Действительность. Том 2

Условно говоря, наше тело разделено, как физически, так и метафизически, на два непримиримых лагеря. Наш мозг анатомически разделён на две половины. И потому наше мировоззрение, наша ментальность, наше грубое и тонкое разумение, вся наша психофизика, так же делится на два лагеря. И весь воспринимаемый нами мир в целом, и каждая его деталь, всегда имеет две равнозначные стороны.

«Два берега разных,

У всякой реки…»

Вы говорите, что война – не естественна? Что мир стремится к миру? Что война – это фатальное нарушение природы? Мир может, и должен существовать без войны? Как же силён в вас инстинкт самосохранения, что вы не хотите видеть очевидное. Если даже сущее, как таковое, не могло бы существовать в действительности, без внутреннего напряжения, без абсолютно необходимого креатива войны в себе. Наша психофизика, есть самое явное, а значит самое наглядное явление, подтверждающее выше изложенный тезис. Двойственность нашей натуры, – с одной стороны «животные инстинкты», – с другой «разум», с его «моральным апологетом естественности». Двойственность нашего разумения в целом, – с одной стороны «интуитивное», с другой «рациональное». Раздвоенность более мелких «ганглий» разумения и воззрения. Это можно продолжать бесконечно. И эта сущностная внутренняя раздвоенность нашего органоида, отражается на внешнем мире, налагая на всё и вся печать раздвоенности и непримиримости сторон. Всё наше мышление прорастает этими антиномиями. Эмпирические, созерцательные, императивные, и категорические конструкции нашего мышления, всегда содержат два противоположения в себе. Как я отмечал выше, как только мы что-то воспринимаем, в нём тут же появляется противоречие, вещь тут же начинает делиться. А главное всё, что попадает в наше поле зрения, все, на чём мы концентрируем своё внимание, всё, что мы можем идентифицировать как объект познания, как на пути прогрессивного исследования, так и на пути регрессивного, – делиться, – до бесконечности. Как делится в нашем разуме пространство, (сзади и спереди, слева и справа, сверху и снизу), как делится время, (прошлое и будущее), так и всякие субстанции, порождаемые синтезом пространственно-временного континуума, непременно делятся на две части, словно отражаясь в наших, поставленных под разными углами, зеркалах осознанности. А всякое «разделённое» тут же вступает в конфликт, – в противоречие, которого не было, пока мы не разорвали мир на две части. И по большому счёту, дело здесь не в самом мире, но в «системе зеркал» нашего сознания. Мир сам в себе – неделим. Ибо его самого в себе, как некой данности – не существует. Его суть – неопределённость и нейтральность. В нём, самом по себе, – нет никакой действительности, а значит, нет и никакой существенности. Мир таков, каким мы его представляем. И в своей самой сокровенной сути, где-то явно, где-то латентно или завуалировано, но он всегда воинственен именно потому, что воинственно наше существо, наш органоид, выстраивающий внешний мир в соответствии своим возможностям, адекватно своей сакральной природе. И фатальная и необходимая суть «сущего» – противостояние во всех, без исключения плоскостях, на всех без исключения уровнях, есть отражённая и воплощённая в реальную действительность парадигма нашей внутренней парадоксальной существенности.

И даже мораль как таковая, выступающая всегда против войны, возникла в результате раздвоения нашей внутренней сути на два достойных друг друга, противника. И у каждой из раздвоенных частей, мораль – своя. И эта неоднозначность морали, проецируется вовне, на всю внешнюю эмпирическую реальность. И так же как наша внутренняя мораль всегда на стороне одного из противников нашей раздвоенной души, так и своя мораль у каждой из противоборствующих армий, идущая, как правило, вразрез с моралью противника. При желании, оправдать можно почти любые действия, как и придать ореол благородности почти чему угодно.

Всякая «Сила» нашего мира, созревшая и набравшая в себя достаточный потенциал, неминуемо станет искать себе врага во вне, параллельно раздваиваясь внутри себя, создавая так же внутреннего врага. В противном случае у неё не будет мотивов и оснований, сохранятся как «Сила». «Сила», для того, чтобы ей существовать, и уж тем более расти, необходимо должна чем-то мотивироваться, – должна существовать необходимость, для её существования.

В нашем мире бесконечно много вещей перестаёт быть «сущностью», даже не начав свой путь. Мы не в состоянии их идентифицировать, и, конечно же, просто не замечаем. Мы можем их лишь подразумевать гипотетически. Мы не в состоянии их заметить, ибо мы воспринимаем только те вещи, которые достойны к существованию в нашей действительности. Те, в которых с самого их начала, присутствует борьба. Ведь наш разум, имея в себе аналогичный внутренний порядок, ту же генетику внутреннего противостояния, соответственно и замечать способен, только подобные ему вещи. «Форма», не содержащая в себе противостояния, не будет иметь силы для существования, вообще. Да она собственно, и формой то стать – не может. Представьте себе существование вещи без внутреннего противоборства. За счёт чего она могла бы существовать? Какова могла бы быть причина для существования такой вещи? В чём могла бы зиждется мотивация для её бытия? «Самодостаточность» подразумевает внутреннее сопротивление, – некое напряжение сил внутри субстанции. Не имеющий такового, исчезнет как «форма» из нашего поля зрения, из нашей действительности. Субстанция, не сформировавшая в себе внутренний паритет сил, растворяется в безвременье и превращается для нашего воззрения в пустоту.

Трансформации материального.

Если попытаться сделать нечто абсурдное и невероятное, а именно абстрагироваться насколько это возможно от парадигмы иерархичности природы, и посмотреть на мир взглядом самого мира, то в нём останутся только «Грубое» и «Тонкое». Где «грубое» нисколько не важнее «тонкого», как и «тонкое» нисколько не главнее «грубого». И где у каждого своя независимая плоскость существования, со своими недостатками по отношению к противнику, и своими преимуществами по отношению к нему же, но всегда лишь с точки зрения оценивающего и заинтересованного в категориях, наблюдателя. Ведь всё, что мы наблюдаем во вне, в природе и мире, всё это состояние одной и той же материи, – энергии, сцепленной в различных формах пребывания. И «тонкость», (с соответствующей этой тонкости, агрессивности), и «грубость», (с соответствующей этой грубости, инертности), вопрос лишь формы сцепления, но никак не сущности, и всегда только лишь по отношению к нам, наблюдателям.

Для самой природы вещей, как известно, не существует ни «главного», ни «второстепенного», ни «низа», ни «верха». И все наши оценки, как феноменального, эстетического, так и морального характера, всё те же оценки объекта познания, – субъектом, и необходимо вбирают в себя принципы присущие форме пребывания оценивающего субъекта, трансцендентальной форме его ноумена. Мы, в силу собственного состояния, необходимо вынуждены смотреть на всё и вся, с точки зрения этого состояния. И та вездесущая и повсеместная иерархичность мира, вытекает как необходимая, для оценивающего разума, непреодолимая потребность.

Личность всегда жаждет двух вещей. – Возвыситься, и познать себя. Но как ей это сделать, как только не сравнивая себя со внешним? Как почувствовать себя, как только не на контрасте? Как возвыситься, не зная и не имея «низа»? Куда стремится, не видя, и не распознавая перспективы?

Каковы же преимущества и недостатки, (условно говоря), имеют по отношению друг к другу относительно «грубые», и относительно «тонкие» формы сцепления? Если посмотреть в мир феноменов исследовательским взором, и обозначить некие условные полюса «грубости» и «тонкости», и сравнить, взять к примеру, с одной стороны условного представителя «грубой формы материи» – камень, и «тонкой формы» – фотон, то их преимущества и недостатки будут совершенно относительны, и не в коей мере не будут нести в себе никакой абсолютной иерархической истинной абсолютности. Первая форма – инертна, жёстко сцеплена, медлительна в своём движении, и тем самым, долговечна в сохранении собственной формы. Вторая же, более мобильна, стремительна, агрессивна и гибка, и тем самым, менее долговечна. И вот что характерно. Существование этих противостоящих форм в пространственно-временном континууме, протекает в различных фатумах. Они существуют в разных мирах, и не встречаются никогда. И только наш ноумен, соединяет их в едином пространстве и времени. Наш разум втискивает в мир всё и вся, что только способен вообще, видеть, слышать, чувствовать и оценивать. Он объединяет и смешивает всё, что попадает в его поле зрения. Он разделяет и классифицирует, раскладывает по категориям все вещи, их принципы, которые сам же и создаёт, и которые не существуют в практике мира в себе. Ему необходима иерархия мира. Он не может существовать в ином контексте.