Как на духу

от своей активной роли защитника Израиля, тем более, что

мне представлялся случай познакомиться с новыми людьми

и поговорить с ними на иврите. Я овладевал тогда новым для

меня языком и не упускал случая в нем поупражняться. После

достижения положенного возраста прекратились все мои

военные обязанности, а форма оставалась в шкафу до того

момента, когда мы ее выкинули.

В десятом классе 322-ой школы города Ленинграда в начале

учебного года оказалось около дюжины парней: напомню, что

обучениев среднейшколебылотогдараздельным,анашашкола

была мужской. Так мы и просуществовали целый год без тес-

ного контакта с девушками. Контакты такого рода возникали

на вечерах в женской школе на Бородинской улице, куда нас

неизменно приглашали. Там начинались знакомства и велись

драки за первенство в глазах прелестных хозяек. Помню одну

из таких стычек, когда нас чуть не избила шпана с Бородин-

ской улицы. Стычку эту кто-то предотвратил, но неприятное

впечатление от вечера осталось, по крайней мере, у меня. Мы

с мамой жили в эти годы очень бедно, я одевался в какие-то

обноски, что не придавало мне уверенности в своих силах при-

влечь к себе внимание женской половины тусовок. Вся моя

энергия того времени была направлена только на обучение.

Из дюжины ребят, явившихся в школу в начале года, почти

половина быстро отсеялась. Некоторые не выдерживали пре-

дельной учебной нагрузки, которая потребовала напрячь силы, 44

Соломоник А.Б. Как на духу

чтобы ликвидировать отставание, накопившееся за военные

годы. Некоторые ушли по иным причинам. Зато весь год при-

ходили и уходили все новые ученики, потому что город попол-

нялся все новыми жителями.

К концу года нас осталось семеро: четверо очень способ-

ных юношей и трое так себе. Я принадлежал к числу классной

элиты и был кандидатом на медаль. Медали я не получил, хотя

очень старался. В аттестате у меня были сплошные пятерки, кроме четверки по русскому языку. На экзамене по сочинению

я допустил ошибку в слове учавствовать, за что и лишился

права на медаль. Привожу здесь снимок с моего аттестата зре-

лости, где отражены мои успехи. Мне не разрешили вывезти

оригинал в Израиль, и я снял с него копию.

Я очень переживал по этому поводу. В то время я мечтал

стать дипломатом и пойти учиться в МГИМО (Московский

государственный институт международных отношений), хотя

многие меня предупреждали, что это невозможно при тогдаш-

ней антиеврейской политике правящей верхушки. Четверка

в аттестате предотвратила меня от многих разочарований: имей

я медаль, непременно бы поехал в Москву поступать в МГИМО

и получил бы по носу. А так я выбрал для себя местный юриди-

ческий вуз, подал туда документы, успешно сдал вступитель-

ные экзамены и в конечном счете стал юристом. Но до этого

еще далеко, опишу пока атмосферу последнего года в школе.

1944–1945 учебный год прошел под знаком усиливав-

шейся антиеврейской пропаганды сверху. Шторм был еще

не силен, и я не чувствовал его на своей шкуре. В то время я

продолжал витать в облаках официальной пропаганды – вел

в школе большую комсомольскую работу, выступал с патри-

отическими речами на разных форумах, словом, был вполне

пай-мальчиком. Помню комсомольскую районную перевы-

борную конференцию, куда меня делегировали из школы.

Я рискнул на ней выступить, попросил слова и выдал пламен-

ную речь критического для тогдашнего районного начальства

содержания. Видимо, я умел говорить уже тогда; о моей речи

много говорили, особенно в школе. Но основное содержание

моей тогдашней жизни состояло в учебе. Я много и упорно

занимался по всем предметам школьного курса.

4. Возвращение в Ленинград, школа и вуз

45

46

Соломоник А.Б. Как на духу

Отмечу уроки истории, где мы сосредоточивались

на «освобождении исконных русских земель». Тема была архи-

актуальна, ибо как раз тогда Советский Союз захватывал одно

европейское государство за другим. Хорошо помню уроки

литературы, где старенький учитель еще дореволюционной

закваски касался многих имен, не упоминавшихся в учебнике

по литературе. Помню и уроки математики – их вела класс-

ный руководитель Марфа Дмитриевна. Она уже была очень

пожилой и жила одна неподалеку от школы. Я очень ее любил, и мы, можно сказать, подружились. Я часто навещал ее в кро-

шечной комнатушке и помогал ей заготовлять дрова для ото-

пления. Отопление было печным – в комнате стояла круглая

печь, в которой горели поленья, точно, как у нас дома. Дров

надо было много на всю зиму, и я помогал Марфе Дмитриевне

в этом трудоемком деле. Мы также много разговаривали и, как

я сейчас понимаю, она исподволь старалась опустить меня

с облаков на землю.

Кое в чем она преуспела. Помню, как уже на выходе

из школы она повела нескольких выпускников (в их числе

был и я) на встречу со своим прежним учеником, прошедшим

войну офицером. Он должен был рассказать нам о выборе

будущей профессии. Фактически он рассказывал о своей

службе в армии. По ходу повествования он использовал фразу, которая мне запала в душу: «Мы оккупировали Болгарию».

Я был поражен. Это звучало диссонансом ко всему тому, что я

слышал и читал. Обычный текст звучал так: «Мы освободили

Болгарию от фашистских захватчиков». Я много раздумывал

об этой фразе боевого офицера, и первые сомнения начали

разъедать привычный ход мышления. Но до полного прозре-

ния было еще далеко. Оно приходило постепенно и приняло

окончательные формы только в Вологодской области, куда я

поехал работать после окончания вуза.

В выпускном классе я много занимался английским язы-

ком. Получилось так, что я вновь приобрел частного педа-

гога, причем, педагога хорошего. Немецкий язык в довоенном

Союзе имел преимущество перед всеми прочими иностран-

ными языками, которые изучались в школе. После войны

ситуация кардинально поменялась: английский вышел впе-

4. Возвращение в Ленинград, школа и вуз 47

ред, а немецкий отошел на периферию. Кода в нашем классе

спросили, какой язык кто хочет изучать, то все, кроме меня, выбрали немецкий, потому что изучали его раньше, а я выбрал

английский. Вышло, что у школьного учителя английского

языка в десятом классе остался лишь один ученик. Мы здо-

рово продвинулись за год: моей преподавательнице нравилось

преподавать, а мне – изучать. Язык на выпускных экзаменах я

сдал блестяще и продолжал им заниматься все годы пребыва-

ния в вузе. Позднее он стал меня кормить.

Закончились экзамены в школе, и я поехал на лето в Невель

к дяде с тетей. К тому времени они вернулись домой из Ярос-

лавля и жили вдвоем. Им пришлось пережить трагедию потери

старшего сына, а Гава все еще служил в армии. После победо-

носного окончания войны его часть осталась дислоцирован-

ной в Германии, потом ее перебросили на юг России, в астра-

ханскую область. Там Гава встретил девушку, на которой

женился, и после демобилизации он остался жить в тех краях

в семье своей жены. В Невель он наезжал редко, и дядя с тетей

встретили меня как сына. Отдохнув после экзаменационной

нервотрепки и заведя множество новых знакомых и товари-

щей в Невеле, я вернулся в августе 1945 года домой сдавать

вступительные экзамены в юридический институт. Для меня

начиналась новая эпоха, эпоха студенчества.

Я выбрал юридический вуз потому, что внутренне еще

не расстался с идеей стать дипломатом, а юридическая