Страница 3 из 7
Висталь на минуту задумался, и, встав с кресла, подошёл к небольшому окну. Я, как-то имел счастье беседовать с «Великим хромцом», с Тамерланом, – с этим герольдом войны. И он сказал мне тогда, что его счастье заключается в том, чтобы не только поражать недругов на поле брани, но на их могилах строить Великолепные города, в которых концентрация умных, учёных и творческих людей будет таковой, что величие его, и его потомков превзойдёт все возможные пределы! Он был счастлив своим запредельным тщеславием, и делал всё, чтобы утолять его разрастающееся каждым днём, чрево. И так он остался в истории Великим воином, и Великим зодчим – одновременно. Но дело в том, что всё, что в тебе вырастает и выходит из-под контроля, всегда, в конце концов, губит. Словно «Кордицепс», в котором паразит вырастает внутри реципиента, и губит его, превращаясь вместе с ним в «мумию». Тщеславие, к примеру, заставляет перешагнуть через собственные возможности, и, потеряв связь с реальностью, нивелировав собственную интуицию, благодаря которой всегда выживал, ступить на губительный путь.
Всякий путь стремится к собственному выпрямлению, и идущий по нему, всегда хочет идти прямо, привычной и предсказуемой дорогой. Но самый ближайший путь к неизбежному концу, именно прямой путь, и всякий такой путь быстро приводит к пропасти, и выжить здесь наиболее продолжительно способен только тот, кто в силах повернуть на этом пути на девяносто градусов, и пойти туда, куда поведёт его интуиция. Прямой путь губит быстро каждого, кто встаёт на него, вне зависимости от характера этого пути. Гибкость и не закостенелость, это та Терпсихора сознания, которая спасает, и приводит путника пусть и к большим страданиям, но и к счастливым переживаниям, и в действительности к по-настоящему благостным садам.
Я живу здесь уже почти тринадцать лет. И может показаться, что я оторван от мира. Но на самом деле я живу в центре этого мира, и всё остальное есть лишь суть периферия. Настоящая личность не приспосабливается, не подстраивается под условия окружающего мира, но создаёт его по собственным лекалам, в соответствии собственным возможностям, и в связи со своими потребностями и желаниями. Воссоздать себя как центр мироздания, как та точка, откуда собственно расходятся лучи реальности, вырасти из песка, словно «Колос Родосский», и оглядывать с высоты птичьего полёта мир, делая его желанным и полезным себе, даже со всей его враждебностью, – враждебностью, прежде всего. Ведь на самом деле полезность враждебности, куда полезнее благонамеренности и снисхождения, для всего становящегося и крепнущего, а не разлагающегося и деградирующего.
Я ловлю в море рыбу на своей лодке, и акулы боятся меня, не подходя ближе, чем на десять локтей. Что они чувствуют, знает только бог. Я никогда ничего не делал для этого, но их невероятный инстинкт подсказывает им, что ко мне подходить близко очень опасно. И они кружат вокруг, не переходя границ дозволенного. В связи с этим, я вспоминаю бессмертное произведение Эрнеста Хемингуэя «Старик и море». И меня охватывает гордость и причастность к чему-то по настоящему возвышенному и достойному. В такие минуты я ощущаю настоящее счастье! И даже «Морской волк» Джека Лондона, как метафора жизни моего приятеля, отходит на второй план, и превращается в лишь игру, в которой кто-то принимает правила, а кто-то нет. Но и в том, и другом случае, побеждает на самом деле, как правило тот, кто правил – не принимает, и не играет на поле своего сильного соперника, а создаёт свои правила, и, повернувшись на девяносто градусов, смешивает все карты противника, и выводит сражение на своё поле, принимая бой на собственных резервациях духа.
Мир ещё никогда не сидел на одном стуле, и жизнь ещё никогда не была прямолинейна и предсказуема. Каждый день приносит новые небывалые обстоятельства, и ты должен угадывать, как тебе поступать, невзирая на предыдущий опыт, но лишь опираясь на него одним костылём. Каждый новый день – это новая жизнь, которая никогда не была в прошлом, и никогда не будет в будущем. Нам только кажется, что всё повторяется, и что жизнь бренна, и не несёт в себе ничего нового. Протри свои замасленные глаза, выплюни из глотки «ядовитую змею обыденности», и мир предстанет пред тобой своей неисчерпаемой новизной, невероятными коллизиями и переплетениями, уходящими за горизонт параллелями, и бездонным небом своей возвышенности и изысканности. Парадокс мира в том и заключается, что при всей своей общей возвратной повторяющейся пантемиде, он никогда не повторяется. Во всём этом переплетаются его главные имманентные вечности, – Вечность возвращения, и Вечность забвения. Первая – Вечность бытия, вторая – Вечность небытия. Прошу прощения за пафос, но говорить обыденно об необыденных вещах, значит опошлять их.
Висталь, очнувшись от задумчивости, прошёл по небольшой комнате, и, поблагодарив обитателя лачуги, вышел наружу. Солнце клонилось к закату, и с моря уже подуло прохладой. Ему предстояло преодолеть пустыню, и сделать это было необходимо за ночь. Иначе он рисковал остаться в ней навсегда, превратившись в высохшую мумию.
Отсутствующий горизонт
Пустыня песчаных барханов, заснеженная пустыня крайнего севера, и пустыня океана, отличаются только относительностью твёрдой почвы под ногами. И в своих размышлениях, наш разум всегда ищет именно этой почвы, дабы не утонуть в зыбучих песках, или волнах изумрудной воды собственных недоразумений. Висталь брёл в ночи по этой песчаной пустыне, и ему вспоминалась одна история. Это происходило недалеко от Южного полюса. Висталь встретил здесь человека, который в то время был единственным человеческим существом на тысячи миль заснеженной пустыни. Руаль Амундсен, исследователь и путешественник, чья воля могла сравниться лишь с волей мифического бога, сына титана Иапета и Океаниды Климены.
Зачем, ради чего человек покидает уют своего дома, и устроенность быта в социуме, и отправляется в самые неприветные и опасные места планеты? Мотивов множество, и все они, переплетаясь, образуют причудливые локоны самооценки, творческих порывов, самоотдачи и независимости. Но, в конце концов, срастаются в единую мощную «косу тщеславия». Тщеславие – самый мощный мотив, из когда-либо гнездившихся в сплетённых гнездах, висящих на верхушках деревьев душевного леса. Оно способно превратить в рудименты даже такие ведущие мотивы человеческого духа, как самосохранение и страх. Что уж говорить о более слабых, коими заполнена душа всякого обывателя, и всякого Великого поэта, и философа. Именно этот, нивелированный, опошленный и приниженный ныне мотив, мотивировал всегда, и провоцирует ныне сильного духом человека на самые невероятные поступки, и делает из него настоящего героя, чьё имя начертывается на скрижалях истории. Каждый выбирает свой путь, коих в жизни великое множество. И важно понять, и оценить свои способности, и выбрать именно тот, на котором ты достигнешь своей цели. В отвалах истории немало чудаков, так и не распознавших своего пути, и порвавших себе вены уже на старте. А многие просто ушли и не вернулись, сгинув на полях мирового океана, и уйдя в забвение в памяти людей.
Самый сложный путь, в тоже время самый достойный и почитаемый, он же и самый долговечный для людской памяти. Всё зависит от притязательности твоего тщеславия. Миллионы тешили себя ежеминутными удовлетворениями, всевозможными способами выходя на свет, и попадая на мгновение в луч прожектора социального взора. Но здесь конъюнктура меняется столь быстро, сколь незначительны и поверхностны сами поступки. Пошлость удовлетворяется пошлостью, мгновенный труд – мгновенным признанием. Всё закономерно, и награда, как правило, всегда соответствует напряжениям и достижениям. Великое тщеславие требует и Великого удовлетворения, а значит Великого достижения, и соответственно самозабвенного труда, и самоотдачи. Масштаб Великой личности тем и отличается, что в нём спит самый мощный и самый беспощадный «дракон тщеславия», разбудив которого, уже не усыпить, и он либо погубит своего носителя, либо возвысит до небес. Либо сделает и то и другое.