Тяжкий грех

После похорон, буквально на следующий день, бабушка резко постарела. Волосы стали абсолютно седыми, она согнулась, на вид ей можно было дать лет сто, хотя едва исполнилось семьдесят. Она стала рассеянной и ухаживала за мной по привычке, потому что всегда так делала.

Я иногда заходила в комнату к маме, приносила свои игрушки. Но неизменно натыкалась на безразличный взгляд ее опухших от слез глаз.

Так продолжалось несколько месяцев. Мама стала похожа на скелет, обтянутый кожей. Она постоянно лежала на кровати и смотрела в потолок.

Бабушка сбилась с ног, пытаясь вернуть ее к жизни. Вызывала к ней сначала врачей, потом каких-то знахарей, но все без толку. В конце концов, бабушке это надоело. Она взяла меня за руку, привела к матери.

– Я уезжаю и оставляю ребенка тебе, – заявила бабушка. – Вспомни, пожалуйста, что это твоя дочь, и зачем-то ты ее родила. Я уже старая и не смогу вырастить малышку, поэтому тебе придется умереть вместе с ней.

Бабушка развернулась и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Больше мы ее в нашей квартире не видели.

Я заплакала, а мама с удивлением смотрела то на меня, то на дверь. Потом неожиданно громко и раздраженно произнесла:

– Ну, чего ты ревешь?

– Я есть хочу…

Мама медленно поднялась с кровати и с тяжелым вздохом прошла на кухню.

Бабушка приготовила нам обед. Мама налила мне суп, сама есть не стала. Она молчала и смотрела на меня тупым недоуменным взором. Не приученная есть самостоятельно, я залила супом платье, измазала руками скатерть и даже свои волосы. Маме ничего не осталась, как повести меня в ванную и искупать.

– Ты очень похожа на своего отца, – сказала она. – Хоть какая-то память останется о нем. Тебе придется научиться все делать самой. Я не собираюсь вытирать тебе задницу и кормить с ложечки. Ты уже большая девочка, скоро пойдешь в школу, и все дети будут над тобой смеяться.

Действительно, я очень походила на папу: у меня были большие миндалевидные зеленые глаза, обрамленные длинными ресницами, точь-в-точь как у папы и бабушки. Этот необычный яркий цвет глаз передавался по наследству и достался мне. Я очень этим гордилась. Волосы мои, вначале рыжеватые, со временем приобрели красивый темно-каштановый оттенок.

Окружающие называли меня красавицей, но мой дурной характер все портил. Бабушка избаловала меня, потакая моим желаниям. И если что-то было не по мне, я падала на пол и устраивала истерику.

Мама пришла в ужас от моего поведения, и вскоре взялась за мое воспитание – достала ремень. На самом деле она ни разу не ударила меня, потому что при виде ремня любая моя истерика сразу заканчивалась.

Так мой характер начал потихоньку меняться. Необходимость ухаживать за мной вернула маму к жизни. Она понемногу набрала свой нормальный вес и вернулась на работу.

Через два года мама вышла замуж, и память о первом супруге начала стираться. Новый муж был такой же, как папа: ленивый, с упертым несговорчивым характером и, к тому же, привел своего сына – десятилетнего Антона. Я сразу определила, что мальчишка явно не семи пядей во лбу, мягко говоря, глуповатый. Учился на тройки, и любые попытки привить ему любовь к книгам заканчивались провалом.

Его родная мать, сторонница строгой дисциплины, твердо придерживалась своих принципов. Она избивала мальчика за любую провинность. Отец тоже был с ним строг, но при этом рассеян и часто забывал наказать ребенка и исполнить вынесенный им же самим приговор. Поэтому, когда отец ушел от матери, Антон из двух зол выбрал меньшее: стал жить с отцом.

Моя мама погрузилась в новые чувства и практически сразу же забыла обо мне. Но я не считала это чем-то плохим, потому что никогда не испытывала на себе ее любовь, мама отдавала ее только своим мужчинам.

Снаружи прогремел раскат грома. Я вздрогнула, зевнула и потянулась. Что это было? Сон? Или мои воспоминания? Я словно пребывала в забытьи, а сейчас, вернувшись в реальность, обнаружила, что из груды бессвязных обрывков воспоминаний на передний план неожиданно выдвинулось одно, самое важное, оставившее в моей жизни неизгладимый след. Это жуткий страх, который до сих пор разъедал меня и, как я ни старалась прогнать его, часто возвращался ко мне в снах.

Отец Антона, как и его жена, совершенно не думали о сыне, и мальчишка был предоставлен сам себе. Он стал делать то, что ему нравилось, например, мучить животных. Ловил кошек, собак, привязывал к хвосту консервную банку и с удовольствием наблюдал, как бедное животное, умирая от страха, пыталось убежать от преследующей ее банки. Он также любил издеваться над насекомыми, отрывая крылья у мух либо лишая их лапок.

Антон постоянно подыскивал новые объекты для издевательств. Вокруг нашего дома больше не появлялись ни кошки, ни собаки, а насекомые ему надоели. И он остановился на мне. Я понимала, рано или поздно это произойдет. Однако Антон не мог тронуть меня и довести до слез в присутствии отца, который уже долгое время сидел дома без работы. Но вскоре ему представился удобный случай…

Это случилось, когда Лидия Федоровна уехала на неделю к сестре в деревню. После школы мне пришлось возвращаться сразу домой. В этом сентябре на улице было тепло, даже жарко. Антон подошел ко мне.

– Пойдешь со мной на речку? – безразличным тоном спросил он.

– Хочешь, чтобы мать выпорола нас? Она запретила туда ходить. Сам знаешь, за это лето восемь утопленников.

– Я хотел показать тебе заброшенный дом возле реки, там водятся привидения.

– Что?! Привидения?! Врешь! – воскликнула я.

Увидеть привидения – предел моих мечтаний. Я так много о них читала… Хотелось вживую соприкоснуться с чем-то таинственным, необычным…

Антон улыбнулся – понял, что я заглотила наживку.

– В этом доме, – продолжал он, – жила ведьма. Она никак не могла умереть. Ну, ты должна знать эту историю. Помнишь, твоя мать ходила к ней ногу лечить?

Я медленно кивнула, хотя не помнила ничего подобного.

– Я был там вчера и видел женскую фигуру…

– Но привидения могут показываться только по ночам.

– Она была очень сильной ведьмой, к тому же, сейчас полнолуние. И кстати, уже завтра луна пойдет на убыль, придется долго ждать до нового полнолуния.

Я подумала: «Господи, и откуда он знает об этом!? Ведь точно же не прочел ни в одной книге! Значит, не врет».

И я решилась пойти с ним.

Антону в то время исполнилось четырнадцать лет, а мне десять. Я была гораздо слабее его, и на роль жертвы подходила идеально.

Мы зашли в калитку заброшенного дома, пробрались через заросший сад. Убогий дом, частично без крыши, сырые полусгнившие стены… Чем не место для привидений? Входную дверь давно сняли и унесли.

Мы осторожно перешагнули через порог, и перед нами, почти под ногами, увидели провал. Потолок, однако, был еще цел. Антон перепрыгнул через дырку в полу, я последовала за ним.

Мы шагнули в темноту дома, в нос ударил резкий запах гнили. Я зажмурилась на секунду, а когда открыла глаза, увидела перед собой лицо Антона и все поняла: мое сердце покатилось куда-то вниз. Сколько раз я наблюдала за этим выражением его лица, когда он собирался мучить свою жертву.

Он открыл следующую дверь и толкнул меня в комнату. Здесь в одном месте балки перегородки обрушились, вонзившись концами в полусгнивший пол. Должно быть, птицы или ветер нанесли сюда семена бузины, и они проросли сквозь щели в полу. По стенам, как рисунок обоев, расползался дикий виноград.

Я засомневалась, что привидение могло существовать в таких условиях.

– Снимай платье, – скомандовал Антон, нагло улыбаясь.

– Если тронешь меня, закричу, – умирая от страха, тихонько выдохнула я.

– Кричи, сколько хочешь, – засмеялся он. – Сюда никто не ходит. Как ты заметила, дом стоит далеко от дороги, на отшибе. Но если закричишь, ты доставишь мне огромное удовольствие, так что начинай!

В его руке я увидела крапиву. Не знаю, когда он ее сорвал, но то, что она предназначалась для издевательства надо мной, сомнений не вызывало.