Другие времена

– Когда этот роман появился, я уже институт окончил.

– И так хорошо запомнили?

– Тогда же вся страна, как одна изба-читальня, была. «Не хлебом единым». Что там еще? «Звездный билет». «Над пропастью во ржи». «Рычаги», «Ухабы»… И Ложевников в моде был. А вы для себя или по службе? – в последние слова невольно прорвалась интонация почти ироническая.

– Представьте себе, по службе, – с готовностью признался Алексей Иванович, отнеся иронию к предмету разговора, но никак не к своей персоне. – Меня после института пригласили на киностудию, в сценарный отдел, и проработал там довольно долго, теперь уже кажется, полжизни… Первый год работы все мне было в диковинку. Да и время было интереснейшее, начало шестидесятых… «День без вранья». Помните такой рассказ? Казалось, что скоро жизнь без вранья начнется.

– Думаете, такая жизнь возможна?

– Тогда был почти уверен, что возможна, теперь так же твердо уверен, что нет. Выгодная это штука – вранье. Не обманешь, как говорится, не продашь. А нынче – кругом рынок.

Алексей Иванович обратил внимание на то, что его сосед слушает его с каким-то особым вниманием, с каким врачи, к примеру, слушают рассказы своих пациентов, стараясь даже в непринужденной болтовне о том, о сем услышать, найти ответы на свои очень важные и серьезные вопросы. Он отнес это внимание и серьезность к занимательности рассказа о киностудии, хотя в последние лет уже десять, не меньше, интерес публики к тому, что называлось «мир кино», заметно поугас. Тем щедрее хотелось отблагодарить человека, явно к кино не равнодушного.

– Дело было в самом начале моего кинопоприща, еще и года на Ленфильме не прослужил, как раз ставили фильм «Знакомьтесь – Кукуев!» А первые впечатления, сами понимаете, это надолго. Все мне было в диковинку.

– Представляю, – сказал сосед в расчете на возражение рассказчика, главное, пусть говорит, пусть говорит как можно больше. И можно было бы и не сомневаться в искренности и доброжелательности попутчика, если бы не брошенная под нос книжка.

– О, едва ли! – тут же возразил Алексей Иванович. – Зрители даже не догадываются, какое великое множество людей, кроме указанных в титрах, участвовало в судьбе фильма. И роль этих невидимок была куда весомей, чем роль поминаемых в титрах бригадиров осветителей и ассистентов звукооператора. Сейчас даже представить себе трудно все эти редсоветы-худсоветы, младшие редакции, главные редакции, коллегии, президиумы, такая лестница инстанций, что все и не упомнишь, а в Ленинграде еще и райком, и горком, и обком, куда же важнейшее из всех искусств без их опеки и отеческого внимания…

– Нет, по кино я не работал. Наверное, интересно.

– Я ж до потолка прыгал, когда меня после института в сценарный отдел Ленфильма пригласили. Я ж мечтал в кино работать. Должность дали самую крошечную – переписка с «не договорными авторами», главным образом графоманами и сумасшедшими. За первый год ответил на пятьсот рукописей и всяческих письменных предложений.

– И были полезные?

– Может быть, и были, только я же пришел настоящее кино делать, честное, высокое, талантливое, какого до меня не было, и потому на все пятьсот предложений пятьсот отрицательных отзывов.

– Так что вы тоже были инстанцией?

– А как же! Да еще с какими требованиями, с какими мерками, и вдруг «Кукуев»! Вот и запомнился мне этот шедевр: «Жизнь не просто существование для собственного удовольствия…» В графоманских же рукописях больше было и жизни, и правды, и, если хотите, художества.

– Вот как? Очень интересно.

– Да уж, шуму вокруг этого «Кукуева» у нас было много. – Алексей Иванович скользнул взглядом по соседу и уставился в окно, где в кадре оконной рамы мелькал бесконечный «видовой фильм» – болота, поселки, лес да перелески. – Молодой я был, естественно, непуганый, посмеиваюсь над «Кукуевым», только вижу, вокруг народ не очень-то и смеется. Где ж мне было, теленку, понять, что такое Ложевников. Это тебе не «самотечник», так в редакциях непрошеных авторов зовут, это идеолог, это запевала, это главный редактор военно-патриотического журнала «Вперед!», делегат, депутат, лауреат. Он сам инстанция, да покруче многих. Прислал ему в журнал известный писатель, фронтовой журналист, Петр Вайсман, свой роман «Жуткая судьба». Прочитал Ложевников сочинение, объемистое, надо сказать, и прямиком его с соответствующей записочкой отправил в идеологический отдел ЦК.

– Обычное дело, поддержкой хотел заручиться?

– Поддержкой, это точно, только в чем? Ему мало было рукопись отклонить, ему важно было, чтобы нигде и никогда она не была напечатана, да еще чтобы и автору жизнь попортили. Вот какая высокая инстанция был товарищ Ложевников. Из ЦК бдительного главного редактора поблагодарили и, в свою очередь, обратились к литературным работникам государственной безопасности тоже за поддержкой. Те с рукописью «Жуткой судьбы» ознакомились и пошли к заблуждающемуся в представлениях о счастье и героизме автору прямо домой, оставшиеся у автора экземпляры рукописи незрелого сочинения изъяли, прихватили заодно и варианты, и черновики, и заготовки, вырвали, так сказать, зло с корнем. Так-то! Знал бы я, откуда к нам со своим романом товарищ Ложевников пришел, может быть, и со смешочками своими был бы поосторожней. Не знал же я, что сценарий по роману про Кукуева ни много, ни мало был рекомендован нашей киностудии непосредственно в ЦК. А рекомендации такого рода, как вы помните, мало чем от директив отличаются.

– И как же это у вас делалось?

– Думаю, как и у вас.

– Служебная записка?

– Ну что вы!

– Звонок?

– Упрощенно представляете партийное руководство искусством. Звонок? Это уже администрирование. А партия была категорически против администрирования в искусстве! Деятелей искусства надо было воспитывать и направлять, направлять и воспитывать, и неустанно разъяснять, что деятели литературы и кино – верные помощники партии в создании нового человека. А кто такой Кукуев? Пионов-Гольбурт, был у товарища Ложевникова такой карманный критик, биограф и пропагандист, он-то первый всем разъяснил, что товарищ Кукуев это и есть долгожданный новый человек, человек нашего скорого будущего! Вызвали в Москву директора киностудии прямиком в ЦК, призвали туда же руководителей всех трех творческих объединений, покритиковали за слепоту, за отсутствие инициативы в поиске героя нашего чудного времени и порекомендовали заняться экранизацией «Кукуева» как делом важнейшим и ответственейшим.

– Вот как это делалось? Очень интересно. Так сказать, добровольно-принудительно.

Каждая профессия, как затяжная болезнь, дает осложнения привычками. Так же и Дмитрий Дмитриевич, в чью профессию входила обязанность вести допросы, привык поддерживать разговор, предложенный собеседником, не забывая при этом, для чего он участвует в этом разговоре и ответов на какие вопросы, в конечном счете, он ждет.

«Чисто работает. И "легенда" очень убедительно выглядит, да, скорее всего, может быть, и не легенда…»

В конце концов, он и сам пользовался услугами людей самых неожиданных профессий.

«Ну что ж, будем играть в случайных попутчиков».

– Простите, но я хотел бы из сфер художественных на землю спуститься. Вы не возражаете, если я обед закажу? Чтобы нам сюда принесли, первое там, второе, закусочку…

Алексей Иванович был снабжен провизией на дорогу, а обед в ресторане никак не входил в его финансовые расчеты, тем более еще и с доставкой в купе, что обойдется еще дороже. Ехал Алексей Иванович по билету льготному, бесплатному, так что в полном смысле пассажиром СВ, то есть человеком, в средствах не стесненным, не являлся. Чтобы не выглядеть в глазах соседа совсем уже скверно, он почти непринужденно предложил «просто» пойти в вагон-ресторан.

– Прошу прощения, – сосед сложился и тут же выпрямился, – это моя инициатива. Вы мой гость. Вот и позвольте, как бы я вас приглашаю. Зачем нам сидеть среди посторонних людей. Ресторанная публика, да еще в заполярных поездах, можете себе представить.