Дневник разведчицы

Но ведь не я начала этот разговор, не я. Чувствую, злость в нём начинает отступать.

– За всю жизнь у меня не было настоящего нормального мужчины. Первый муж пропал без вести, а второй оказался бездушный, как пень. Но я лишь работала и молчала. И теперь я думаю: ради чего это всё, Альфред? Чтобы всегда быть несчастной? Конечно, я тебя понимаю, старая женщина никому не нужна. Надо мной пользоваться, как половой тряпкой, а потом вышвырнуть, чтобы не портила вид.

– Ну.... что ты, нет, – смущается Альфред. Впрочем, смущение это совсем лёгкое, а может, актёрское.

– И теперь, когда я встретила своего единственного мужчину, он играет мной, как пешкой. Но я не пешка, любимый мой. Нам нечего скрывать, я перед тобой голая душой. Давай скажем прямо, что дело не только в твоей жене.

Командир удивлённо поднимает голову:

– Ты о чём?

– В тот вечер, 15 января, ты сказал, что поехал домой к жене.

– Это почти год назад, я не помню.

– Тебе пришла СМС, и я всё поняла по твоему взгляду. Ты ждал, когда я уйду. А потом я тебе позвонила, потому что знала, что ты не с женой. И твой телефон был отключён!

– Так по работе, наверное, уехал.

В моих глазах рождается первая слезинка:

– Надо честно сказать мне, что я дура, которая верит в человеческую порядочность. Скажи это, и я пойму.

– Да я, видимо, был на совещании. Надо было позже перезвонить.

– Зачем? – обрываю с лёгким презрением. – Можешь врать другим, а я хочу честности, я её заслужила. Меня уважают в семье, моих советов слушают. А я прощаю твою ложь, потому что отдала тебе жизнь. Но теперь ты снова говоришь, что не всё сразу. А когда будет всё сразу? Когда?

Закрываю лицо руками и пытаюсь сдержать слезы. Затем, отвернувшись, иду на кухню и открываю пиво. Через минуту Альфред трогает меня за плечо. Тихо плачу, отхлёбывая из банки. Подоконники на кухне старые, деревянные, краска на них в трещинах, как географическая карта. И за что мэрия деньги берёт? Альфред молчит, над дверью тикают часы. Пора выяснить, что случилось.

– Прости. – Сморкаюсь в салфетку и поправляю прическу. – Ну, что у тебя?

Шеф переминается с ноги на ногу. Рассказывает, что прежний муж его супруги, глава посёлка, поставил условие: жена с двумя сыновьями должна выселиться из дома. Потому что дом записан на мужа, который платит ипотеку. А раз она там живёт с Альфредом, муж платить больше не хочет и собирается вернуть дом банку. Альфред рассказывает, что сегодня с женой вышел неприятный разговор. Она потребовала, чтобы он снял такой же дом. Правда, теперь она хочет не в посёлке, а в столице, потому что "так лучше для детей". Но арендовать в Сильвине хороший дом – зарплаты Альфреда не хватит, а свою зарплату жена тратить не собирается, потому что копит на учёбу сыновей.

Объясняю Альфреду, что причина – не жильё. Она не любит Альфреда, вот в чём соль. Она просто им пользуется! А потому есть простое решение: он честно говорит жене, что любит меня, а затем снимает квартиру и делает мне предложение. Но Альфред ни в какую: "как я могу делать предложение замужней женщине? Да еще и жене военного, коллеги. Начни развод, тогда будет ясно". Но как я начну развод, если Альфред женат? А вдруг он не бросит жену? Препираемся долго и нудно, словно слушаем бездарную оперу, и никто не может уйти с концерта.

Этот бег по кругу уже невыносим, и когда начинаем разговор о работе, на душе становится легче. Что касается немца, Альфред приказал снова зайти к нему в магазин. Выполню. Говорили и по поводу Саши "Трубачёва", тут шеф мог бы меня похвалить: я, наконец, расшевелила русского. Но командир лишь указания раздаёт: "посмотри, как он по алкоголю, по наркотикам. И пусть поревнует, надо его зацепить". Объясняет, будто первый день работаю. "Трубачёв" будет ревновать, ударит, а потом шеф сделает мне справку о сотрясении мозга. Вот и уголовное дело. Помнится, одного украинца мы так и зацепили. Потом бегал к Альфреду и стучал на своего начальника как миленький.

Прежний разговор думала забыть, но потом опять зло разобрало:

– Четырнадцатого марта, мой родной, в урне на кухне была пустая сигаретная пачка.

– Ну, человек сюда приходил.

– Человек курит тонкие сигареты?

– Большего не скажу, это секретно.

Я разнервничалась и стала собираться, а он не остановил. Чёрствый как камень, а взгляд у него будто зимнее море: неприветливый, глубокий и ледяной. И для чего меня сегодня приглашал? Разговор вышел пустой. Я ушла и хлопнула дверью, а шеф остался допивать пиво. Наверняка поедет сегодня к бабам. Может быть, к той, к которой ездил тогда, 15 января.

17 сентября, понедельник

Понедельник, в салоне выходной. Кинула Саше СМС: "Привет, как ты? Пью чёрный кофе за твоё здоровье". И едва отправила, как через секунду получила от него: "Привет, как ты?". Написали одновременно одну и ту же фразу, и это знак! Спросила, остаётся ли в силе его приглашение в гости, а он в ответ прислал свой адрес. Бойкий парень.

Дом у Саши многоэтажный, и сам он забрался аж на 10-ый этаж. Встретил у лифта, а на лестничной площадке – бронированные квартирные двери: тут живёт солидный мужчина! Но оказалось, что сашина дверь – сбоку, деревянная и старая, выкрашенная в невкусный коричневый цвет. Я немного расстроилась. Зато обрадовал толстый мяукающий ком белого пуха, что встретил нас в коридоре. Котика зовут Василий, мы подружились с первой секунды. Хотя весь белый, но грудка чёрная, и концы лапок тоже чёрные, будто на лапках перчаточки.

Кажется, тут не квартира, а выставка "Мы из девяностых". В коридоре на зеркало налеплены картонные бабочки, старомодные и выцветшие. Плитка в ванной симпатичная, голубенькая, но в общем – всё то же старьё. Окна, думаю, лет 30 не открывались, деревянные рамы наглухо заклеены пожелтевшей бумагой. Шкафа нет, одежда валяется в кульках по углам, как у бомжа. Посуда на кухне не мыта со времен Римской империи. Саша робко заглядывает в глаза: "тебе, наверное, что-то не нравится?". Мне не нравится всё! "Хорошая квартирка", – говорю, а губы сами брезгливо поджимаются. Саша купил дорогой телефон, но не удосужился поставить нормальные стеклопакеты. Никакой ответственности!

Присела на диван, а он – низкий и узкий, и тоже из допотопных времён. "У тебя хоть простынь есть?" – грустно спрашиваю. Русский кинулся шарить по кулькам, а я стянула свитер и джинсы. Всё будет как обычно. Сейчас залезет сверху, задрожит в приступе звериной похоти. Будет сопеть и потеть, но никогда не спросит: "о чём ты вчера плакала? Кого ты любишь? Как тебя обрадовать?". Я устала раздеваться. Я для них для всех – доска с резиновой дырой, уж простите за откровенность.

Саша пытается растелить на диване простынь, но его движения беспорядочны и суетливы. Ладно уж, помогла, а потом легла: получи, что хочешь, и отстань. "Трубачёв" начал с массажа, но грубовато: хватает кожу щепотью, как плоскогубцами. Потом, наконец, добрался до трусиков, стянул, но тут застопорился: "я давно у врача не проверялся, а презерватива нет". Он ко встрече и не думал готовиться! В общем, показала ему, как правильно делать массаж, русский застонал, заурчал. Потом опрокинул меня и давай в нужном месте язычком работать. И вдруг шепчет горячо и прерывисто: