Страница 7 из 15
«Хм! Эту девочку может и интересует… конец… особенно мужской,… особенно этого «Вола»…, вон гульфик какой внушительный! А мысль её о спектакле, пусть дерзкая, в моей любимой абсурдной, притчево-парадоксальной-перевёртышной оболочке меня забавляет…, да что там – увлекает!» – подумала Алла.
Она с некоторым удивлением для себя и нечаянно вторя, машинально облизнув губы, посмотрела на Дебору другим взглядом, с другим интересом. «Эта девочка тоже меня увлекает. Опять… опять эта горячая волна, это щекочение, сладко защемило в груди… и ниже…» – подумала Алла и неожиданно нежно улыбнулась девушке.
Если бы Алёна и Дебора не смягчили ситуацию, Алла бы «дрогнула нервами, сокрушилась сердцем» да и пустила крупную, бриллиантовую слезу. Актрисе полагается иметь…, да нет, не обязательно скандальный и склочный характер, а просто… возбудимый, рефлексирующий… Ну «Чайка», одним словом: «львы, орлы… рогатые олени… пауки, молчаливые рыбы… все жизни, свершив печальный круг, угасли…». Нет, характер Аллы Максимильяновны, имевшей в жилах немецкую кровь, а следовательно, нордическую стойкость и внешнюю невозмутимость не был мечтательно-наивным. Отнюдь! Но обида невостребованности, вечно требующие и ждущие приглашения на роль глаза, глаза, жаждущие признания не могли быть всё время сухими, а губы сжатыми. Потрескается же всё от такой сухости. Нашу гордость, нашу внутреннюю, спрятанную почти в каждом небестолковом человеке гордыню, высокомерие, себялюбие так легко «лягнуть». Да походя плюнуть в чьё-то тщеславие – одно, скажу вам, удовольствие! Честолюбие, вишь, – оно ещё в почёте. С ним связанна «успешность». А вот тщеславие, гордынька – это «плохое» самолюбие! Фу! Как полезный и вредный холестерин. Особо за скромность ратуют самые хитрые, наглые и двуличные!
– Девочки наши! Зачем вам волноваться? Берегите красоту! Вот наша Владочка (она вышла даже) подумала про нас: «Странный корпоративчик..Хотя… Чего я только не насмотрелась… Нельзя ничего принимать к сердцу… И думать… Надо беречь кожу… цвет лица… Это главное!» Да-а-а-с! Дама-с! Козырная-с! И у нас с вами – мир! Чего вы испугались?! Ну – другие мы! Ну и что? Умеем мы кое-что… Да-с. Мысли читаем. Ну извините уж… Ещё раз говорю: зла вам не желаем! И не будет ничего смертельно опасного. – Воловьев был прямо-таки «сердечен». – Ну хорошо… Я Татьяне Эдвардовне объяснил перед поездкой о форме… необычности, что ли, нашего «реалити-шоу»… Нет… Никакой пошлости… Никакого видео… Вы должны нам доверять!
Наморщившейся большой лоб актрисы разгладился, опустившиеся и съёжившиеся пухлые плечи распрямились. Она взяла свой и правда первозданной чистоты платочек, с кружевами и надушенный и, несколько манерно приподняв с шеи рыжеватые вьющиеся кудри, отёрла и обмахнула взмокшие от волнения корни волос. А когда в дополнение к этому она обмахнула испарину со лба своим веером, все смогли ощутить, как приятно благоухала эта богемная дамочка и как она чистоплотна! Породистая кошечка – и всё тут!
«Не быть высокомерным, не быть заносчивым для человека науки или искусства нелегко! Принимать других, совсем не похожих на тебя. Принимать их образ мыслей, их идеи, их нравственные позиции, их мировоззренческие концепции. И без снисходительности, а как равных! Осознавать, что этот – другой, в чём-то более «высок», чем ты, и в чём-то более прав. И как разнообразна эта наша субъективная «правда». В разных ситуациях тем более. Кто судья? Кто избавит, отчистит от внешней обманчивости, избавит от примитивных наших человеческих «ловушек»? Кто убедит? Кто избавит от «пут, капканов и иллюзий»? Тем более, если принять гипотезу, что всё – иллюзия. Кому-то дано быть покаянным, смиренным, способным вывернуть себя буквально наизнанку и увидеть главное, истинное. И воскрешаться из пепла как птица Феникс. Сожжёшь вот так себя – ан и не воскреснешь вовсе!? Или не будешь понятым вовсе!».
Об этом размышлял Ростислав Всеволодович, самый старший из присутствующих туристов, петербуржец, ждавший своей очереди представления Воловьевым, казавшимся сейчас тихим, мудрым, доброжелательным другом и наставником. Но порученец ещё «не слез» с актрисы, вернувшей в своё сознание убеждение, что она здесь самая красивая и что у неё лучшее платье. В самом деле: её имя – Алла – означает «Световая колонна»! Так то!
– Ваши роли в Пермском театре, особенно в инсценировках по Ибсену – очень хороши! Вы действительно очень талантливы, Алла Максимильяновна! Вы заслужили наше пристальное внимание. Но вашему уральскому зрителю психологизм и отчуждение норвежца Ибсена, да и других скандинавов с их темой «разжижения мозга» не близки. Им даже «деперсняк» Достоевского и Чехова чужд! Людям-потребителям хочется «хавать» простенькое. Не желают они, чтобы их «распяли» ни на сцене, ни в зрительном зале! И вы умница, что начали работу в Филармонии. В вашей Перми прекрасный органный зал. Камерная обстановка. И чтение (декламация, игра) Ибсена, Стриндберга, Чехова и Бернарда Шоу в музыкальном сопровождении – великолепная находка! Это – ваше! Ваше здоровье!
Распорядитель сделал паузу, чтобы присутствующие могли выпить очередной тост и закусить. Затем продолжил:
– И, наконец, наш новый Чехов, Ибсен и Стриндберг, наш многоуважаемый драматург Ростислав Всеволодович. Вполне успешный писатель! Его пьесы лет двадцать назад шли по всей России! По его сценарию снят фильм о Рюриках. Интереснейший! Спорный. Мысль, что Рюрики – славяне, ярлы из скандинавского племени древних «русов» нам импонирует. Но история – тонкая, сложная, политизированная вещь. И мы с вами ещё вернёмся к творческим проектам… вашей компании. Но сейчас о другом… Вот кто может (и хочет!) написать Большую пьесу! Я не зря сказал: «Новый Чехов и Ибсен». Вот чья душа, чей ум созвучны нашему «северному» психоанализу, кто может и расплавить и разжечь мозги людей. Вот кто Судья себе! Вот кто «во всём хочет дойти до самой сути, в работе, в поисках пути, в сердечной смуте, до сущности протёкших дней, до их причины, до оснований…».
Да, «поиск и смута» привычно гнездились в опущенных уголках губ этого человека. Набрякшие веки могли свидетельствовать о возрасте и, конечно, о болячках уже пожилого человека. Но в случае с «успешным» Ростиславом Всеволодовичем всё было печальней. Он-то не считал себя «успешным», он считал себя «заблудшим» и не рискующим так обнажить совесть, так написать о «другой стороне», чтобы хоть чуть ослабла эта «петля сомнений», чтобы хоть какой-то свет появился «в конце тоннеля». Его страх был трусостью перед непознаваемым, невыразимым. И был ещё страх попроще, и трусость попроще… перед чем-то внешним, что (кто?) придёт и накажет… Уже наказывает… Кто он, этот внешний, Иной?
– У-у-у! Мы заканчиваем знакомство… Пора! Мы же на балу! – порученец как-то засуетился, посмотрев на часы – Следующая часть бала, (нет, не танцы пока, депутат вы наш вальсирующий), мы назовём её «Бал сорванных масок», даже сколотых. Ха-ха! – лицо герра Витольда вновь стало ядовитым, голос завибрировал опасностью и провокацией – «Да и нет не говорите… Вы поедете на бал?». Не слышу возгласов радости и аплодисментов… А,… ладно… – и он развернулся к сидящей по правую руку от него Татьяне Эдвардовне – Любезнейшая наша фрау Лучевая! Я бы хотел далее побеседовать с моими подопечными наедине… э-э… посекретничать…
– Да, да, господин Витольд. Я помню уговор. – спокойно отреагировала несколько уставшая гид.
– Но вам – уполномоченный с рожицей флиртующего факира (маской!) достал из кармана невероятной красоты кольцо и ловко надел на пальчик растерявшейся дамочке. – О! Пр-р-релестно! Ваше… ваше… Отдохните! Погуляйте!
– Да…, спасибо! Но… что же это…, это же рубин?
– Рубин-с! Лучистый как вы! За вашу аккуратность-с! Не спорьте… Это для нас пустячок… а вам, труженице, к началу учебного года хочется ведь закончить методичку… Вы и с собой бумаги взяли… ха. И мы будем ждать… Почитаем… Интересненько! Темочка-то «Мироощущение Эдварда Мунка. Евангелие от мастера». И ещё мы вам приятный сюрпризец приготовили…