Как на духу

войну поддерживали переписку друг с другом. Вскоре он уехал

жить к своим родственникам на Южном Урале, но продолжал

держать меня в курсе событий.

Мы вернулись с мамой в Тутаево, но прожили там недолго.

Был август 1941 года, и немцы быстро углублялись в централь-

ную часть страны. Кто-то решил переместить ленинградских

ребят подальше от сражений в сторону Урала. В один пре-

красный день был подан пароход, нас погрузили на него и мы

поплыли вниз по Волге, а потом и вверх по ее притоку, Каме.

Плыли мы долго, полагаю, пару недель. К концу путешествия, когда мы приблизились к Уральским горам, настала холодная

и снежнаяпогода.Достигнувнебольшогоприбрежногогородка

по имени Оса, мы покинули пароход и разъехались по приго-

товленным для нас местам. Наш интернат попал в село Чисто-

переволока Черновского района Пермской области (тогда она

называлась Молотовской). Интернат разместили в нескольких

30

Соломоник А.Б. Как на духу

больших домах, а мы с мамой сняли комнату в доме непода-

леку. С этого момента начался новый этап в моей жизни, этап

сравнительно стабильной жизни вдали от фронта и от знако-

мой мне цивилизации.

3. П Р И У РА Л Ь Е В Г О Д Ы

В О Й Н Ы

Мы приехали в Чистопереволоку в октябре 1941 года.

Учебный год уже начался, и я пошел в седьмой класс местной

школы. Учиться после ленинградской школы было совсем

легко. Мои главные усилия и интересы были направлены

на ознакомление с местной обстановкой и приспособление

к ней. Я открыл для себя иную страну. Все было другим – пей-

заж, язык, нравы. Должен признаться, что мне нравились эти

перемены. Я с удовольствием включился в новый ритм жизни

и в преодоление препятствий, которые возникали на каждом

шагу. Из мечтательного и увесистого кабинетного мальчика я

быстро превратился в охотника за приключениями. Это было

несложно: интеллектуально я намного превосходил моих дере-

венских сверстников.

Несмотря на всю парадоксальность, мне впоследствии

приходила на ум мысль о том, что война – горькая пора для

страны и всего народа – оказала на меня благотворное вли-

яние. Я увидал огромную страну не через призму печатных

страниц, а вживую. Ее необозримые просторы, лесные мас-

сивы, настоящие, а не книжные звери, встречи с разнообраз-

ными людьми в корне изменили мой духовный мир. Я учился

жить и бороться не с выдуманными героями, а с реальными

обстоятельствами. Впоследствии это сослужило мне хорошую

службу. Так продолжалось все три года, что я провел в Приура-

лье. Довоенный жирок мой вскоре превратился в мускулы, и я

стал крепче стоять на ногах.

Тамбыладлиннаяи холоднаязима.Всемальчишкиотлично

катались на лыжах. Мне пришлось овладеть этим видом пере-

3. Приуралье в годы войны 31

движения, а сам лыжный спорт стал для меня одним из самых

любимых. Через село протекала небольшая, но бурная речка, через которую был перекинут деревянный мост. Ближе к лету

местные ребята прыгали с него в воду. Несмотря на жуткий

страх, который меня обуревал (до воды было 3–4 метра), я

заставил себя тоже прыгнуть с моста. На крыше дома, где мы

жили, вырос двухметровый сугроб. Старушка-хозяйка попро-

сила меня залезть на крышу и скинуть снег лопатой. Я это

сделал и безумно гордился своим «подвигом». Я стал специа-

листом по сбрасыванию снега с крыш, и некоторые «эвакуиро-

ванные» (так называли беженцев из охваченных войной рай-

онов страны) приглашали меня это сделать на их домах. Так

я познакомился с одной семьей из Ленинграда, которая жила

неподалеку от нас. Она состояла из матери и двух ее детей —

сына и дочки. Девочка эта стала впоследствии моей женой.

В интернате я превратился в одного из лидеров. Чтобы

утвердиться в этом качестве, мне порой приходилось идти

на безрассудные поступки. Опишу один из них. В августе сле-

дующего, 1942 года, я предложил трем моим интернатским

приятелям отметить годовщину отъезда из Ленинграда. Для

этого ночью мы разобрали стену сарая, где хранились продо-

вольственные запасы интерната, и украли оттуда некоторые

продукты, правда, в небольшом количестве. Закрыв снова

стену выдернутыми из нее бревнами, мы преспокойно удали-

лись. Назавтра пошли разговоры о краже, но настоящих пре-

ступников не нашли, и подозрение пало на местную ребятню.

Так что наш проступок не был раскрыт. Следующей ночью

мы забрались в курятник, скинули сидящих на насесте кур

и забрали снесенные ими яйца. На этот раз на крыльцо выбе-

жала хозяйка дома, но мы убежали оттуда вместе с нашей добы-

чей и слушали ее проклятья издалека. После этого мы устроили

пир, вспоминали свой город и были весьма довольны собой.

К счастью, такие мерзопакостные дела я больше не повторял.

О местной школе воспоминаний у меня почти не осталось.

Помню только, как я сокрушался, что у нас нет уроков ино-

странного языка, видимо, не было преподавателей. В Ленин-

граде я изучал немецкий язык и хотел продолжать его изучение, но не тут-то было. Лишь в следующем году я продолжил зани-

32

Соломоник А.Б. Как на духу

маться немецким, но уже в другой школе. Помню один вечер, проведенный с двумя местными молодыми учительницами.

Я и еще несколько ребят из моего класса оказались в комнате

одной из них, и они принялись обучать нас танцам. Заводили

старинный граммофон, на него клались пластинки и мы под

них танцевали. Музыка лилась из огромного раструба, помню

вальс «Амурские волны». Близость одной из учительниц волно-

вала меня, но я не рискнул сделать что-либо, прижать ее к себе, например, хотя очень хотелось. Мне было всего четырнадцать

лет. Все же некоторые эротические позывы явно присутство-

вали с обеих сторон: и у подростков, достигших возраста поло-

вой зрелости, и у молоденьких учительниц, которые, приехав

после пединститута в глухую провинцию, чувствовали себя оди-

нокими и обделенными мужской лаской. Впрочем, это ощуща-

лось по всей стране, ведь почти всех мужчин призвали в армию.

Так прошел год, я окончил седьмой класс и вынужден был

переехать в районный центр, в Черновское. Там была шко-

ла-десятилетка. За мной переехала и мама; она продолжала

исполнять должность врача во всех детских интернатах рай-

она – было четыре интерната с ленинградскими детьми в рай-

оне. Она их навещала, но базировалась в райцентре. Нам дали

небольшую квартирку, состоявшую из одной комнаты и кухни.

В кухне находилась большая русская печь, с помощью которой

мы могли отапливаться. Пища готовилась на примусе. Там нам

предстояло жить, но судьба на этот раз отвернулась от меня.

Не успели мы обжиться на новом месте, как мама сильно

заболела. Она заболела малярией, ей дали хинин, и она, что

называется, «съехала с катушек» (сегодня сказали бы «крыша

поехала»). Она перестала понимать окружающих, стала вести

себя буйно, и ее пришлось срочно госпитализировать. Впослед-

ствии установили, что у нее аллергия на хинин и поэтому она

вела себя подобным образом. Я пришел домой, узнал от сосе-

дей, что случилось с мамой, и побежал в больницу. Мама буше-

вала в коридоре, на меня не реагировала. Ее при мне завернули

в какой-то халат и увели. Я пошел домой, плача по дороге.

Утром узнал, что в больнице не смогли диагностировать забо-

левание и отправили маму в Молотов самолетом в больницу

для душевнобольных. Так я остался совершенно один.

3. Приуралье в годы войны

33

Питались мы за мамин счет в общественной столовой, а

теперь у меня не было денег, чтобы платить за еду. Несколько