Страница 12 из 28
1918. Петроград.
Земля – крестьянам!
Споры с первым народным комиссаром по земле эсером Андреем Колегаевым всегда были жаркими, шумными, с моментальным переходом на личности, как и полагается наиболее близким по духу революционным партиям.
Ленин для Андрея Лукича авторитетом никогда не являлся. Его партию эсеров на селе поддерживало три четверти населения, поэтому на большевиков он смотрел свысока, считая их выскочками-интеллигентишками. Сам Колегаев был боец, крови не боялся, в недалёком дореволюционном прошлом охотно участвовал в терактах и эксах. Был далеко не робкого десятка.
И вот этот однозначно сильный человек сидел на продавленном диване, раскачиваясь, как китайский болванчик, и, остекленело глядя в одну точку, бормотал: «Какой провал! Какие разрушения!..»
Колегаев, уйдя в отставку в знак протеста против заключения Брестского мира, уехал в «свою вотчину» – Казанскую губернию – с высоко поднятым «забралом» делать «правильную революцию». И вот, насмотревшись на результаты реализации эсеровской программы по социализации земли, полюбовавшись на претворение вековой мечты крестьян о помещичьей земле, появился весной 1918 года в Кремле в полностью разобранном и деморализованном состоянии.
– Поместья разграбили, инвентарь растащили по домам, машины и технику, что не увезли – раскрутили, поломали… Понимаете? – Колегаев поднял на собеседников полные слёз глаза. – Эти машины могли бы всё село прокормить, а они их в огонь! Дикость! Варварство! Ни себе, ни людям! Разрушены и разграблены самые крупные и самые работоспособные латифундии, которые в хороший год давали четыре пятых зерна в губернии. Сначала отобрали и поделили землю у помещиков, потом дошли до зажиточных и даже до середняков. И всё равно крестьянские наделы увеличились лишь на понюшку – где на две, а где и на две десятых десятины…
Колегаев взял протянутый ему стакан с чаем, благодарно кивнул, жадно хлебнул горячий напиток и продолжил голосом человека, за один день похоронившего всех родственников:
– И вот весна. Пахать нечем и не на чем. Семенной фонд отсутствует… Товарищи! Уже осенью будет голод!!! Что делать?!!
Нарком продовольствия Цюрупа тяжело поднялся со стула, подошёл к окну и начал выбивать барабанную дробь по стеклу…
– Н-да… и ведь предупреждали – легче на поворотах, иначе все седоки могут вылететь из телеги!!!
– А что вы, батенька, хотели? – со своим фирменным прищуром перегнулся через стол Ленин. – Передел земли начался явочным порядком ещё при «временных». Наших людей и пулемёты не остановили бы. Крестьянин – он ведь максималист по своей натуре. Сама природа, с которой он единое целое, веками учила его этому, чередуя урожайные годы с обычными и неурожайными. Урожай – всё замечательно, неурожай – ложись и помирай. Формула максимализма: всё или ничего, пан или пропал. А что скажет наркомат по делам торговли и промышленности? Будет на что выменять осенью хлеб?
– Владимир Ильич, – прокашлявшись, встал из-за стола Мечислав Бронский, второй поляк после Дзержинского в составе Совнаркома, – точно так же, как крестьяне вместе с поместьями уничтожили аграрное производство, рабочее самоуправление развалило и разворовало отобранные у буржуев заводы и фабрики. Промышленность не работает. Самый ходовой товар сегодня – кустарные зажигалки из патронных гильз. Вот их и собирают, меняя на самогон и муку.
– «Вострые» мужички, разграбив усадьбы помещиков и разделив между собой землю, отнюдь не горят желанием немедленно накормить город, – вставил слово недавно прибывший из Рязанской губернии новый нарком земледелия Семён Середа. – Наоборот – хлеб придержат до лучших времён.
– Ну, что ж, – задумчиво произнёс Цурюпа, возвращаясь за стол – если хлеб нельзя ни купить, ни обменять, если деньги ничего не значат, а обменный фонд промышленных товаров отличается крайней скудостью… Хлеб можно будет только отнять. Объявим продовольственную диктатуру, мобилизуем пролетариат и армию на изъятие хлебных излишков.
– Пусть так, – Ленин хлопнул ладонью по столу. – Товарищ Цурюпа, приготовьте, пожалуйста, текст постановления – я завизирую. В основе нашей «тактики» должен лежать тот принцип, как вернее и надёжнее можно обеспечить социалистической революции возможность укрепиться или хотя бы продержаться в одной стране до тех пор, пока присоединятся другие страны…
Сталин был единственным советским министром, кто не подписал воззвание Совета народных комиссаров «Все на борьбу с голодом!». Вчера дать землю, а сегодня отнять скудный урожай, который крестьянам удалось вырастить, он считал делом вредным и смертельным для самой революции.
Обошлись и без него. Ленин, Троцкий, Цурюпа, Луначарский, Чичерин, Шляпников, Ландер, Гуковский, Винокуров, Петровский были уже мыслями в мировой революции, откуда предстоящий конфликт с деревней казался ничтожным и не заслуживающим внимания. Лидеры большевиков не уточняли, как определять принадлежность крестьян к кулачеству. В результате продотряды, столкнувшись с зажиточными хозяйствами, поголовно причисляли крестьян к кулакам со всеми вытекающими последствиями.
«Правда» опубликовала воззвание 1 июня 1918 года, и крестьяне бросились прятать урожай. Началась битва за хлеб. Опять появились мародёры и садисты, набившиеся в продотряды, как раньше в Красную гвардию. Тревожные письма с мест о расправах и злоупотреблениях. Распоротые и набитые зерном животы продотрядовцев, расстрелянные семьи «кулаков и подкулачников». Сгнившие схроны пшеницы. Тонны продовольствия, бездарно загубленного при перевозке и хранении. И много крови. Кровь на мандатах, на пшеничных зёрнах и на руках трудового пролетариата, воюющего с трудовым крестьянством…
…В этот раз надо учесть ошибки и не допустить. Раскулачивать всё равно кого-то придётся, список жирных котов уже готов, и надо решить, кто будет в этом списке первым? Хотя с чего это царь должен заниматься такими вопросами? Пусть думают министры-капиталисты. Пусть сами выбирают среди своих жертвенную овцу, которую мы принесём на алтарь борьбы с голодом. Главное – уцелеть на первом, самом опасном этапе. Поэтому как на войне – максимум тумана и минимум информации о направлении главного удара.
Лондон. Ноябрь 1900 года
Мухаммад Абдул Карим, или просто Мунши, секретарь стареющей и уже очень больной Виктории, только что вернувшийся из Индии, вошёл в покои королевы Британии и аккуратно кашлянул.
Задремавшая прямо в инвалидном кресле-коляске, «женщина-эпоха» чуть вздрогнула и устало подняла глаза на своего фаворита. Она уже знала, что он – последний. Да и вообще, всё вокруг было уже безвозвратно уходящим. Однако королевский долг и масса незаконченных дел заставляли «бабушку Вику» нечеловеческим усилием воли возвращаться к государственным делам, которые, как она считала, невозможно было поручить никому другому.
– Ну? – метнула в секретаря короткий вопрос Виктория и слабым движением руки пригласила Мунши к разговору.
– Срочная депеша из России, ваше величество! Ваша внучка Аликс просит помощи. Царь бесцеремонно выставил её из дворца и заставил вернуться в Санкт-Петербург после неудавшегося комплота, а сам, ещё не оправившись от… – Мунши задумался, как правильнее сформулировать «болезнь» царя, но не нашёл нужных слов и решил пропустить неудобную фразу, – сам отправился на яхте с инспекцией войск на Кавказ. Аликс спрашивает, что ей делать?
Королева Виктория сжала подлокотник кресла так, что побелели костяшки пальцев, а лицо, наоборот, приобрело цвет спелого помидора.
– Какая же она дура! – с чувством выдохнула королева, моментально забыв о своём плохом самочувствии и полной апатии. – Мунши! Так и напиши ей! Не умеешь – не берись, а раз взялась – не останавливайся! Этот инфантильный полумонарх – её муж – нам нужен именно в таком состоянии, в каком он был всегда с момента знакомства с ней! Варёный овощ на троне России – что может быть большим подарком? Он нам не нужен больным, низложенным и тем более – мёртвым! Нам нужно, чтобы он вернулся в своё привычное созерцательно-отстранённое состояние и ни во что не лез! Санни надо снова заставить его смотреть только на неё и не замечать вообще ничего вокруг… Ну что ей не хватало, Мунши? Чего ей недоставало? Живи, восхищай собой и радуйся, что рядом с тобой этот влюблённый варвар на поводке…