Лабиринты Роуз

— Вернись. Иначе ты почувствуешь на своей шкуре весь тот ад, через который пришлось пройти мне, — угроза в голосе звучала осязаемо. Каждое произнесенное слово резало по живому.

Роуз убрала пальцы с ручки двери, но осталась стоять на месте.

Победа мелькнула в глазах королевы. Она выпрямила спину и сложила ладони в замок. Ей недостаточно было видеть, как опустились плечи у жертвы. Ей хотелось крови.

— Хочешь, я расскажу тебе, что такое ад? Он начался с приходом одного близкого нам человека. Я никогда не думала, что стук в дверь может стать предвестником страшных и необратимых событий. Однажды ночью нас с Эдуардом разбудил его младший брат Уильям. По бледности лица и отчаянию, сквозящему во взоре, я поняла, что произошло что-то невероятное. Когда он выдохнул лишь одно слово «Ульрис», догадалась, что беда случилась с его любимой, которую мы между собой называли «Шоколадницей». Выражения «облизать шоколад», «вкусить шоколад», «объесться шоколадом» — давно стали обиходными в наших разговорах, когда нам хотелось поддеть Уильяма за любовную связь с хорошенькой горожанкой, держащей с отцом лавку на Сладкой улице.

Роуз не раз гуляла по улице, сплошь состоящей из пекарен и уютных кондитерских, где посетителям предлагались не только сладости столичных умельцев, но и диковинки, привезенные из-за Спокойного моря. Одни только лукумы, изготовленные на острове Каль-ти, чего стоили! И лишь в одной лавке варили шоколад, а ее хозяйку действительно звали тетушка Ульрис. Улыбчивая и добродушная женщина в накрахмаленном фартуке, счастливая мать большого семейства, всегда выходила поприветствовать любительниц горячего шоколада и конфет.

— Наверное, трудно представить, что когда-то эту толстушку любил принц?

— Мне многое трудно представить, — Роуз тошнило от пренебрежительного тона королевы, и она не удержалась, чтобы не кинуть ей в лицо:

— Особенно, когда врут, что папа мог изменить горячо любимой женщине. Вы просто отвратительны в своей ненависти и желании досадить мне, потому что отец быстро бы надел на вас Кольцо правды.

Лолибон скривилась, словно съела ложку дегтя.

Женщины стояли друг против друга, разделенные широкой кроватью, обе с прямыми спинами и сосредоточенными взглядами.

— Если позволишь, я продолжу, — после напряженной паузы заговорила королева. — Тридцать лет назад в Форше процветала работорговля. Она и сейчас никуда не делась, но тогда поставщики живого товара не знали границ, и один из них средь бела дня выкрал хорошенькую Шоколадницу. Принцы охотились на работорговцев. Желая покончить с их бесчинствами, они безжалостно сжигали их корабли, но боязнь за жизнь Ульрис заставляла действовать осторожно.

— Я буду той, кто спасет ее, — вызвалась я, услышав, что братья ищут человека, способного выследить разбойника. — Я сумею подобраться к Одноглазому Бахату так близко, как никто из мужчин.

— Нет, — возразил Эдуард. — Я не стану подвергать тебя такой опасности.

Я увидела беспокойство в глазах любимого, что вдохновило выступить в роли героини. Мечты, что разлука и переживания всколыхнут угасающие чувства принца, подтолкнули к бесшабашным действиям.

— Вы же знаете, как я владею оружием?

— Я против, — Эдуард стоял на своем, но я сумела его убедить:

— Я стану приманкой и под видом одной из похищенных девушек попаду к Одноглазому Бахату. Так мы выведаем, где они прячут Ульрис. Вы же не упустите меня из вида?

Через день я появилась в одном из трактиров, стоящих на дороге в тот самый порт, где болтался корабль Бахата «Медуза», якобы пришвартовавшийся для небольшого ремонта. Шпионам Эдуарда удалось выяснить, что припасы для длительного плавания на борт еще не доставляли, а значит, невольниц держат где-то в другом месте. Я притворилась сиротой, сбежавшей от злой мачехи, надеясь, что на мою плаксивую историю, рассказанную в нескольких трактирах, клюнут помощники Бахата.

Они клюнули, но все пошло не так. Повозка, в которой я лежала с кляпом во рту, двигалась в противоположную от порта сторону, а ее сестра-близнец, не торопясь, следовала в правильном направлении, увлекая за собой королевских сыщиков.

Одноглазый Бахат перехитрил людей принца, он пригнал в Эрию два корабля. Первый — «Медуза», болтался в порту, отвлекая внимание на себя, второй — «Вольный ветер», стоял у входа в Проклятую бухту, в которую не рискнул бы сунуться ни один здравомыслящий мореплаватель. Даже самая маленькая лодка не добралась бы до суши — ее брюхо распороли бы береговые скалы.

Но Бахату скалы, натыканные чаще, чем зубы в пасти акулы, были нипочем: всех рабынь, в том числе и меня, прибывшую последней, перенес на борт «Вольного ветра» черный дракон, легко поднимающий в воздух клетку с пятью людьми. Погонщик, получив тяжелый мешочек со звонкой монетой, отсалютовал довольному капитану и отбыл в неизвестном направлении, а судно, не отметившееся ни в одном порту Эрии, взяло курс на Форш.

Конечно, когда я поняла, что Эдуард потерял мой след, запаниковала, но уверенность, что наследник перевернет весь Форш, но вытащит меня из передряги, обнадеживала. Если уж произошла ошибка, и сыщики напрасно караулили «Медузу», что помешает принцам выкупить своих женщин в Форше? Главное, вести себя тихо, чтобы добраться до берега живой и невредимой. Я нашла Шоколадницу и вселила в ее душу надежду, которую через месяц утратила сама: конечной целью путешествия оказался вовсе не Форш.

Я слишком поздно узнала, что опасный поход за живым товаром был для Одноглазого Бахата последним. Нет, он не пошел на дно к рыбам. Он решил отойти от дел. Седобородый разбойник достаточно заработал на живом товаре, чтобы провести оставшееся время в покое и неге.

Он отобрал несколько особенно красивых пленниц для себя, а остальных выставил на торги в Форше лишь месяц спустя — к тому времени след каравана, увозящего женщин для личного гарема Бахата, затерялся среди песков бескрайней пустыни. На одном из верблюдов, умирая от жары, стирая с лица едкий пот, сидела я.

Королева прервала повествование. Она отпила глоток вина и устало опустилась на кровать. Воспоминания, обрушившиеся лавиной, лишили ее сил.

Роуз тоже села. Ком в горле и ожидание страшной развязки делали ее больной. Зная историю мамы, которой удалось спастись от рабства, Роуз сочувствовала той восемнадцатилетней девушке, оказавшейся в руках разбойника.

Лолибон закрыла лицо руками.

— Не дай бог никому узнать, что значит оказаться в постели с похотливым уродливым стариком.

Она немного помолчала.

— Шоколаднице повезло, в Форше ее выкупил граф Алекс Де-Бромон — друг и помощник Эдуарда по щекотливым делам. А я оказалась в логове Одноглазого Бахата в горах на границе с Сулейхом. Гарем охраняла сама природа. Даже если бы беглянка сумела преодолеть неприступные горы, ее убила бы пустыня.

Тряхнув головой, отгоняя от себя страшные видения прошлого, Лолибон продолжила, глядя в окно, за которым бесновался ветер:

— Только через два долгих года меня отправили на торги с эпитетами «любимая рабыня Одноглазого Бахата». Стоя на высоком помосте, я с волнением выискивала знакомые лица, ведь по всему Форшу развесили объявления, что распродается гарем почившего старца. Но твой отец забыл о своей опостылевшей любовнице, и меня отдали другому господину, заплатившему слишком высокую цену.

— Я уверена, всему есть объяснение, — Роуз не сдавалась. Не мог ее отец бросить женщину в беде.

— Объяснения… Да, можно переложить вину на злой рок. Можно. Но когда я вернулась, убив своего последнего хозяина, оказавшегося не таким осторожным, как Бахат, то не увидела любви в глазах Эдуарда. Только жалость и сочувствие. Он откупился от меня замком с множеством слуг. Я купалась в роскоши, но не знала, как заполнить душевную пустоту. Как забыть, что ребенок, сын Эдуарда, родился слишком рано, а потому не прожил и дня, а я сама едва не истекла кровью, избитая жестоким стариком? Бахат заподозрил, что я понесла от одного из его стражников, и никакие доказательства не смогли его переубедить. Он в ярости отсек бедняге голову.