крепко обнял Женевьеву.
- Жени, дорогая, как раз вовремя…
Ему надо было разузнать у нее уйму всякой всячины, но его уже звал Гуглиэльмо с какими-то нудными деловыми вопросами.
- Увидимся позже, перед представлением, - сказал он. - Смотри будь осторожнее.
Женевьева побрела по театру, стараясь не соваться под ноги. Мастер Стемпль помешивал в котелке бутафорскую кровь, варя ее на медленном огне, будто доктор Зикхилл - свое зелье. Он опустил в горшок прутик, потом поднес его к свету.
- Слишком алая, вам не кажется? - спросил он, обернувшись к ней.
Она пожала плечами. Варево не пахло кровью, у него не было того блеска, от которого пробуждалась ее кровавая жажда. Но для не-вампиров сойдет.
Она направилась к женским грим-уборным, миновала охапки цветов возле тесной комнатки Евы Савиньен и вошла в самую большую из расположенных вдоль этого коридора комнат. Иллона, уставившись в зеркало, тщательно красила лицо. Женевьева в зеркале не отразилась, но актриса почувствовала ее присутствие и оглянулась, попытавшись улыбнуться так, чтобы не испортить подсыхающий грим.
Иллона тоже была ветераном Дракенфелса. Они понимали друг друга без слов.
- Видела рецензии? - спросила Иллона.
Женевьева кивнула. Она понимала, что беспокоит подругу.
- Сияет новая звезда? - процитировала Иллона.
- Ева была хороша.
- Да, очень хороша.
- И ты тоже.
- Хм, возможно. Только надо было еще лучше.
Актриса занялась морщинками вокруг рта и глаз, запудривая их, скрывая под маской из муки и кошенили[1] . Иллона Хорвата, несомненно, красивая женщина. Но ей тридцать четыре. А Еве Савиньен - двадцать два.
- Знаешь, в следующий раз она расположится в этой комнате, - сказала Иллона. - Ее становится все больше. Это видно даже на сцене, даже на репетициях.
- У нее хорошая роль.
- Да, и она ее сделала. И она должна занять эту комнату, должна сидеть здесь.
Иллона принялась расчесывать волосы. В них уже блестели первые серебряные нити.
- Помнишь Лилли Ниссен? - спросила она. - Великую звезду?
- Как же не помнить? Она должна была играть меня, а закончилось тем, что я играла ее. Мой единственный выход к огням рампы.
- Да. Пять лет назад я смотрела на Лилли Ниссен и думала, что она дура, раз цепляется за прошлое, о котором пора забыть, и настаивает на том, чтобы играть роли лет на десять-двадцать моложе нее. Я даже говорила, что она должна бы быть рада играть матерей. Есть ведь отличные роли.
- Ты была права.
- Да, я знаю. Потому-то так и больно.
- Это со всеми случается, Иллона. Все становятся старше.
- Не все, Жени. Ты - нет.
- Я тоже старею. Внутри, в душе, я очень стара.
- То, что внутри, в театре не важно. Важно, что здесь, - она указала на свое лицо, - что снаружи.
Женевьеве нечего было ей ответить, нечем утешить Иллону.
- Удачи тебе сегодня вечером, - сделала она слабую попытку.
- Спасибо, Жени.
Иллона снова уставилась в зеркало, и Женевьева отвернулась от пустой поверхности стекла, в котором не было ее отражения. У нее появилось ощущение, будто из-за зеркала, оттуда, где оно могло бы быть, на нее с любопытством смотрят чьи-то глаза.
Демон Потайных Ходов протискивался по проходу позади дамских гримерок, заглядывая в прозрачные с одной стороны зеркала, будто хозяин аквариума, любующийся рыбками. Вампир Женевьева была у Иллоны Хорвата, они разговаривали о Еве Савиньен. О Еве будут говорить все, сегодня, завтра и еще долго…
В следующей комнате переодевались девушки-статистки. Хильда брила свои длинные ноги при помощи опасной бритвы и дешевого мыла, а Вильгельмина запихивала за корсаж носовые платки. Он еще достаточно хорошо помнил, что он мужчина, чтобы задержаться здесь, разглядывая стройных молодых женщин, ощущая возбуждение и чувство вины.
Ему нравилось считать себя хранителем, а не соглядатаем.
Он заставил себя оторваться от этого зрелища и перешел к следующему зеркалу. Проход был узкий, и он, протискиваясь, обтирал спиной стену и чувствовал, как трещит его грубая кожа.
За этим зеркалом находилась Ева Савиньен, уже в костюме. Она сидела перед зеркалом, уронив руки на колени, глядя пустым взглядом на свое отражение. В одиночестве она походила на лежащую на складе куклу, ждущую, чтобы руки кукловода вдохнули в нее жизнь.
И этой-то жизнью она и станет жить.
Демон Потайных Ходов уставился на безупречное личико Евы, опасаясь, как бы в стекле не появилась его собственная тень. Он порадовался тому, что зеркало не посеребрено с этой стороны и он не видит своего отвратительного облика.
- Ева, - выдохнул он.
Девушка оглянулась и улыбнулась в зеркало. В первый раз, когда шел «Туманный фарс», актриса сначала не поверила своим ушам.
- Ева, - повторил он.
Тогда она притихла, уверенная, что голос точно был.
- Кто здесь?
- Это… это дух, дитя мое.
Актриса тотчас насторожилась.
- Рейнхард, это вы? Господин Зирк?
- Я дух этого театра. Ты будешь великой звездой, Ева. Если у тебя есть сила духа, если будешь стараться…
Ева потупилась и поплотнее завернулась в халат.
- Послушай, - продолжал он. - Я могу помочь тебе…
Он приходил к зеркалу в ее гримерной на протяжении месяцев, давая ей советы, комментируя каждый нюанс ее игры, убеждая совершенствовать свой дар.