Страница 22 из 25
Как мир познаётся? Мы уверенны, что мир познаётся так: Разум, совершенствуясь и развиваясь, расширяет собственные возможности, и тем самым узнаёт существующий латентно, сам по себе мир. Но на самом деле разум, развиваясь и расширяя свои возможности, выстраивает новый не существующий нигде и никогда, а тем более, здесь и сейчас, мир. Разница еле уловима, но она принципиальна.
Выстраивая вовне последовательные цепи действительности, наш разум строит собственный дом. Он создаёт некий «кокон» из материала, не имеющего самого по себе никакой последовательности, никакой определённой существенности, а значит и действительности. Материала, который воплощается в бытие только благодаря нашему разуму, строящему всевозможные порядки и отношения.
Очевидное.
В чём же заключается та великая сила очевидного? Где черпает оно такую нерушимую доминанту и непоколебимую власть над нашим сознанием? Почему всё доказанное имеет такую само собой разумеющуюся истинность, и такую архаическую фундаментальную неоспоримость? Благодаря ли только своей законченной обоснованности, где парабола воззрения и осмысления, имея начало, находит свою законченность, своё эмпирическое и трансцендентальное подтверждение? Пожалуй, не только. Здесь лучи разноплановых и разнонаправленных сторон нашего осмысления, сходятся в некоей точке, принося разуму удовлетворение полномасштабным консонансом сознания. Законченность определённой формы, подтверждённость различными «ганглиями сознания» в различных плоскостях восприятия, одного и того же предмета – вот то, что имеет такую силу для нашего разума. Ведь для него незаконченная форма, даже в одной плоскости восприятия, по большому счёту, – невозможна, она не может состояться как форма, и всеми путями будет искать эту свою законченность, выступая на этом пути, до поры, как сомнительная. Но законченность формы, подтверждённая схождением в одной точке разных парабол воззрения, – не оставляет сомнений. Очевидность – это синтез, слияние парабол воззрений в одну форму, и как следствие, резонанс, дающий радость ощущения силы нашему разуму. Ощущение победы, власти над предметом созерцания. Мы знаем это, – значит это - в нашей власти. Форма нашла свою законченность и подтвердила себя различными фокусами воззрения, и значит, она есть истинна.
Очевидность минуты, наступает с началом новой минуты, очевидность часа, с началом нового часа, очевидность дня, обязана наступление ночи и т. д. Очевидность всякого природного феномена, очевидность материальных объектов, обязаны законченностью и определённостью собственных границ. Незаконченная, расплывающаяся метафора бытия, как и не нашедшая своей точки гипотеза, остаётся за бортом истинности, в первую очередь именно в силу своей незаконченности. Река, – не имеющая устья, озеро, – не имеющее берегов, океан сознания, – не имеющий критериев и параметров для собственных понятий! Жизнь – не имеющая смерти, никогда не смогла бы быть жизнью! Она была бы чем-то иным, чем-то вне сущностным, не имеющим подтверждённости, а значит и истинности. И как благодаря жизни, мы имеем смерть, так и именно благодаря смерти, мы имеем жизнь.
Рационально-аналитическая парадигма нашего воззрения, строит из материала внешнего мира, нечто удобное. Она, словно «бог-изобретатель», выкладывает дороги и строит по обочинам «замки» с продуманной инфраструктурой. И самые прочные из этих «замков», строятся на полях с древней, каменистой почвой. «Воздушные замки», строит идеальная парадигма воззрения. И здесь истинность, не требует законченности формы. Напротив, чем меньше здесь законченности, тем удовлетворённее разум. Ведь идеальная парадигма воззрения, сталкиваясь с любыми проявлениями законченности, и требованиями доказательств, отворачивается, словно тигр от несвежего мяса. Здесь очевидность, проявляется в виде тонкости и живости, меняющей постоянно, собственные формы пребывания.
Чуткость ко всему живому, в «идеальной парадигме», приобретает главенствующее значение. Ей не интересны мёртвые фолианты истинности, присущие «рационально-аналитической парадигме». Она не видит в пирамидах, склепах и мумиях, ничего, что может её заинтересовать. Для неё, всякая законченность формы – есть убийство сути. Бабочка, приколотая к панели в стеклянной коробочке. Более всего она стремиться к изменчивости, к живости, для которой всякая определённость, законченность с очерченными границами, есть умерщвление, приносящее её тонким лепесткам лишь разочарование. Она стремится разорвать все клетки, которые выстраивает рационально-аналитическая парадигма. Её «нерв» возбуждается не от поставленного на прикол лайнера, но от полёта. Не от определения, сужения и упрощения внешнего мира, но от расширения и усложнения. (Хотя здесь, на самом деле смотря как относиться к тому, что мы называем упрощением и усложнением). Ведь если с точки зрения «идеального воззрения», то, чем занято «рационально-аналитическое» является упрощением, то для «рационально-аналитического», является явным усложнением. И наоборот.
Очевидность, защищающаяся «рационально-аналитической парадигмой» нашего сознания, «идеальной», – всегда будет ставиться под сомнение. Несомненно, для неё лишь то, что мир не уложим в рамки доказательства, в сетки категорий. Она сомневается, в каких бы то ни было доказанных законченностях. Ведь всякие доказательства «рационально-аналитической парадигмы», для неё, есть лишь удовлетворение определённой «ганглии сознания» стремящейся всеми путями к законченности объекта познания, к очерчиванию его границ, превращению его в простую вещь. А по большому счёту, стремление к подтверждённой власти над вещью. И в сути своей, ничего общего с «идеальной истинностью» иметь не может.
Большинство учёных нового времени, лишь «ремесленники рационально-аналитической парадигмы воззрения», и не более того. Всякая рационально-аналитическая работа с природой, – это умерщвление и высушивание ящериц и пауков, и раскладывание их по банкам. Любое доказательство, это упакованный в мешок и завязанный верёвкой определения, догмат. Они, эти ученые, словно те фермеры, складывают свои мешки в чулан, в надежде на то, что при возникшей надобности, достанут нужный мешок, и накормят этим запасом, всех изголодавшихся и нуждающихся в очевидности мыслителей. Но всякий «запас», имеет свой срок хранения, и, достав при случае «нужный мешок», они вдруг обнаруживают, что продукт как будто бы протух, и отдаёт нехорошим запахом. Тогда они достают из складниц все «протухшие мешки», и те, что находились рядом, и выбрасывают их на помойку. Где их растаскивают вороны и грифы, питающиеся падалью и каркающие о ценностях. Затем они наполняют и завязывают «новые мешки». = Так создаётся всякий «стратегический запас». Мировая наука, – это «амбар», или склад с нужными, и не очень вещами. И он, как и всякий склад, требует периодической ревизии.
Вы полагаете, что существуют вечные истины? Что могут существовать вечные ценности? На самом деле существую лишь различного срока хранения ценности, часто применяемые, редко применяемые, и вовсе не применяемые в обыденной жизни. И хранятся дольше всех остальных, конечно те, которые редко применяются. Они-то, как правило и вызывают впечатление абсолютной истинности. Но даже у таких ценностей, существует свой ресурс.
Все наши воззрения построены на соотношении пространственных и временных парасинтетических парадигм воззрения. Но мы никогда не применяли, и скорее всего никогда не применим для своей пользы сам пространственно-временной континуум. Ведь если бы это нам когда-нибудь удалось, то и этот агрегат необходимо начал бы вырабатывать свой ресурс.
В корне своём неправ тот, кто полагает, что я стремлюсь к уничтожению всяких ценностей, и, тем более что я враг лучшего. Да, в критических лучах воззрения всякая мнимая ценность – неминуемо испаряется. Но настоящая ценность от этого, – лишь выигрывает. Как очищенный от патоки алмаз, раскрывает перед взором всю свою прозрачность и лучезарность, так истина, «вываренная в щелочном растворе критического воззрения», становиться более прозрачной.