Бесконечная история

Вскоре они лихорадочно срывали одежду друг с друга, обнажая еще не затянувшиеся раны, пачкая руки невысохшей кровью.

Река, освещенная лунным светом и дальними огнями города, смывала и уносила прочь все следы недавних битв, боль и усталость.

Утром, когда Кассандра вышла из номера — уже в дорожной одежде и с сумкой — то первым, кого она увидела, был Дункан. Тот разместился в кресле, что стояло в центре небольшого отельного холла.

— И давно ты здесь, Дункан? — спросила Кассандра.

— Нет. Что-то не спалось, — ответил он, протирая глаза.

— Все в порядке, — поспешила успокоить его Кассандра.

— Да, вижу. Вы с ним помирились?

— Я бы это так не назвала.

— Кажется, ты уже жалеешь?

— Нет. Но я все еще не могу простить ему то, что он когда-то сделал.

— Я так понимаю, что он постарался искупить. Он изменился, Кассандра.

И Дункану самому захотелось в это верить.

— Знаю. Но прошлое не изменить. Знаешь, я все-таки немного жалею.

— Тебе нужно время.

— У меня оно было, и даже слишком много. Обстоятельства изменились, и мне нужно переосмыслить все заново.

— И потому ты уезжаешь?

— До встречи, Маклауд.

Дункан осторожно обнял ее за плечи, как уже делал не раз, утешая. Кассандра на мгновение прижалась лбом к его плечу. Потом отстранилась. Дункан еще какое-то время смотрел ей вслед, пока Кассандра выходила из отеля и садилась в такси. Потом развернулся и направился в номер, где провели ночь Кассандра и Митос.

Дункан остановился у порога и постучал. «Надеюсь, ты уже успел одеться», — пробормотал он.

— Не заперто! — крикнули ему в ответ знакомым голосом.

Дункан толкнул дверь и зашел в комнату. Вопреки его опасениям, в номере был порядок, даже кровать уже аккуратно застелена. Митос, одетый в джинсы и растянутый свитер, развалился прямо поверх покрывала, подложив скрещенные руки под затылок. Он вопросительно посмотрел на Дункана.

— Не знаю, что сказать, — признался тот. — У меня много вопросов.

— Я вряд ли смогу тебе все объяснить так, чтобы ты понял, — сказал Митос.

— А ты попытайся. Начни со Всадников.

Дункан устроился в кресле и всем своим видом выразил внимание.

— Ну, хорошо. Мы были настоящим братством, все четверо. Клятвы на крови, общие походы, добыча поровну. Необходимость прикрывать друг другу спину. Мы мало чем разнились друг от друга. И преступления у нас общие. Было ли у меня право их судить? Я и себе вынес бы смертный приговор. А я хотел жить. Признаюсь, — Митос оторвался от созерцания стен и потолка, и посмотрел прямо на Дункана, — когда я понял, что все само собой не разрешится, и мне придется пойти против своих, я уже не надеялся выжить. Думал, что кто-то из вас обязательно меня прикончит — если не Всадники, то Кассандра. Или ты.

Последнюю фразу Дункан решил проигнорировать — вряд ли Митос не понимал, что Дункан передумал воплощать свою угрозу в действие. Но Дункан обратил внимание на другой момент:

— Ты все еще называешь Всадников «своими»?

Митос снова отвел взгляд. Сказал:

— Потому что так оно и было. Я понимаю, что поступил правильно — нельзя было позволить Кроносу травить людей. Или убить тебя. Но предателем я от этого быть не перестану. Улавливаешь? Я клялся в верности нашему братству. Мы с Кроносом скрепили клятву кровью. Это не пустой звук, знаешь ли. Я рад тому, что выжил Сайлас. Он действительно был мне другом. И я даже надеюсь, что останется им. Хотя вполне возможно, что он будет мстить. Или же просто убивать без разбору. Он давно отошел от дел, а я вернул ему память и вкус крови. А потом собирался его же за это убить. И кто я после этого?

— Ну, ты как-то сказал, что всегда — на стороне победителя, — проговорил Дункан.

Некоторые сомнения все же не давали ему покоя, но Митос не спешил их рассеивать.

— Во-первых, если помнишь, это ты так посчитал. Во-вторых, что, скажешь, нет? Кому я помогаю, тот и будет победителем. Вариант совершенно беспроигрышный.

Митос сказал это совершенно серьезным тоном, но Дункан уловил перемену в его настроении. Казалось, можно было прямо глазами увидеть, как Старейший покрывается привычной своей скорлупой из спокойствия и иронии. Очевидно, лимит откровения исчерпан, и пускать кого-либо себе в душу Митос не будет еще долго.

— Ты был прав, — сказал ему Дункан. — Я действительно не особо понимаю тебя и твои проблемы. Ты сам хоть себя понимаешь? Хуже того, из-за твоих претензий на исключительность могли погибнуть люди. А некоторые и погибли.

— Ты предпочел бы, чтоб не стало и меня?

— Митос, у меня есть причины злиться на тебя, не находишь? Но я рад, что ты выжил.

— Не спросишь про Кассандру?

Дункан поднялся на ноги.

— В общих чертах я понял. А пока вы не пытаетесь убить друг друга — это, наверное, не мое дело.

— Умнеешь на глазах.

— Иди ты. И, Митос, я сегодня же думаю вернуться обратно в Париж. Домой. А у тебя какие планы?

— Я тоже уеду сегодня. Надо только разобраться еще с одним делом.

Дункан насторожился:

— Каким?

— Вернуть твоих соседей в зоопарк.

— Кого?! Каких еще… Ах, ты про обезьян? Знаешь, Митос, я вот прямо сейчас начинаю жалеть, что тебе не отрубили голову.

Митос рассмеялся. Дункан постарался удержать суровое выражение лица, но это ему не удалось.

Слова про обезьян были сказаны не только для того, чтобы подколоть Дункана. Митос действительно собирался вернуться на базу Всадников: кроме заботы про бесхозных тварей, которых надо было куда-то пристроить, было у него одно предположение… как оказалось, правильное.

Спустя пару часов ожидания, когда Митосуже собирался махнуть на все рукой и уйти, он услышал Зов. К убежищу приближался еще один Бессмертный — и Митос уже знал, кого сейчас увидит.

— И что ты тут забыл? Тебе в прошлый раз мало досталось?

Сайлас был спокоен и угрюм. За топор он, впрочем, не спешил хвататься.

— Я знал, что ты вернешься за зверушкой, — Митос показал на клетку, где радостно прыгала та самая обезьяна, что приглянулась Сайласу больше остальных.

— Теперь я тут. И что? Хочешь получить реванш?

Митос покачал головой:

— Нет. Но я хотел бы знать, почему. На твоем месте я обезглавил бы противника, — сказал Митос, спокойно выдержав ответный взгляд побратима.

— Не боишься, что я тебя сейчас убью? — спросил Сайлас.

— У тебя вчера была отличная возможность.

— Дело в том, Митос, что из тебя хреновый друг. Но других у меня нет, и не было.

Митос немного помолчал.

— Куда ты теперь направляешься? Вернешься в свои леса, на Украину?

— Вернусь. А что мне остается делать? — ответил Сайлас.

«Я скучал по тем временам, брат. Мне нравится видеть, как уходит жизнь. Нравится смотреть в глаза тем, кого я убиваю», — вдруг пронеслись в памяти Митоса слова, что не так давно говорил Сайлас. Всадник Война. Тот, кого Митос не раз видел в бою. Митос хорошо помнил, как Всадники, одним из которых был он сам, наводили ужас одним своим появлением. Помнил звон оружия и крики умирающих людей. Топот лошадиных копыт. Как бил в глаза отсвет на лезвии боевого топора, что унес так много жизней.

«Он ведь и сейчас желает возвращения той эпохи. И Кронос ему не нужен, никогда не был нужен».

Звон усиливался. Казалось, Митос уже явственно видел перед собой темную фигуру в косматом плаще. Лезвие топора в крови, кровь течет по древку, заливая руки, брызгает на одежду и лицо. Нет, на маску, за которой не видно лица. Огненные сполохи на небе напоминают алых лошадей…

— О чем задумался?

Наваждение ушло так же внезапно, как и началось. Сайлас уже открыл клетку и забрал свою обезьянку — та, будто домашняя кошка, устроилась у него за пазухой и с любопытством оглядывалась вокруг. Митос заставил себя улыбнуться.

— Да так, воспоминания.

— Ясно. Ну что ж, мне пора. Прощай, брат!

Митос пожал протянутую ему руку и потом сам хлопнул Сайласа по плечу. Оставшись в одиночестве, Митос еще долго бродил по пустой базе, не решаясь ее покинуть. Ему было о чем подумать.