Человек бегущий

Как всегда за грохотом вертолета я не расслышал стартовый выстрел, просто все вокруг поехали. Начал толкаться прыжками и я, высматривая просветы между спинами впереди, обгоняя зазевавшихся соперников. Разгонный отрезок напоминает игру в шашки: все прыгают из лыжни в лыжню, выбирая самую быструю – от того, как ты отработаешь первый километр, зависят оставшиеся 89. И в этот момент, как в замедленном кино, я увидел, как один лыжник передо мной, перестраиваясь, подсекает другого, оба падают, я неотвратимо въезжаю в этот завал и лечу вперед рыбкой, раскинув руки и ноги. Тут же кто-то проезжает по моей палке, ломая ее, я беспомощно барахтаюсь на снегу, пытаясь встать, пока мимо и поверх меня несется полубезумное стадо со скоростью тридцать человек в секунду, наконец, через боль мне удается подняться и осторожно, под окрики едущих сзади, пробраться к краю стартового поля. Я качусь вдоль барьеров, выпрашивая у зрителей запасную палку, пока не доезжаю до маршала с ворохом палок, который дает мне одну. Рядом проносятся номера уже из шестой и седьмой тысячи, а сзади напирают еще десять тысяч. Гонка на результат для меня была закончена, не начавшись, оставалась гонка на выживание.

Меня окликнули из толпы зрителей – это был знакомый лыжник, живший с семьей в Швеции и снимавший домик прямо возле стартового подъема. Сразу оценив мою ситуацию, он предложил пойти позавтракать, чтобы подождать, пока рассосется пробка на подъеме, но я не оценил его юмора и покатил вперед – чтобы через сотню метров упереться в стену из людей. Очередь на подъеме была похожа на толпу у эскалатора в час пик в метро: мерно колышущаяся масса, продвигающаяся вперед по сантиметру. Далее, насколько хватало глаз, уходила вверх река разноцветных шапочек. Я тоже вошел в ритм колебаний, стараясь устоять на лыжах на скользком склоне, прижав палки и локти к туловищу. Иногда справа или слева раздавался сдавленный крик или треск палки, оступалось и падало тело, и толпа молча обтекала его по законам гидродинамики.

Через полчаса этого черепашьего толкания крутизна подъема ослабела, толпа стала растягиваться и прореживаться. Еще через десять минут мы миновали табличку 87 километров до финиша (на «Васе» километры считаются в обратном порядке), вышли на равнину и покатили по редколесью под рваным, серым небом. Впереди, насколько хватало глаз, растянулись караваны лыжников; сначала мы шли в три лыжни, потом в две, и наконец, выстроились в одну бесконечную колонну, в которой было, наверное, две сотни людей. Катили плотно, лыжа в лыжу, наезжая на пятки друг друга. Как и в велоспорте, ехать в пелотоне было легко, можно было даже толкаться через раз, но любая попытка вырваться из него оборачивалась неудачей – в параллельных лыжнях лежал свежий снег, лыжи нещадно тупили, а караван моментально закрывал просвет и уже не пускал тебя обратно.

Не легче оказались и подъемы, на которые так щедра трасса Васалоппет; все ее промежуточные станции – это «берги», горки: Эвертсберг, Рисберг, Оксберг. На длинных тягунах выяснилось, что холодная мазь на свежем снегу не держит и лыжи нещадно простреливают, отдаваясь болью в сломанном ребре. Впрочем, это было не у меня одного, обочины всех подъемов были уставлены вереницами гонщиков, лихорадочно перемазывающих лыжи. Мне это сделать было несколько сложнее, поскольку боль в спине не давала наклониться, чтобы снять лыжи, и приходилось просить об этом зрителей. Бывалые болельщики на трассе, привыкшие ко всем видам немощи и распада, охотно помогали мне расстегнуть крепления, хотя колодку я подмазывал сам – если строго следовать правилам, то помощь со стороны запрещена. По мере того, как менялись погодные условия и мазь начинала то простреливать, то залипать, я перемазывался еще дважды, а некоторым приходилось это делать и по пять—шесть раз.

С болью в ребре мне удалось договориться: я представил ее как нечто внешнее по отношению к собственному телу и наблюдал ее со стороны: она отдельно и я отдельно. Не следует давать ей проникнуть в собственное «я» и заполнить сознание, надо стараться оттеснить ее на периферию, переключив внимание на насущные задачи: найти быструю лыжню, догнать группу в сотне метров впереди, и даже, проезжая по гребню сопки, оглядеться вокруг и насладиться пейзажем – заснеженные мягкие холмы, покрытые редколесьем, с разбросанными там и сям красными коттеджами. На спусках, не в силах сложиться в низкую скоростную стойку, я вставал в полный рост и с наслаждением разгибал больную спину, вызывая заслуженные окрики и проклятия сзади – группе приходилось объезжать меня по сторонам.

Не меньшей проблемой стала подменная палка. Мало того что она была сантиметров на десять короче, чем нужно, у нее еще не застегивался темляк (лямка на липучках, которая крепит ручку палки к кисти), и мне приходилось крепко зажимать ее в кулаке, что совершенно неправильно: кисть лыжника должна быть все время разжата, усилие передается только через петлю, а не через кулак. В итоге у меня заболела кисть, и я получил тенденит сухожилия на добрых три недели после гонки; но все недомогания и диагнозы были потом, а пока оставалась реальность трассы и борьбы – с дистанцией, собственной слабостью и соперниками.

Ибо именно здесь меня ждал главный сюрприз и открытие: самонадеянно считая, что я, «гонщик первой тысячи», на голову сильнее людей из третьей—четвертой тысячи, с которыми сейчас ехал, я обнаружил там достойных соперников. Вокруг были отлично подготовленные лыжники, далеко не все на лучшем оборудовании, некоторые на старых моделях лыж 1980-х годов с высокими загнутыми носами, иные в болоньевых куртках, в меховых рукавицах и вязаных шапках – но все отчаянно боролись за каждое место, за каждый отрезок трассы, забегали в подъемы на параллельных лыжах, обгоняли, по-спринтерски толкались при перестроениях даже после четырех, пяти часов гонки. И я понял, что общий уровень конкуренции на Васалоппет небывало высок: кто-то бьется за победу, кто-то за место в первой сотне, кто-то, как я, за место в лучших 500, а кто-то за третью, пятую, седьмую тысячу, стремится перейти выше по лестнице отбора, многолетнего состязания, не прекращающегося ни зимой, ни летом. И все они готовились последний год, вкладывали деньги и время, жертвовали отпуском и сном – все ради этих нескольких часов, ради заветной медали с изображением короля Густава Васы, которую дают каждому, кто проиграл победителю не более 50% от его времени: расчетное время, необходимое для получения медали, начинают писать мелом на специальных досках примерно с середины дистанции. И у каждого гонщика из «черники» своя победа, и каждый достоин такого же уважения, как элитный спортсмен.

Мы со своими попутчиками в медальное время укладывались с запасом, но борьба продолжалась до последнего километра дистанции, когда уже стал виден шпиль церкви в Муре, была слышна музыка с финиша и оставался последний торчок, подъем на деревянный мостик над шоссе, с которого трасса скатывается в финишный коридор – и тут уже, на трех параллельных лыжнях, разделенных еловыми лапами, силы удесятеряются, и гонщики финишируют под крики болельщиков, подобно лидерам, отчаянно толкаясь палками, выкатываясь под деревянную финишную арку с девизом гонки, написанным готическим шрифтом – „I fäders spår för framtids segrar“1, вскидывая руки в победном жесте – неважно, шли ли они к финишу три с половиной часа или все двенадцать.

Мое время было чуть более 6 часов, место 1800-е. И хотя, признаюсь, я немного свысока отношусь к массовым медалям участников, ценя только те, которые получал за призовые места в своей возрастной группе, тут я с благодарностью и уважением принял и повесил на грудь тяжелую медную медаль с королем Густавом Васой – на лыжах, с шестом, который заменял в былые времена лыжные палки, и в островерхой шляпе – и до сих пор храню ее на видном месте. В конце концов, ты получаешь ее не за место и не за время в гонке, а за преодоление обстоятельств времени и места – и Васалоппет, как никакая другая, умеет их подкинуть, щелчком разрушить твои амбициозные планы и благосклонно позволить финишировать, оставив чувство голода и неудовлетворенности. И ровно через три недели, в воскресенье, без одной минуты полдень по шведскому времени, ты снова застыл над компьютером, готовый отправить свою регистрацию на «Васу» следующего года. Лыжных марафонов на свете много, но Васалоппет – это судьба.

1

По следам отцов к завтрашним победам (швед.).