Страница 6 из 44
Мир для меня, стал подобен маске сатира. С одной стороны, – доброе улыбающееся лицо с искрящимися жизнью глазами. Живое – как повсеместное и непреодолимое, живое – как единственно существующее! С другой стороны, – череп с зияющими безжизненными впадинами глазниц, и оскалом ряда жёлтых зубов. Мир, где нет ничего живого. Фатальная, бесцельная, без произвольная динамика, в которой, и для которой, – не существует никакой свободы.
И, как бы ты не относился к миру, его «истинная агрегатность» будет как с одной, так и, с другой стороны. Ибо мир таков, какой угол зрения ты занял, с какой стороны ты смотришь на него. В какой-то момент созерцания он обдаёт тебя своим холодом, своим безразличием ко всему и к самому себе, каким-то размеренным фатальным отсутствием, полным безучастием и нейтралитетом, инертностью в своей глубинной субстанциональности. Но в следующую минуту ты чувствуешь его тепло и уют, его благосклонность и расположенность, – его божественную жизненность. Да простят меня за такой искажённый антропоморфизм. Мир, поворачивая к нам свои стороны, свои бесчисленные грани, как будто бы смеётся над нами, над нашим осмыслением его. Он будто бы спрашивает: «Вы ищете мою истинную суть? Блаженные! Вам никогда не найти её, потому что её – не существует… Я – есть лишь ваша рефлективно-эмпирическая трансцендентальная транскрипция».
Почему нам, людям, так сложно отличить мир кажущийся, от мира реальности? Почему мы никак не можем определиться, отделить чёткими границами это поле, как отчертили и разлиновали все остальные поля нашего созерцания и осмысления. Потому, что, как только мы начинаем анатомировать реальность, как только приступаем к вивисекции нашего мышления, она, реальность, словно песок сквозь пальцы начинает вытекать из наших ладоней. Мы пытаемся ухватить её, но она рассыпается словно обугленный дом, превращаясь в пепел, раздуваемый ветрами проведения. У нас нет никакой возможности провести чёткую границу между действительным и иллюзорным. С одной стороны – в силу отсутствия в самой реальности чего-то по-настоящему достоверно сущего, истинно фундаментального, с другой – в силу непрерывно развивающихся в нашем разуме всё новых противоречивых «ганглий сознания».
Сноска: «Ганглия сознания». – Метафизическая имплицитная основа трансцендентальной физиологии разума, продуцирующая свой мир, с определённой хреодностью алгоритмов воззрения, созерцания, или мышления. С собственной индивидуальной и неповторимой мировоззренческой палитрой, и определённой хронометрической и пространственной дисциплиной сочетающихся критериев. «Ганглии разума», – некие основывающиеся на физических фундаментах органоиды тонкого мира, существа астральных сфер нашего сознания, нашего ноумена, имеющие своё «тело» только в метафизических, трансцендентных областях бытия. Именно они продуцируют своей характерной системностью, внешний мир, как грубых форм его бытия, так и тончайших. Они, в своей синтетической совокупности, создают внешнюю действительность, формируя в ней все отношения, трансформации и движения, выстраивая внешние системы, которые ими же складываются в реальный целокупный мир, в соответствии и адекватно своим генетическим возможностям, в соответствии со своей архаической системностью, со своим доминирующим порядком =.
Эти «ганглии» появляясь и развиваясь, формируют наше разумение, выстраивают архитектонические построения, вытаптывают хреоды, и вымащивают дороги мировоззрения. Они продуцируют и формируют свои дали, свои перспективы полей бытия. И одна из таких «ганглий» в последнее время, в силу с одной стороны, неудержимой тяги нашей воли к небу, с другой, постоянной провокации из вне, развивается в нашем разуме быстрее других, всё больше захватывая области нашей осознанности, а значит и мира реальности. На её «теле» вырастают всё новые «почки», некие «отростки-актинии», создающие новый ландшафт мировоззрения, ткущие словно пауки новый небывалый мир действительности, из подводного волшебного материала идеального мира представления. Эта «ганглия» – фантазия. Именно этой великой «ганглии» нашего сознания, мы обязаны всем нашим научно-техническим прогрессом. Только благодаря её развитию, вся наша жизнь имеет нынешнюю форму и динамику. Все наши фундаментальные достижения, все технические, социальные и культурные явления, изначально зарождаются на её поверхности. Всё из чего состоит наша цивилизация, есть воплощённая мечта, возникшая в её недрах. И она же, своей уходящей за облака кроной, всё больше и больше завладевает нашим воззрением, уводя в свой мир, – в мир гиперстазированной иллюзии, в мир – сверх грёз. Тем самым ограждая нас от Великой опасности истинной реальности бытия, истинной сути мира. Ей противостоят «архаические ганглии реальности», так же набирающие в этом противостоянии, свои силы.
И главная опасность, как и главное кормило и условие для совершенствования всякого типа, (они всегда в одной упряжке и даже суть одно), гнездится именно в противоречии, внутреннем противостоянии, которое невозможно ни победить, ни упразднить. Это противостояние в данном случае, есть противостояние мира кажущегося, и мира реального. С переменным успехом, эта война постоянно ведётся в нашем разуме, на полях трансцендентального опыта сознания, где сталкиваются в своем непримиримом противоборстве «ганглии» нашего созерцания и осмысления, словно «рыцарские ордена», на полях социального и политического противостояния. Каждый «рыцарский орден» считает себя и своё мировоззрение, единственно благим, единственно истинным, и единственно возможным. – Самым главным «рыцарским орденом на земле».
И та простота в грубой оценке, где неправильность мира соседа не подлежит сомнению, уступает более сложной, более утончённой и возвышенной, уходящей в тонкие миры собственного мышления. И там, продолжая свою борьбу, ставит новые невиданные ранее задачи. Где этим соседом уже служит собственный взгляд, и где вступает в силу переоценка собственных воззрений.
А правилен ли мой взгляд на вещи? Ведь он субъективен, он заинтересован. Ведь его абсолютная объективность – невозможна. Ведь по большому счёту, глядя в мир, мы смотрим в зеркало. Мало того, человек слабо доверяет собственному воззрению, и, как правило, с глубоким сомнением смотрит даже на собственное отражение. Он готов поверить кому угодно, только не себе самому. Человек не верит уже своим оценкам, он не верит в собственную реальность, и по каждому поводу готов спрашивать; «Так ли это на самом деле?» Это происходит оттого, что он постоянно балансирует между фантазией и действительностью, между сном и явью, между истинной и иллюзией. Где истина превращается в иллюзию, а иллюзия представляется как истина. И даже очень часто, пережив какой-нибудь сильный аффект, он не в состоянии сказать себе точно, что это было, – сон или явь.
Да… Чрезмерность подстерегает всякое разумение. Мы пристально вглядываемся в одну из сторон мира, и нас несёт. Мы впадаем в идиосинкразию. Эта сторона провоцирует в нашем сознании гиперрост отдельных «ганглии». И постепенно в нашем представлении она трансформируется в «огромную опухоль», тесня собой все остальные стороны мира. Равновесию надо учиться. Надо уметь ограничивать себя, не только в стремлениях и удовлетворениях тела, но и в стремлениях и удовлетворениях разума. Необходимо научиться сдерживать и его аппетит. Он сын нашей воли, а наша воля – ненасытна.
То, что мир именно таков, каким ты его видишь в данную секунду, – бесспорно. И оспаривать это глупо. Но вопрос здесь не в том, что реальность, очевидность, а что иллюзорность, эфемерность. Что можно и должно быть оспариваемо, а что оспаривать нельзя. Но в том, что очевидность этой реальности, у каждого ноумена – своя. Вопрос в том, что Мир, у каждого свой, и общего для всех мира – не существует. А значит и критерия единого для всех, так же – не существует. Но несомненно и то, что мир, для своего собственного существования, не нуждается в нашем взгляде, и в нашем существовании в нём. И вот здесь, таится самое неразрешимое противоречие мира, его главная проблема. Мир, без нашего взгляда, – не существует, так как без нашего взгляда он не имеет никаких параметров и критериев. И в тоже время, для своего существования вообще, он в нас, и в нашем воззрении, – не нуждается. И в этом его главная метаморфоза, его неразрешимость и запредельность. Глобальное противоречие феномена и ноумена. И, кстати сказать, на мой взгляд, именно здесь гнездится главная причина возникновения такого понятия как «вещь в себе». Да собственно, и всего теизма. Мир, абсолютно не зависим от нас в своей сути, и абсолютно зависим в своей форме. В таких «заоблачных болотах» рождаются не только боги, но и черти.