Дар

  - Пап, а что ты за бумаги подписывал?

  - Документы всякие и разрешения.

  - За то, что мне швы наложили и ногу перевязали и за уколы, за это надо платить?

  - Тебе ничего не надо платить.

  - А тебе?

  - Мне на тебя никаких денег не жалко.

  - Так ты всё-таки платишь?

  - Даже не думай, - вздохнул папа - он совсем не хотел разговаривать про это. А я хотела.

  - Нет, ты скажи, иначе я буду думать платишь ты или нет.

   Глаза у папы строгими стали, он так часто на маму смотрел.

  - Всё будет оплачено по медицинской страховке.

  - А если не было страховки, ты бы платил?

  - Конечно платил.

  - А если бы ты не заплатил?

  - Всё равно бы тебя спасли, ты же маленькая девочка и моя дочка.

  - А если бы я не была маленькой девочкой и твоей дочкой?

  - Всё равно бы вылечили: ты человек, а они доктора, вот поэтому строго обязаны.

  - А если бы они не были обязаны, то не вылечили бы?

  - Вылечили. Есть же у них сердце.

  - Лечили, если бы с ними никто не договаривался и бумаги для них не подписывал?

  - Анни, ну конечно! Хватит, пожалуйста, перестань, ты прямо как...

   Он умолк, и не сказал, про кого хотел, а сказал про другое:

  - Не надо так думать. Люди всё делают, чтобы жить рядом друг с другом и помогать друг другу в беде, чтобы никому не обидно. Тебя обязательно бы спасли и вылечили. Не то я бы обиделся, а так нельзя - по закону... Как бы я жил без крошки-Мари с одним Томасом?

   Теперь мне не хотелось ему отвечать. Нитку тереблю на голове у Наташки и молчу. Разве я с ним про законы? Нет, я думала, пап, ты мне скажешь...

  - Пап, ты видел колокольчик на ёлке?

  - Да, крошка, видел.

  - Ты его не снимал?

  - Нет, висит точно там же.

  - Ты его не снимай, он мамин. Позови Тото.

   Папа погладил меня по голове, пакет возле койки оставил и вышел. Я в пакет заглянула, там одежда свёрнутая и полотенце. В дверь осторожно Тото вошёл - один. Принёс и поставил на тумбочку оленёнка, а сам сел рядом с койкой. У оленёнка была голова из жвачки и рога из надрезанных соломинок из-под сока.

  - Папа сделал?

  - Ага...

  - А я говорила, что Бальпёс есть.

  - А я верил, есть конечно!

  - Чего папа не зашёл?

  - Он с Мини говорит в коридоре. Мне велел одному заходить. Ругались они.

  - Когда?

  - В машине. В больнице тоже - но так, негромко.

  - И чего ругались?

  - Мини в тебя из пистолета стреляла. Ну, не в тебя, а в Бальпёса. А папа сказал, что она могла не в Бальпёса, а в тебя попасть. А Мини сказала, что сначала в воздух стреляла, а Бальпёс не послушал, он же собака. Пришлось в него тоже стрелять. Папа с дядей Максимом последними прибежали, а сначала Мини и тётя Лена выскочили на колокольчик и на то, как ты кричишь. Они не знали, что делать.

  - У Мини что, пистолет есть?

  - Ага, в маленькой сумочке. Она его постоянно берёт. Ей нельзя без присмотра пистолет оставлять.

  - Здорово... но плохо, что поругались.

  - А чего плохого? Ты что, на неё больше не злишься?

  - Нет. Если хочет, пусть с папой живёт. Только мамой я её звать не буду.

  - И мне её мамой не называть?

  - Ты как хочешь. Вырастаешь, сам всё поймёшь.

   С забинтованной ногой, в больничной кровати, я стала на сотню лет старше Тото. А если всю жизнь буду хромать, то всегда буду умнее его.

  - И что я пойму?

   Мне хотелось сказать по-умному, чего папа мне так и не сказал. Только вот плохо выходит говорить, о чём думаешь. Но надо сказать - прямо сейчас, как я чувствую.

  - Взрослые, Тото, они... Взрослые платят за то, чтобы не верить.

  - Во что не верить, Анни?

  - Не верить, что себя можно дарить - всю себя, понимаешь?

  - Ага... а если тебя не возьмут как подарок?

  - Тогда ты не даришь - всё честно. Ты понял?

  - Ну, да...

   Ничего он не понял. Дверь в палату открылась, вошли папа с Минервой. Лица у них были хмурые, но рядом со мной улыбнулись. Минерва спрашивала, как дела, что с ногой, испугалась ли я; в общем всё то, о чём папа спрашивал. Папа сказал, что с врачом разговаривал: скоро выпишут.