Аян

Он замолчал, вглядываясь в наши лица.

– Жути наводишь, – вполголоса сказал Сырым и неловко рассмеялся.

Все с ожиданием смотрели на Аяна. Тот отступил от костра, присев на бревно напротив меня. Нас разделял огонь, и горячие воздушные потоки, качающиеся над языками пламени, делали его образ слегка мистическим.

– Сейчас я чувствую себя легко и счастливо. Но для этого мне пришлось пройти очень много болезненных трансформаций. Я с самого начала противился и не позволял происходящему меня захватить. Может быть, без борьбы всё произошло бы проще… А может, все эти трудности как раз были необходимы мне, чтобы прийти к той точке, в которой я сейчас нахожусь.

Его речь казалась слишком гладкой, манерной, книжной, но это скорее привлекало, чем отталкивало, хотя и было немного странным, будто перед тобой выступает артист, отвыкший от нехудожественного текста.

Аян ещё раз ненадолго задумался и начал рассказ:

– Я работал в одной очень крупной и успешной торговой компании. Собственно, там мы с Вероникой были коллегами. У меня уже было несколько повышений, и ожидалось ещё. Но в какой-то момент я поймал себя на том, что работа перестала приносить мне радость. Не знаю точно, что произошло, но постепенно у всего будто стал пропадать, нет, скорее, даже не пропадать, а портиться вкус. Такое нарастающее внутреннее беспокойство, знаете? Будто ты не на своём месте, не в своей жизни. Хотелось чего-то… то ли большего, то ли другого. Вот только чего? Отличный коллектив, зарплата, бонусы, карьерный рост, командировки… Командировки, кстати, и выбили меня из колеи окончательно.

Однажды приехали важные партнёры из Сингапура, и нам с руководителем надо было покатать их по разным местным достопримечательностям. Шеф сам был родом из Караганды, потому экскурсионную программу решили сделать по Центральному Казахстану. Сингапурские коллеги были в восторге, их настроение даже отчасти передалось мне. Помню, как мы все вместе улеглись, распластавшись на горячих, магнитящих к себе камнях Теректы Аулие, рядом с тысячелетними петроглифами и просто смотрели в небо на бегущие облака. Уже тогда я ловил себя на странных, непривычных чувствах, которые то ли давно забыл, то ли никогда ещё не испытывал. Эти чувства непонятным образом были созвучны моему выгоранию, отчего дискомфорт только увеличился. Я понимал, что смотрю на небо, но ощущение было таким, как бывает, когда смотришь кому-то в глаза – какой-то невидимый, будоражащий невербальный контакт.

Сингапурцы были настолько впечатлены, что тут же пригласили нас нанести ответный визит. Вот так всё и началось.

Через несколько недель я приехал в Сингапур на профильную конференцию. На ней я, как всегда, много с кем познакомился, и в том числе с выходцами из СНГ, живущими по всему миру. У меня словно открылся новый взгляд. Особенно вдохновляло, что многие коллеги осели на островах. Я подумал – вот оно, вот то, что мне нужно!

Очень захотелось тоже, знаете, просыпаться под шум прибоя, идти на работу мимо аутентичных храмов, перейти на морскую диету… Красота! Меня захватили мысли о том, чтобы сменить официальный костюм на летние шорты, а надоевшие эти душные и холодные одновременно конференц-залы на открытые мансарды юго-восточных побережий.

Решение было вроде принято, но по возвращении домой его реализации постоянно что-то мешало. Я не мог просто взять и вырваться из своего рабочего колеса. Да и, честно, страшновато бросать карьеру, идущую на взлёт… В общем, противоречия раздирали. Потребность в переменах стала моим постоянным фоновым состоянием.

Сам этого от себя не ожидал – от невыраженной тоски я вдруг начал рисовать. Коллеги сначала посмеивались. Но скоро притихли и с любопытством просили показать мои картины. Некоторые упрашивали понравившуюся работу им подарить или продать, какие-то картины мне не терпелось отдать самому.

Я продолжал поиски путей к морю, и потому особенно странным мне самому казалось, что, погружаясь при любой возможности в изучение вакансий и тонкостей рабочих виз куда-нибудь в Малайзию, рисовал я абсолютно другие сюжеты. Тёмные пещеры, подсвеченные факелами, зеленоватые камни на склонах сопок, корни и ветви большого раскидистого дерева – этому мотиву вообще был посвящён целый ряд работ.

И ещё мне начали сниться ненормальные сны. Снился жар. Именно жар – без картинок, без осознания себя. Только раскалённое дыхание во тьме. Просыпаясь, я садился рисовать. Это успокаивало. Я отпускал контроль разума и будто со стороны наблюдал за своими руками и тем, что появляется на холсте.

Однажды на картине получилось что-то вообще неожиданное: в рассветных лучах – колыбелька посреди степи, сама тоже излучающая мягкий свет.

В то утро я, как всегда, захватил картину на работу. Очень хорошо помню слова Вероники, когда она её увидела – они стали спусковым крючком для всех больших перемен в моей жизни. Она в своём стиле, – Аян улыбнулся, – прямо, без попыток смягчить сказала то, что я сам боялся себе сказать: «Ты занимаешься не своим делом. Увольняйся. Тебе нечего делать в продажах». И я, наконец, решился. Картину отдал Веронике, и в тот же день написал заявление.

Рустам весело глянул на Аяна.

– Да, эта картина, собственно, поменяла не только твою жизнь. Она до сих пор висит у нас, кстати. В рамке, в нашей спальне, – он взглянул на супругу.

Вероника в задумчивости потянулась к лежащим рядом дровам для костра, выцепила небольшую ветку, сунула одним концом в пламя, подожгла. Подождала, пока кончик разгорится, подняла ветку, рассматривая тлеющий огонёк, потом бросила её в костёр целиком и сказала:

– Я когда увидела эту картину, поняла – моя. Хотя не сразу поняла, почему. Принесла домой, показала Русу. Поставила на тумбочку, весь вечер ходила, посматривала на неё, а потом будто щёлкнуло что-то, – она улыбнулась. – Поняла. В результате появилась Леська.

Вероника ласково посмотрела в сторону одной из палаток. Рустам тоже повернул голову, прислушался:

– Пойду, проверю её.

Его силуэт растворился во мраке, застывшем за пределами светового круга костра. Тихонько зажужжали молнии – Рустам аккуратно открывал палатку.

Когда он вернулся, Аян уже продолжал:

– Уход с работы принёс мне ну просто необыкновенное облегчение. Появилось счастливое ощущение крыльев за спиной и бесконечных горизонтов впереди! Как после выпуска из школы. По удачному совпадению, я узнал, что одна из компаний, с которыми мы раньше сотрудничали, открыла в Индонезии агентство по приёму туристов. Пара звонков, и вот я уже собираюсь в Джакарту и готовлюсь к новой профессии! Всё происходило так стремительно, что я даже не всем друзьям успел рассказать о своём решении. Я собирал вещи – пришлось почти полностью обновить гардероб, попутно слушал онлайн-интенсивы по туризму, на автомате завершал деловые обязательства и готовил квартиру к своему долгому отсутствию. Хотел пустить квартирантов, но не успел даже этим заняться.

В общем, очень скоро я пересёк почти полмира и заселился в квартирку неподалёку от офиса на юге Джакарты, я арендовал её заранее.

В первые же пару недель я увидел все главные достопримечательности, побывал на самых знаменитых островах: Бали, Суматре, Борнео. Я видел неспящие пляжи и драгоценные дворцы, плавучие рынки и потрясающие мечети… Реальность превратилась в мечту…

Аян приподнял брови и с досадой поджал губы.

– Было только одно омрачающее обстоятельство, и поначалу, в насыщенном темпе новой жизни, я не придавал ему достаточного значения. Ко мне вернулись навязчивые сны. Теперь это был огонь. Целыми днями я, сопровождая туристов или по другим делам, бывал то в красочной современной Джакарте, то на райских островах, то в джунглях, то в маленьких своеобразных рыбацких деревушках. Но каждую ночь, где бы я ни засыпал, мне в одном и том же сне являлось пламя.

Понятно, меня начали тревожить мысли о том, что эти сны – сигнал начала душевной болезни. Но рассказать о них доктору означало бы для меня признать свою ненормальность. Поэтому я ограничился услугами лжегуру, который за две тысячи рупий провёл со мной неубедительную духовную беседу, продал мешочек успокоительных трав и на прощанье подарил тоненькую, помятую и пропахшую благовониями книжку с мантрами и мандалами. Травы, мандалы, мантры, равно как и беседа, увы, не помогли.