Фаворитка

Да, я тоже была в полном облачении. И голову мою украшала герцогская корона – невысокая, достаточно изящная и украшенная жемчугом, а на челе сверкал сапфир глубокого синего цвета. И моя мантия тоже была синего цвета, в отличие, от пурпурного королевского цвета. Мое герцогство было связано с морем, отсюда и цвета. Кстати, об облачении. Платье, которое заказал мне монарх, оказалось весьма приятным. Всё же мои пристрастия он учел, от себя, разумеется, тоже добавил, однако отразилось это в богатой россыпи камней в отделке, но грудь моя была целомудренно скрыта, крой был удобен и выгодно подчеркивал мои достоинства, не став оковами. В общем, за это платье я государя искренно поблагодарила.

— И все-таки мне жаль, что не смог стать сопричастным к этой вехе вашей жизни, — коротко вздохнул барон.

— Ах, Фьер, оставьте, — отмахнулась я. — Эта веха ведет к тому, что через месяц с небольшим мы с вами сможем видеться только на приемах, и я уж точно не обниму вас и не смогу вот так запросто водрузить седалище на ваш рабочий стол.

Вы не ослышались, а я не ошиблась, время не стоит на месте, и вот уже почти три месяца я пребывала в статусе королевской невесты. И за эти месяцы я трудилась так, будто хотела насладиться любимым делом на всю оставшуюся жизнь. Выезд из дворца я с государя все-таки стребовала. Еще один спор, оказавшийся менее ожесточенным, чем я предполагала, но он пошел мне навстречу, и передо мной вновь открылись ворота.

Теперь во дворце меня видели только утром и вечером после возвращения, если моего присутствия не требовали обстоятельства. И по возвращении я закрывалась в своем кабинете, пересматривала почту и до ночи отвечала на послания, раздавала указания и составляла предписания для Нестдера. Мне хотелось позаботиться о моих землях, которым я была хозяйкой всего три года, но успела полюбить их настолько, словно была рождена на них.

Наместник и сам сейчас вел со мной оживленную переписку. Посланцы мчались друг за другом, от герцогства к столице и обратно. Они везли отчеты, доклады, прошения, депеши, сметы на мое утверждение, проекты и просто личные письма, среди которых находились и послания от Нибо Ришемского. После того, как его светлость получил от короля согласие на развод и требование почти о немедленной новой женитьбе, герцог, как человек умный и предусмотрительный, прекратил со мной переписку… из Ришема, но, опять же как человек сообразительный и предприимчивый, он продолжал общаться со мной через наместника, с которым успел найти общий язык по делам герцогств еще до печально известных событий. Он мог бы передавать письма и через моего дядюшку, но не желал навлечь на того гнев, если вскроется наша маленькая тайна. А конверты из Канатора, на которых стояло «Лично в руки ее светлости» попадали ко мне, минуя канцелярию, а значит, никто не мог сунуть в них нос. Чем и воспользовался наш шельмец.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Безмерно жаль, что он все-таки сделал этот шаг, — произнес Гард, имея в виду короля. — Я надеялся, что он осознает вашу истинную ценность для Камерата.

— Не вы один, Фьер, — усмехнулась я. — На это надеялись даже мои недруги, не то что друзья. Однако государь решил всех нас оставить с носом.

— Вы не выглядите удрученной, — заметил барон.

— Мой дорогой господин королевский прокурор, это для вас свежая новость из-за долгого отсутствия, а для меня уже данность. У меня было достаточно времени, чтобы пенять на судьбу и упрямство короля, однако я уже свыклась. К тому же мне все-таки удалось выбить для себя право не оставлять своей заботой учебные заведения Камерата, поддерживать прочие дела моего рода, а главное, стребовала с государя бумагу, где он подтвердил мое прижизненное участие в Совете с сохранением права голоса. Даже рассказывать не стану, чего мне это стоило, но итог достигнут. В новый Кодекс эта уступка не вошла, но стала соглашением, заверенным печатью и подписью монарха.

Невероятно, но факт остается фактом – я сумела добиться соглашения уже после того, как Кодекс был закончен и подписан королем, а случилось это через неделю после моего возвращения из Канатора. Ив спешил, чтобы закрепить свои позиции, и успел, разумеется. В соответствии с обновленными правилами, королеве запрещалось заниматься какой-либо деятельностью, кроме благотворительности – это мне все-таки отдали, чтобы смягчить отказ в участии в будущих реформах, которые могли быть спровоцированы родом Доло. Я могла покровительствовать, но лишь номинально. Дядюшке позволили и дальше пользоваться моим именем, но никого влияния я не имела. Мне досталась роль стяга, который понесут в руках мои родственники.

После того, как последняя статья Кодекса, оставшегося почти без изменений, была дописана и подтверждена резолюцией короля, я медленно выдохнула и… лучезарно улыбнулась, согласившись с желаниями государя. Но уже на следующий день я начала свою осаду. О нет, я не рыдала, не заламывала руки и более не уговаривала. Этого мне хватило вдоволь. Напротив, я была мила и ласкова, сверх всякой меры мила и ласкова. Я дала монарху то, чего он так страстно желал. Свое безраздельное внимание, а еще присутствие. О да! После подписания Кодекса он получил всё, чего желал!

Но по порядку. Проснувшись в первый день исполнения желаний Его Величества, я блаженно потянулась, улыбнулась пасмурному дню и призвала Тальму.

— Подготовь одно из платьев, которое мне дарил государь, — распорядилась я. — И прическу сегодня сделай по той моде, которая была семь лет назад.

— Вы же терпеть не можете высокие прически, — напомнила мне заботливая камеристка. — И эти платья… они же, — служанка бросила вороватый взгляд на дверь, после склонилась к моему уху и шепнула: — Вульгарные.

— Подготовь, — велела я, и Тальме оставалось приступить к исполнению.

Оглядев себя в зеркале, когда была облачена и причесана, я растянула губы в счастливом оскале. На меня из отражения смотрела придворная дама в несколько устаревшем наряде, но ведь это я. Сегодня устаревший, а завтра вновь будет в моде. Раз уж моя светлость решила так облачиться, то и придворным дамам не стоило пренебрегать новыми веяниями.

Дальше я отправила королю записку с пожеланием доброго утра и уселась читать книгу. Ответ мне принесли быстро, мой жених посылал мне поцелуй и пожелание приятного дня.

— Он таким и будет, мой дорогой, — хмыкнула я. — Для меня так уж точно.

Я уделила государю всё свое внимание. Писала записки, являлась в кабинет, соблазняла, флиртовала, требовала поцелуев, даже смела со стола документы и заняла их место. Это стало пределом терпения, и Его Величество, мягко выпроводив меня, велел найти себе дело.

После этого я ушла к своим канаторцам и весьма весело проводила время. Комплименты сыпались на меня со всех сторон, и я отвечала чуть лукавой улыбкой и благоволением. В общем, вела себя примерно, как герцогиня Аританская в пору, когда желала быть в центре всеобщего внимания. И когда король пожелал меня видеть, то получил известие, что я со своим Двором и вполне счастливо обхожусь без него.

Ив явился за мной лично. Возможно, желал полюбоваться на то, как чинно я провожу свое время, но обнаружил меня в окружении моих и своих придворных, привлеченных смехом. Был здесь и Дренг, пустивший в ход свое остроумие. И надо же было такому случиться, что именно в этот момент кто-то громко произнес мне комплимент, и я приняла его с улыбкой. Это окончательно привело монарха в крайнюю степень раздражения, и я была возвращена в королевское крыло. Дренгу же, напротив, было велено не показываться на глаза, пока о нем не вспомнят.

В покоях я выслушала целую речь, закончившуюся возгласом:

— И сними это ужасное платье! Тальма! — камеристка явилась на зов, и монарх приказал: — Всю непотребщину сжечь!

— Милый, но это ты дарил мне эти платья, я дорожу ими, — попыталась возразить я.

— С каких пор? — ядовито вопросил король.

— С этих самых, — ответила я. — Это в разъездах мне требовалась более удобная и простая одежда, а теперь я могу носить то, что ты мне подарил. Я хочу быть такой, какой ты желаешь меня видеть.