Сам себе клан

Впрочем, и выбора-то особого не было. Есть встречи, которые никак нельзя отменить. В том числе, и встречу со смертью.

Император был крут, суров и скор на расправу. У него был фамильный дар рода Романовых — он был магическим зеркалом. Никакая направленная на него магия не причиняла ему вреда, а рикошетом прилетала обратно к кастующему.

Зачастую — неоднократно усиленная.

Но, кроме этого, у Петра Шестого был еще и свой уникальный дар — прикосновение Танатоса. Из-за этого дара, прорезавшегося у него еще в шестнадцать лет, у стапятидесятивосьмилетнего императора не было детей, и престолонаследие в случае его смерти превратилось бы в очень запутанную игру.

Наверняка и очень кровавую, потому что каждый из могущественных родов империи имел свой взгляд на эти расклады.

Ломтев уже предвидел, что в будущем империю могут ожидать очень веселые времена, но будущее это было довольно отдаленным, потому как умирать Петр Шестой вовсе не собирался.

Они подошли к очерченному личными императорскими гвардейцами кругу, и ближайший киборг вытянул вперед закованную в металл руку, указав на Ломтева.

— Его императорское величество желает говорить только с князем Громовым.

Танеев выдохнул, то ли облегченно, то ли обреченно, но остался на месте в компании охранников, а дальше Ломтев пошел один. Он преодолел уже половину расстояния до вертолета, когда на лужайку наконец-то спустился сам император.

Император был высок, выше Ломтева на целую голову, а ведь старый князь, чье тело он сейчас донашивал, по молодости и сам отличался богатырским телосложением. Выглядел Романов лет на пятьдесят, причем на бодрые и здоровые пятьдесят, в аккуратно подстриженной бородке не были ни единого намека на седину. Император носил коричневый мундир без знаков различия, мягкие кожаные сапоги, плащ с накинутым на голову капюшоном и прозрачную маску на лице.

Руки его были в перчатках.

Ломтев остановился, не дойдя до него нескольких шагов, и склонил голову.

— Ваше императорское величество…

— Оставим этот официоз, старый друг, — голос императора звучал мощно и гулко, Романов ронял слова, будто сваи в землю заколачивал. Может быть, этот эффект создавала маска, которую он всегда носил на людях.

А может быть, и нет.

Старый князь не появился, чтобы дать полезный совет, поэтому Ломтев продолжал смотреть в землю и молчать.

— Я обеспокоен, друг мой, — молвил император.

— И что же вызвало ваше беспокойство? — спросил Ломтев.

— Пройдемся немного, — предложил император. Они поравнялись друг с другом и двинулись в сторону от особняка, круг охраны, не уменьшая диаметра, двинулся следом за ними.

«Путилинцы» тоже, и лишь Танеев и вертолет остались недвижимы.

— С одной стороны, я очень рад, что тебе стало лучше, мой старый друг, — сказал император. — И, не буду скрывать, твоего сына давно пора было поставить на место. Но почему ты не пришел с этим ко мне? Я мог бы отменить тот акт своим высочайшим решением.

— Вы же меня знаете, ваше величество, — сказал Ломтев. — Я привык делать все сам.

Он полагал, что старый князь мог бы так ответить, и не ошибся.

— Узнаю тебя, Виктор, — сказал император. — Всегда сам и ни у кого не просишь помощи. Но знаешь, что меня тревожит?

— Что? — спросил Ломтев, решил в этот раз обойтись без титулования.

Император не обратил на это никакого внимания.

— Арифметика, — сказал император. — Моя арифметика проста. Один род — один князь. Если род один, а князей — два, то обычно возникают противоречия, и очень быстро эти противоречия выливаются в стрельбу и кровь на улицах моей столицы. Моей империи. Я этого приветствовать никак не могу, и даже наша старая дружба здесь никак не поможет. А вокруг тебя уже начали умирать люди.

— Может быть, тогда вам стоит переадресовать вашу обеспокоенность моему сыну, — холодно сказал Ломтев.

— И я непременно так и поступлю, мой старый друг — сказал император. — Но сначала я хотел предупредить об этом тебя. Я не смогу присутствовать на твоем испытании силы, и я, конечно же, желаю тебе удачи, но в то же время мол об одном. Если ты не пройдешь, отступись. Я не оставлю тебя, я помогу тебе обустроить достойную старость, но, пойми меня правильно, моей империи нужен только один князь Громов. И если вдруг их будет двое, и они начнут выяснять, кто из них больше князь, и в ходе этих выяснений пострадают люди, то мне придется вмешаться. И князей Громовых не останется ни одного.

Они остановились около молодого деревца, и император вдруг снял перчатку со своей правой руки и возложил ладонь на его ствол.

В тот же миг на них с Ломтевым посыпались желтые листья, а еще через мгновение дерево, тянущееся к небесам и радующее глаз, превратилось в труху.

Император надел перчатку и отряхнул капюшон. Ломтев стоял в этом во всем по колено, завороженный демонстрацией императорского могущества.

— Это на тот случай, если кто-то здесь забыл, кто я такой, старый друг, — сказал Романов.

Ломтев подумал о том, как такое вообще можно забыть. Кто бы мог, единожды увидев, забыть такое в принципе?

Он читал об этом, но читать — это одно, а увидеть воочию — совсем другое, и Ломтев не сомневался, что не сможет забыть этого уже никогда.

Во главе Российской Империи стояла смерть.