Сам себе клан

— Сей момент, ваша светлость, — Иван сдернул с него одеяло, и Ломтев узрел еще одну грань его нового существования. Это было логично, в общем-то. учитывая диагноз, но все равно оказалось для Ломтева неожиданностью, причем крайне неприятной.

Памперс.

Под пижамными штанами явно угадывались очертания памперса, и сейчас Иван будет его менять.

Как он это, собственно говоря, каждый день делает.

Может быть, даже гордится оказанной ему честью и доверием, все-таки, княжеский памперс — это тебе не хрен собачий.

Все это было настолько унизительно, несправедливо и вообще, что Ломтев был готов то ли разрыдаться, то ли забиться в истерике. Но вместо этого, когда Иван свернул с его худых ног пижамные штаны, он зажмурился и крепко сжал зубы.

Процедура оказалась небыстрой, перед тем, как нацепить на князя новое изделие, Иван обтер его тело сначала влажным, а потом сухим полотенцем. Потом штаны наконец-то вернулись на место, Иван подкатил к кровати кресло-каталку и помог Ломтеву в нее пересесть.

Кресло было автоматизировано, под правой рукой Ломтев нащупал управляющий джойстик. Не желая показывать ивану, что понятия не имеет, как с ним обращаться, Ломтев сделал вид, что ему некуда спешить и скрестил руки на груди.

— Завтрак, — потребовал он.

— Конечно, ваша светлость, — засуетился Иван. — Сию минуту.

Денщик ушел.

Управление креслом оказалось интуитивно понятным, джойстик хорошо лежал под правой рукой, и Ломтев принялся кататься по своим новым апартаментам, изучая обстановку.

Первым делом он подкатил к окну и раздвинул тяжелые плотные занавески, заполняя комнату естественным светом. За окном обнаружился сад, а в нем — зеленая трава и деревья в цвету. Значит, весна.

В шкафу обнаружилась одежда, в основном — халаты и пижамы. Подразумевалось, что обитающему здесь человеку уже некуда выходить, никто его снаружи особо и не ждет, да и сам он, видимо, за пределы дома престарелых не рвется.

На столе, тяжелом и дубовом, стоял графин с водой. стаканы и ваза с фруктами.

В углу под торшером стояло кресло, журнальный столик и на нем — какая-то недочитанная, судя по торчащей из середины закладке, книга. Ломтев перевернул ее, чтобы посмотреть на обложку.

Надо же, в этом мире тоже был фон Клаузевиц и он тоже писал трактаты о войне.

Некоторые абзацы были подчеркнуты, а на полях книги обнаружились карандашные заметки, сделанные хорошо поставленным каллиграфическим почерком, но уже явно нетвердой старческой рукой. Ломтев полистал книгу, а потом бросил ее на место.

Чтение небесполезное, но перед тем, как начинать войну, стоило бы выяснить, кто твой враг.

За портьерами обнаружились две двери. Одна из них вела в просторную ванную комнату, с низко висящим, похоже, что под его персональные нужды, умывальником, унитазом и большой чугунной ванной на витых ножках. За второй дверью был кабинет.

Книжные шкафы, висящая на стене карта с выделенной на ней Российской Империей, на стене напротив — две скрещенные шпаги, на вид еще вполне рабочие.

Хотя сам Ломтев предпочел бы топор.

Но больше всего интереса вызвал, конечно же, письменный стол со стоящим на нем здоровенным, как раз для людей с плохим зрением, монитором. Ломтев подъехал к столу, оценив эргономику рабочего пространства, поискал системный блок и хоть какие-то средства управления.

Мыши не было, зато он нашел тачпад, встроенный в поверхность стола и размерами с бумажный лист формата А-4. Монитор при ближайшем рассмотрении тоже оказался частью стола, и это могло значить, что никакого системного бока и нет. Что сам стол и есть компьютер, и значит, кнопка включения должна быть где-то под рукой…

Так и не найдя ничего похожего, Ломтев приложил к тачпаду свою пятерню. Экран тут же ожил, высветив набранное огромными буквами приветствие «Добро пожаловать, ваша светлость», а часть столешницы прямо под руками Ломтева перевернулась и явила ему клавиатуру.

Клавиши были металлическими, с выгравированными на них буквами русского алфавита. Привычная Ломтеву латиница отсутствовала.

Может, и интернет у них тут посконный, самобытный и обособленный. Ломтев поводил пальцем по тачпаду, наблюдая, как курсор перемещается по пустому рабочему столу, и за этим занятием его и застукал вернувшийся с подносом Иван.

— Сначала завтрак, ваша светлость, — сказал он, словно обращаясь к маленькому ребенку.

— Поем здесь, — сказал Ломтев.

Иван укоризненно покачал головой, но все же поставил поднос на столешницу. На подносе обнаружилась тарелка с какой-то размазней и кружка бледной до почти полной прозрачности жидкости.

— Что это? — спросил Ломтев.

— Овсянка, ваша светлость.

— А это?

— Чай на травах, как доктор Горчаков прописал.

Ломтев посмотрел на поднос. Прислушался к своим ощущениям. Снова посмотрел на поднос.

Вполне себе еда, в общем-то. Может и не стоит лезть в бутылку уже сейчас.

С другой стороны, а как еще определить границы дозволенного?

А границы определять жизненно необходимо. Нужно же иметь представление о том, что ты собираешься раздвинуть.

— Унеси это, — сказал он. — Принеси яичницу с беконом и тосты. И кофе. Крепкий и горячий.

— Вам нельзя кофе, ваша светлость, — робко возразил Иван. — Доктор Горчаков…

— К дьяволу доктора Горчакова, — прорычал Ломтев, едва не стукнув сухим кулачком по столу, но в последний момент все-таки удержавшись. — Забыли, кто я? Я — князь! И я чувствую, что у меня сегодня будет отличный день.

Впрочем, сам он этой уверенности не испытывал.