Страница 51 из 77
И она начала тихо плакать, пока не почувствовала палец под своим подбородком, нежно поднявший ей голову. Она подняла глаза, и это был Феликс, улыбавшийся ей.
— Мы знаем, — сказал он мягко. Ласково. — Мы знаем. Мы понимаем.
И она знала, что он имел в виду. Его глаза были такими славными и приятными. Она проследила за его кивком, дальше, на лица присутствующих в комнате, на оставшуюся часть Команды, все еще пылающую жаром. Улыбающиеся, понимающие лица. Затуманенные лица, со слезинками, прячущимися в уголках глаз.
Все вы действуете так круто и жестко, подумала она, с благодарностью глядя на них. Неужели никто не узнает о вас?
— Итак, — осторожно продолжил Феликс, — ты и твоя подруга Китти спали с этими двумя мужчинами.
Она могла только кивать, слезы текли по ее щекам.
— Это была ярмарка! Он сделал нас беспомощными! И потом, он сказал им!
Конечно, Росс знал мужчин. Конечно, он договорился встретиться с ними там. Конечно. Они остановились возле кабины, чтобы поздороваться. И затем они проследовали на лимузине к дому Тети Вики, и затем все выпивали на террасе, и затем, каким-то образом, она оказалась наедине с одним из них в библиотеке, низеньким, толстым, лысеющим, который овладел ею, и внезапно он перестал быть милым. Он отставил свою выпивку и наклонившись вперед на кожаном диване, велел ей снять платье.
Она заплакала и сказала, — Пожалуйста, не заставляйте меня делать это!
Даже когда она встала и обнажилась перед ним.
Она наблюдала за этим как-бы издалека. Как будто с высоты восемнадцатифутовых книжных полок Дяди Харли. И в этом ужасном, непристойном, грязном образе того, что она проделывала, она наслаждалась. Она каталась и извивалась и издавала животные крики.
Единственное, что сберегал Росс — это деньги, переходящие из рук в руки.
И это случилось снова, конечно. И снова. И снова и снова и однажды ночью у нее было двое мужчин и в одну из ночей Китти не было и их было трое. Трое мужчин, которых она не знала, снова возвращение в огромную библиотеку ее дяди, обратно на огромный кожаный диван. И сквозь слезы и стыд она подняла глаза и увидела Росса, стоящего и улыбающегося у незановешенного окна. Она позвала его с дивана, стоя на нем на четвереньках, и на ней не было ничего, кроме ее драгоценностей, которые мерцали и переливались в лунном свете, она звала его, чтобы он все это остановил.
Но он только рассмеялся.
И затем она почувствовала кожей своей спины дополнительный вес второго человека и животные крики вернулись, чтобы смыть слезы.
На какое-то время.
Китти отсутствовала все чаще. Вскоре, ее почти никогда не было вообще и когда она появлялась, она была такой-же бледной и изнуренной, как Тетя Вики и Даветт начала волноваться и беспокоиться, но Росс успокоил ее и утешил ее и заверил ее и одурачил ее. Она жила сейчас в состоянии постоянных фантазий, в которых самые странные вещи были приемлемыми. Она была изнурена от потери покоя и потери крови и от невозможности… сосредоточиться. Вокруг нее не было ничего, к чему она привыкла, на что она могла рассчитывать или опереться. Тетя Вики сейчас всегда находилась в постели, выглядела напряженной и измученной и смертельно бледной. Когда они разговаривали, что случалось редко, они говорили как чужие. В эти дни ощущения вины и стыда всегда стеной обступали Даветт, как воздух вокруг нее. И когда она сидела в огромной спальне Виктории, стыд душил ее в тишине. Она была слишком поглощена своим собственным унижением, чтобы заметить странное, сдержанное поведение своей тети.
Однажды ночью, когда Китти ушла, а Росс еще не прибыл, она почти рассказала ей. Сидя на стуле у постели своей тети, напряжение стало почти невыносимым. Неожиданное желание — страсть, на самом деле — упасть на колени и признаться во всем, но она преодолела его.
Но затем она подумала о том, что будет со старой леди от таких новостей, и у нее перехватило дыхание.
Позже, плача в коридоре, она посчитала, что ее связь с Тетей Вики никогда не будет хуже.
Но это могло быть.
Две ночи спустя, по причинам, которые могла знать только Тетя Вики, хрупкая пожилая женщина решила встать с постели посреди ночи и спуститься вниз. Она даже не воспользовалась лифтом, но спустилась по длинной винтовой передней лестнице. И вот, она стояла на нижней ступеньке, когда увидала Даветт, голую и извивающуюся на ковре в прихожей особняка.
Даветт не кричала. Она не издавала воплей или не пыталась объясниться или даже пошевелиться. Вместо этого, она закрыла глаза и лежала, ожидая, что у нее потребуют объяснений и взрыва и была готова уйти навсегда. Но ничего такого не произошло. Когда она наконец открыла глаза, все исчезли.
Когда она очнулась следующей ночью, то же случилось с ее любимой Викторией. Навсегда.
Передозировка.
Джек Кроу сказал тихо:
— Он имел ее, тоже, не так ли? Твою тетю.
Даветт посмотрела на него и кивнула.
— Все это время.
— И она не вынесла стыда… — закончила Аннабель, ее глаза наполнились слезами.
Даветт снова кивнула.
— Все были так милы. Наверное, я забыла, сколько друзей было у Тети Вики. Медицинский эксперт, Доктор Харшоу, прибыл к нам в дом лично, чтобы позаботиться о ней — и, я полагаю, обо мне — из-за всего этого. И губернатор что-то прислал. И мэр прибыл на похороны; она была такой милой. И сенаторы и… все…
Ее голос затих и она несколько мгновений созерцала что-то, только ей видимое.
Команда обменялась тяжелыми взглядами. Все кроме Феликса. Его глаза ни на миг не отрывались от Даветт.
— Где был твой Дядя Харли? — спросил он. — Он ведь брат Тети Вики?
— Мы не смогли связаться с ним. Он был в Самоа или где-то еще.
— Самоа? В Южной части Тихого Океана?
— Угу. Харли фотограф. Он всегда куда-то уезжает за пределы досягаемости для National Geographic или еще кого. Я думаю, он в Самоа. Фотографирование подводных свиней или…
— Разговоры о свиньях, — сказал Карл Джоплин горько, — где все это время был крошка Росс? Похороны проходили днем, правильно?
Даветт улыбнулась ему с благодарностью.
— Да. Да, и я должна была быть в течение трех дней, чтобы… позаботиться обо всех деталях. Поэтому я не видела Росса эти три дня, кроме одной ночи. Джу… Доктор Харшоу был со мной все время, и он не любил Росса, потому, что я была совсем одна, и у Росса была эта ужасная репутация. В любом случае, — сказала она хрипло, снова глядя на Карла Джоплина, — так или иначе, это изменилось, когда его там не было. С солнечным светом. И Доктор Харшоу дал мне что-то и я спала ночью, все ночи, и по утрам я могла думать и я могла вспоминать и я ненавидела его! Я ненавидела Росса!
Она почти сползла с кресла. Ее голос стал резким и диким, и слезы закапали с ее ресниц, и Феликс наклонился вперед и обнял ее, чтобы успокоить ее, но она вырывалась, не от Феликса, но чтобы продолжать говорить:
— Он будет стоять там и смеяться, когда эти ужасные люди будут иметь меня. Они будут все иметь меня. Они будут передавать меня из рук в руки между собой, и Росс будет смеяться и обзывать меня грязными именами и говорить, что урок, который я получала, был для того, чтобы я относилась к нему не так, как я привыкла, и теперь я уже не та леди, не так ли? И — и я просто утопала в грязи, там, перед ним! Я просто барахталась с этими мужиками, потому, что я ничего не могла с собой поделать! Я не могла ничего поделать с этим! Я не могла!
И она всхлипывала, мучительно всхлипывала и сползла вперед со своего кресла в руки Феликса и страшно закричала.
В тяжелой тишине, окружившей плачущего ребенка, Аннабель почувствовала, что вся коллективная ненависть Команды Кроу пульсирует вокруг нее. Это было похоже на реальную и осязаемую силу, настолько могущественной была ее целеустремленность. Мужчины не смотрели друг на друга, или на нее, а скорее куда-то вперед, каждый затерялся в своих мыслях о мщении:
Это страшно, подумала Аннабель. И я была бы напугана, если бы не чувствовала то же самое.