Страница 11 из 12
– Да, вроде сделал…
– Что значит – вроде?
– Да он как-то неопределенно сказал, знаешь… Мол, не смею вас просить быть хозяйкой в этом доме… Это предложение или нет, как ты считаешь?
– А черт его знает… Как оно у них, у богатых, все делается… Лучше ты его прямо спроси: когда же в загс пойдем? Скажи, что без росписи в загсе мать тебе не разрешит… Что она у тебя шибко строгая и правильная на этот счет!
– Так мне восемнадцать уже через две недели исполнится, мам! Какое еще разрешение надо у мамы спрашивать?
– Ну вот через две недели и пусть ведет тебя в загс! Уж сама думай тогда, как его к этому шагу подтолкнуть! Глаза-то свои кобелиные включай на полную мощность! Зря, что ли, они тебе от папочки в наследство достались? С паршивой овцы хоть шерсти клок…
Когда она сама заговорила с Павлом про загс, он чуть не задохнулся от счастья. Бормотал что-то невразумительное, глядя ей в глаза, нырял к ручке, словно заведенный. Совсем голову потерял, в общем. Зря она насчет загса волновалась… А как мама обрадовалась, это надо было видеть! Вся слезами насквозь облилась да руками прихлопывала, не умея словами выразить своего счастья.
Свадьба была в ресторане. Правда, белого платья и фаты у нее не было: Павел попросил учесть тот факт, что он мужчина в солидном возрасте, что должность у него заметная и в качестве жениха рядом с юной невестой смотреться будет нехорошо. Неправильно как-то. Но зато вместо наряда невесты она может выбрать себе любое платье! Пусть самое дорогое, до неприличия дорогое! Можно даже в Париж ненадолго сгонять, чтобы платье выбрать…
Париж! Она даже не поверила, когда он произнес это волшебное слово! Да что там говорить, она даже в самых смелых мыслях мечтать не могла о такой возможности! Сказочное счастье – Париж… Правда, отправилась она туда вместе с его пожилой родственницей Антониной, Павел свою должность не мог оставить, очень был занят. А ей было все равно в общем… Пусть будет Антонина. Хотя она чувствовала, что эта самая родственница ненавидит ее всем сердцем. Еще бы! Такая юная претендентка на наследство Павла появилась… Но Павел попросил, и Антонина поехала. А куда ей было деваться? Возражать – значит, отношения портить. А испортишь отношения – от кормушки отодвинут. Потому и пришлось этой самой Антонине играть в доброжелательность, пока по парижским бутикам с ней гуляла. А потом, в своем гостиничном номере, злостью обтекать…
Ресторан был очень дорогой, Павел на свадебное торжество не поскупился. На ней платье было шикарное. Прическа от модного стилиста. На руках, в ушах и на шее – лучшие друзья девушек. То бишь бриллианты, конечно. Куда же в новой жизни без них?
Сейчас, спустя два года после того, как осталась вдовой, она с горечью понимала, на что потратила свои лучшие времена… Как невыносимо было порой ложиться в одну постель с Павлом. Как чуть не сбежала однажды обратно к маме… Уже собралась даже и огляделась вокруг… В этой самой гостиной и огляделась. Показалось, роскошная обстановка будто протягивает к ней руки – не уходи, мол, ты что… Ты без меня уже не сможешь, не сможешь! Ну сама подумай – куда пойдешь? Снова за парикмахерское кресло встанешь? Но ведь ценность твоя будет уже не та… Не девушка юная будешь, а женщина разведенная. Кому ты нужна в таком грустном статусе?
И не сбежала. Осталась. Научилась терпеть. А потом это терпение яростно компенсировать дорогими шмотками, новой машиной, поездками на курорт… Да и с годами сексуальные притязания мужа сошли на нет, как-то поспокойнее жить стало. Но все равно… Этот его храп, это старческое сопение по ночам и всякие нехорошие звуки из организма – та еще пытка была, если честно!
Он так и умер – в постели. Тромб ночью оторвался. Она проснулась поздним утром, а он остывший почти… Потом долго в себя приходила от осознания, что рядом с мертвецом полночи спала.
На похороны вся родня его приперлась. Потом адвокат завещание зачитал – тоже в присутствии всей родни. Как и следовало ожидать, он все движимое и недвижимое ей оставил. И счет в банке. Помнится, Антонина к ней потом приезжала, пыталась увещевать ласково – нехорошо так поступать, милая моя Ларочка… Поделиться бы надо с родственниками… Нехорошо так, несправедливо, чтобы тебе все одной досталось! На что она ей гордо ответила, что делиться она не может по той простой причине, что Павел этого не хотел. Если бы хотел, то так бы и прописал в завещании. На что Антонина ей ответила ехидно:
– Ты ведь не любила его, Ларочка… Просто терпела. Я ж понимаю все, не думай… Но мы-то Павла любили, он нам родной был человек! А ты… Ты его просто охмурила нагло, молодостью околдовала. Нехорошо это, Ларочка, нехорошо… Большой грех берешь на душу! Понимать же надо, совесть иметь…
Она не стала с ней спорить. Просто промолчала, и все. Зачем спорить, если и так все ясно? Да и кто бы иначе на ее месте поступил, интересно? Антонина ж не будет заботиться о том, как ей дальше жить… Специальности никакой нет, работать не может, потому как привычки работать нет… Чем ей жить-то дальше? Да и невелико то наследство, если уж по большому счету. Ну, дом… Ну, две машины в гараже… Деньги какие-никакие. Ей одной, возможно, и хватит, а на дележку – нет. Уж извините, дорогие родственники, ничем помочь не могу! Да и вы сами… Неужели бы вы сами как-то по-другому поступили на моем месте?
В общем, отвернулись от нее бывшие родственники, обиделись. Мамы тоже в живых к тому времени не было. Подруги по юности все делись куда-то: она их шибко и не приваживала. А новых подруг не образовалось. Да и откуда бы они взялись, интересно? Если и ходили они куда с Павлом в гости, то очень редко. Да и то – к его друзьям… Таким же замшелым, как он сам. И жены друзей были старыми злыми грымзами, ненавидели ее за молодость, что было вполне естественно, она понимала.
Оставшись одна, она вздохнула легко. Казалось бы – живи да радуйся теперь… Но не тут-то было. Одиночество подкралось как-то незаметно: сначала простой скукой, потом досадой, потом унынием. Так подкралось коварно, что она чуть на альфонса не нарвалась от отчаяния! Такой был хитрый, зараза… Сам ее как-то вычислил, подкатил… Может, у них, у альфонсов, есть свой банк данных по состоятельным вдовушкам, кто знает? Хорошо, что распознала вовремя, не поддалась на ухаживания. Слава богу, голова на плечах есть. Ума в ней, может, и не много, а житейской хватки достаточно. Лучше уж она сама кого себе присмотрит, честного да порядочного! При случае и присмотрит…
Случай не заставил себя ждать. И все получилось как в кино! Вот уж воистину – что судьбе заказываешь, то она тебе и преподносит на блюдечке с голубой каемочкой!
Шла она однажды по улице, а недавно аккурат дождь прошел, кругом лужи образовались. Проезжающая мимо машина и окатила ее из этой лужи водой – она аж завизжала от неожиданности. Машина остановилась, и выскочил из нее мужчина… Приятный такой. Интеллигентный. Испуганно-вежливый. Ужасно симпатичный. Долго извинялся, потом предложил до дома довезти. Да, он ей сразу понравился, и показалось, будто дрожь пробежала внутри – это же он! Именно такой, каким она себе его представляла! Тот самый, кто ей сейчас нужен позарез…
Пока вез ее домой, надо было сообразить срочно, как его задержать около себя подольше. И ничего другого не придумалось, кроме неожиданно вывихнутой ноги. Ага, вот так… Вышла из машины, ступила пару шагов и ойкнула громко, чтобы он услышал, пока не уехал! Конечно, он тут же выскочил, спросил, что случилось. А у нее лицо страдальческое, глазки зеленые моргают, прищурились от боли… Попросила его помочь доковылять до дома и стонала тихо, с жалостно-щенячьим повизгиванием… Хотя и старалась изо всех сил, чтобы слышалась в этом щенячьем повизгивании малая толика сексапильности. Ну совсем малая. Щепоточка, самая чуточка, чтобы не переборщить.
В общем, все вполне себе натурально вышло. Потом сидела в кресле, а Валентин суетился вокруг с холодным компрессом, с тревогой и сочувствием на лице. Потом ей чаю принес. Потом сидели, общались… Тут уж она все свое коварное обаяние в ход пустила: так старалась на него посматривать, чтобы затянуть в зеленый омут глаз. Ненавязчиво, но наверняка. Знала ведь за собой такую способность… Мама в свое время довольно точным словцом пыталась эту способность определить!