Позволь ей уйти

— Мила, — он словно отказывался верить, что это действительно она, — какого… в смысле, что ты здесь делаешь?

— К тебе приехала, не видишь, что ли?! В гости, — Милка хохотнула, и только тут Павел заметил, что она порядком пьяна.

— Ты не вовремя, — мрачно произнёс он.

— Ой, — она снова окинула понимающим взглядом стоящую рядом журналистку, будто только сейчас осознала причину её присутствия рядом с Павлом. — Я вам не буду мешать, правда.

— Ты не вовремя! — начиная заводиться, повысил голос Павел. — Ты здесь сейчас вообще на хрен не нужна, понятно тебе?

Мила состроила жалобную мордочку и захлопала ресницами.

— Я соскучилась, — жалобно протянула она. — Специально ехала к тебе через весь город… бросила свою компанию…

— Польщён до глубины души, — отозвался он со злостью. — Напоминаю, что у меня сегодня была премьера. Так, к сведению.

— Я в курсе, — искренне тараща глаза, выпалила она. — Ну конечно, в курсе! Эта, как её… “Спящая красавица”!

– “Золушка”, — ровным голосом поправила её Даша. Милка покосилась на неё и снова перевела взгляд на Павла:

— Я в комнате Артёма тихонько посижу. Вы занимайтесь спокойно тем, чем собирались… а я подожду.

— Господи, чего подождёшь?!

— Ну, пока вы не… закончите, — наглые Милкины глаза смотрели сейчас открыто, наивно и честно, словно она и правда не понимала, какую возмутительную чушь несёт. — Если вы собираетесь трах…

— Мила!!! — быстро перебил он. Она покаянно шлёпнула себя ладошкой по губам и глупо хихикнула.

— Ну прости меня, прости… Я правда не могу сейчас поехать домой. Мне очень хотелось с тобой пообщаться. Паш, ну мы же сто лет не виделись… — она снова потянулась к нему с пьяными объятиями, но он предусмотрительно отступил на полшага, не позволяя их телам соприкоснуться.

Даша негромко кашлянула, привлекая к себе его внимание. Лицо её было пунцовым как свёкла.

— Это мне, пожалуй, лучше поехать домой, — тихо сказала она.

— Нет, подожди… чёрт, да что за идиотизм! — умирая от неловкости и нелепости ситуации, с досадой выговорил он. — Я сейчас всё решу.

— Не надо, — возразила она. — Даже если вопрос будет решён, я всё равно уже… не смогу остаться.

Мог ли он её в этом винить? Милка всё испортила. Опять всё испортила!

— Извини, что так получилось, — только и выдавил он из себя.

— Да всё нормально, — отводя глаза, проговорила Даша.

— Подожди, я хотя бы вызову тебе такси, — предложил Павел. Это было самое малое, что он мог сейчас для неё сделать. Но Даша отрицательно покачала головой.

— Не надо, Паш. Я сама, спасибо. И провожать меня до машины тоже не надо, — заметив, что он собрался спуститься с ней во двор, предостерегающе произнесла она. Обижена, рассержена или расстроена… а может, всё вместе. Впрочем, на каждую из этих эмоций Даша сейчас имела право, подумал он в раскаянии, сгорая от стыда.

=20

Павел отпер входную дверь и молча прошёл в квартиру, даже не пригласив Милку последовать за ним. Впрочем, она и не ждала его разрешения: тут же шумно ввалилась в прихожую, болтая без умолку — явно оттого, что тоже чувствовала неловкость. Ну не совсем же бессердечной и бесчувственной она была?!

— Так что у тебя с телефоном? — напомнила Мила. — Уже несколько часов не могу дозвониться.

— Сломался, — лаконично отозвался Павел, не вдаваясь в подробности того, как раскурочил аппарат об стену — по её милости, между прочим.

— Хочешь, я чай заварю? — заискивающе, практически виляя хвостом, предложила она, заглядывая ему в глаза. — Паш, ты не сердись на меня, пожалуйста. Понимаю, что испортила тебе всю малину… Но я же не знала, честно!

— Можно подумать, если бы ты знала, что я буду не один, тебя бы это остановило, — едко отозвался он.

Мила смущённо засмеялась.

— Вообще да, ты прав, не остановило бы… Ну, вот такая уж я! Настоящая, какая есть. Без прикрас и без ретуши…

— Мил, — он серьёзно посмотрел на неё, — а ты никогда не задумывалась о том, что многие люди тупо оправдывают свои свинские поступки тем, что “вот такие уж мы есть”. Наглость, бестактность и хамство не равняются искренности и “настоящести”, понимаешь?

— Да, похоже, тебя зацепила та малышка, — протянула Мила понимающе. — Ты действительно расстроен, Пашечка.

— Да не в этом дело! — психанул он. — Просто я дико устал от твоих закидонов, понимаешь?

Мила сникла.

— Понимаю. Но я не хочу сейчас возвращаться домой, а больше мне правда не к кому было пойти. Так уж получилось, что во всём этом сраном мегаполисе ты — мой единственный реальный друг! — с досадой воскликнула она.

— Опять с родителями поругалась? — вздохнул Павел.

— Ага. Ну, ты в курсе, какие они у меня… трудные.

На его объективный взгляд, приёмные родители Милы были сущими ангелами — особенно потому, что столько лет терпели её выкрутасы и потакали им. Просто Милка не ценила этого. Не научилась, не хотела ценить… Идиотка неблагодарная.

— Я устал после премьеры, Мил. Чай не буду, спать очень хочется, — ответил он. — Ладно уж, так и быть, оставайся, но не буди меня и постарайся слишком не шуметь. Где чистое постельное бельё и полотенца — знаешь. И… если Тёма вдруг вернётся не один… пожалуйста, не лезь и не мешай, а?! Сиди тише воды, ниже травы.

— Ну что же я — совсем дурная, что ли? — Милка всплеснула руками. — Что я — не понимаю?!

Он лишь закатил глаза:

— А какая же ещё? Дурная и есть. На всю голову!

В театре Павел уже принимал душ, но сейчас ему всё равно хотелось освежиться, чтобы смыть с себя запахи и вкусы постпремьерного банкета, а также послевкусие беседы с Миллером, которое до сих пор отдавало во рту чем-то горько-кисловатым. Он долго стоял под обжигающе ледяными струями — до тех пор, пока кожа не начала гореть. Странно, если на всех остальных холодная вода действовала бодряще, то Павла, наоборот, расслабляла и успокаивала. Затем он досуха растёрся полотенцем, почистил зубы и, буквально на автопилоте добредя до своей спальни, рухнул в постель. Какое же это блаженство — просто уснуть, вытянувшись на кровати и чувствуя, как приятно ноет от усталости каждая мышца, каждая косточка…

И всё-таки сегодня был хороший день. Хороший несмотря ни на что, подумал он, утыкаясь лицом в подушку. Вот только с Дашей неловко вышло. Впрочем, всё пустое. Всё неважно, кроме танцев. Кроме балета, некогда столь ненавистного. Которого он стыдился и долго скрывал от знакомых, чем занимается… пока не понял, что это — его единственный путь.

Уже в полудрёме, где-то на границе между явью и мороком, он увидел себя в танцклассе у станка… А затем — посреди зала, выполняющего классические тридцать два фуэте ан турнан.* Это было последнее, что он запомнил, прежде чем окончательно провалиться в сон.