Страница 27 из 28
– Ну, что ж, всё правильно, всё правильно… – покивал император и остановился перед Сандро. – Александр Михайлович, а как можно увидеть вашего адъютанта?
– Какого адъютанта, Ник… ваше величество? Все мои адъютанты остались вместе с вашими на яхте…
– Я так и думал, – поиграл мундштуком император. – Тогда у меня будет вопрос ко всем присутствующим: кто ещё видел статного, высокого лейтенанта с адъютантским аксельбантом и чрезвычайно выразительными, почти чёрными глазами?
– Я видел, ваше величество, – сделал шаг вперед Ратиев. – Я встретил его у дверей вашего кабинета, когда доставил полового с самоваром. У него в руках был поднос со стаканом, но я сказал, что самовар солиднее. Он согласился… Больше я его не встречал…
– Досмотровая группа, случайно, не обнаружила где-либо морской формы? – задал император следующий вопрос, не отрывая глаз от великих князей, бледнеющих всё больше и больше. И, не дожидаясь ответа, махнул рукой: – Хотя и без этого всё ясно. Вы, Иван Дмитриевич, перехватили террориста, который уже собирался проникнуть в кабинет, воспользовавшись тем, что караул не знает в лицо всех гостей. Какое оружие он попытался бы использовать, сейчас неизвестно, но нужно постараться найти чай, который он нёс. Как минимум – убережём чью-то жизнь, если ещё не поздно… Поняв, что проникнуть в помещение или хотя бы передать с чаем отраву не получилось, злоумышленник начал импровизировать. Наткнулся в коридоре на неразобранную корреспонденцию, нашпиговал верхний конверт адским порошком и принёс мне от вашего, Александр Михайлович, имени. Его план, несмотря на авантюрность, имел все шансы на успех, но вместе с ним в кабинет зашёл караульный, затащил весь мешок – дескать, превосходительство забыло… а позже я не стал вынимать письма из мешка по одному, а вывалил все в кресло, в результате чего указанный конверт остался в самом низу… Корреспонденцию мне не дал разобрать до конца наш уважаемый Николай Михайлович. Получается, что он спас мне жизнь. Как там на флоте правильно говорят, Александр Михайлович? Флагман выражает удовольствие!
Лица подданных российского самодержца удовольствия не выражали. Палитра чувств отражала середину между ужасом и недоумением. Количество происшествий на единицу времени явно превышало стандартную норму для тихой провинции, коей был в начале ХХ века Тифлис.
– Надеюсь, мне не надо никому объяснять, – опять взял в свои руки инициативу император, – что всё, произошедшее здесь, ни в коем случае не подлежит огласке?
Тишину после этих слов императора прервал аккуратный стук в дверь. В кабинет проник уже знакомый адъютант великого князя Николая Михайловича и, стараясь не дышать, шепнул несколько слов на ухо своему командиру.
– Ну, что там ещё? – раздражённо бросил император.
Генерал поправил ставший вдруг тесным воротник мундира, кашлянул и произнёс внезапно просевшим голосом:
– Не уберегли… поздно…
– Что не уберегли? Почему поздно?
– Чай в стакане… вестовой… тело только что обнаружили…
Императорский поезд уходил с вокзала Тифлиса тихо и без лишней помпы, под покровом стремительно спустившейся на город зимней ночи. Ротмистр 44-го Нижегородского драгунского полка, князь Ратиев стоял на подножке персонального вагона и провожал взглядом уходящие в прошлое до боли знакомые очертания родного города. Крутое изменение траектории своей карьеры как человек военный он воспринимал спокойно и с изрядной долей фатализма. На удивление отсутствовала эйфория от неожиданного приближения к государю, хотя здоровый карьеризм князю был абсолютно не чужд. Зато где-то в районе желудка свербил червячок предчувствия грандиозных приключений, которые обещали непременно последовать сразу за новым, таким неожиданным, назначением.
Среди провожающих мелькнуло знакомое лицо… Неужто тот самый «адъютант»? Да нет, показалось. Тот был моряк, а этот в форме мингрельских гренадеров. Всё, перрон закончился, поехали!
Статный, высокий, с чрезвычайно выразительными, почти чёрными глазами, поручик 16-го гренадерского Мингрельского полка проводил горящим взглядом уходящий поезд, огляделся вокруг, убедился, что на него никто не смотрит, и зло сплюнул.
Затем он быстрым шагом добрался до стоящей плотной стеной привокзальной застройки и нырнул в едва заметный проход между домами, такой узкий, что приходилось идти боком, чтобы не цеплять плечами стены. Полсотни шагов, кособокая деревянная калитка, ещё десять шагов по еле заметной в полутьме дорожке. Ещё одна дверь, на этот раз массивная и основательная. Стукнуть два раза кольцом. Досчитать до трех и стукнуть еще три раза.
Дверь неслышно открылась на хорошо смазанных петлях и тут же захлопнулась, когда поручик вошёл внутрь.
– Ну, как? – коротко спросил хозяин дома. Его лицо было невозможно разглядеть из-за тени от стоящего на дубовом столе огромного саквояжа.
Поручик молча покачал головой, подвинул стул и с размаху упал на него, бросив на стол форменную фуражку и расстегнув китель.
– Виктор, вы понимаете, в какое положение вы нас ставите? – проскрипел хозяин дома, ещё глубже проваливаясь в кресло. – Что мне теперь писать в отчёте? Мы не готовили никакого запасного варианта, всецело полагаясь на вас! И вы нас уверяли, что у вас всё продумано!
Поручик пожал плечами и подвинул к себе стоящий на столе кувшин.
– Непредвиденное стечение обстоятельств, несчастный случай, – лениво через губу переплюнул он, наливая до верха приличного размера стакан. – Кстати, насчёт «писать» – можете присовокупить к своему отчёту вот это, – он достал из-за обшлага и бросил на стол несколько сложенных вместе листков. – Это копии утренней почты, отправленной ротмистром. За сохранность самих писем не переживайте. Мой человек на почте – опытный, знает, что и как делать…
Обладатель скрипучего голоса зашелестел бумагой, кряхтя и время от времени поднося ее ближе к чадящей свече.
– Но это же скандал! – медленно проговорил он, не отрывая глаз от писем.
– Ну что вы, милейший, – презрительно усмехнулся поручик. – Какой же это скандал? Это пока только увертюра к скандалу, который обязательно разразится, если сидеть сложа руки.
– Ну, это я могу вам обещать со всей решительностью, – передразнил тон поручика хозяин дома. – Сидеть сложа руки мы точно не собираемся. А вам, Виктор, придётся схорониться.
– Надолго? – поинтересовался поручик, опять потянувшись за кувшином.
– Боюсь, что навсегда, – уже без всякой иронии ответил хозяин дома и чуть сдвинул саквояж, после чего еле слышно тренькнула тетива, встроенный в сумку арбалет выплюнул железный болт, легко разорвавший обшивку и с хрустом впечатавшийся прямо в рот поручика, превратив в крошево зубы и пробив свод гортани.
Хозяин дома посидел ещё несколько минут в кресле, слушая, как постепенно затихает агония. Неторопливо встал, брезгливо перевернул ногой тело, аккуратно подобрал арбалетный болт, опрокинул свечку в разлитую по деревянному столу чачу, подождал, пока огонь займётся и начнёт нежно потрескивать. Пробормотал, выходя на улицу и кинув последний взгляд на распростёртый на полу труп: «Все мы, конечно, твари божьи. Но некоторые – совсем уж твари…»
Декабрь 1900-го.
Баку. Красин
Леонид Борисович Красин, талантливый инженер-электрик, руководитель строительства электростанции на Баиловом мысу, успешно сочетающий официальную службу с нелегальной революционной работой, зябко передёрнул плечами и в очередной раз надолго задумался. Что-то его неуловимо смущало в этом госте, хотя все конспиративные формальности были скрупулёзно соблюдены и все меры предосторожности активированы.
Никитич – это была не единственная партийная кличка Красина – только что объединил разрозненные социал-демократические группы Баку в единую организацию, наладил постоянную связь между ними, достал и доставил в город оборудование для типографии и теперь нетерпеливо ждал начала серьёзной работы – распространения первой революционной газеты «Искра», гранки которой должны были прийти из-за границы от Ленина.