Другие люди

– А что, что они создали? – нетерпеливо спросил Светозар.

– Об этом и речь! Человека! Они создали человека, каким ему надлежит быть! Да, их уклад, скорее всего, соответствует картине, именуемой в исторической литературе первобытный коммунизм…

– Па-а-ап, но коммунизм это же, когда все у всех будет и будет полно. А саамы это ж такая беднота, а ты – коммунизм, – усомнился Светозар.

– Во-первых, мой милый Светик, коммунизм – это, прежде всего, особая форма человеческого сообщества, исключающая насилие. Это общий труд и общее пользование результатами труда. А еще это особая форма отношения человека к природе, тоже исключающее хищничество и насилие. Социализм и мещанский рай вещи разные. Любую идею можно опошлить.

– Сейчас ты нас в правом уклоне начнешь подозревать, – улыбнулась Серафима Прокофьевна. – Ты уж нас не пугай.

– Относительно коммунизма в головах, Сонюшка, нынче страшная путаница. А призрак коммунизма на самом-то деле бродит по Европе с незапамятных времен, раньше, чем это заметили Маркс и Энгельс. Итальянцы жили в коммунах в те времена, когда у нас еще и крепостного права не было. Человечество ищет, ищет, пытается найти формулу спасительного общежития. Нельзя подгонять мечту человечества под примитивный мещанский идеал. Разумеется, в будущем жизненные потребности, и куда более широкие, чем у современных саамов, будут удовлетворяться сполна. И все-таки суть коммунизма это не насильственное сообщество людей и не насильственное отношение к природе. И свобода от рабства собственности. Вот эти три качества как раз и составляют существо жизненного уклада саамов. Их коммунизм не идеологичен, он стихиен, это исторически сложившаяся форма бытия, обеспечивающая их выживание на протяжении многих веков в суровых условиях, но без войн и вражды. Это чудесный, удивительный народ! Казалось бы, их так мало, они предназначены к вымиранию. Но их численность стабильно сохраняется. Это чудо. Скелет у них слабее, чем у финнов и норвежцев, но они выносливее, лучше переносят лишения и все напасти полярной зимы. И совершенно не показная независимость, самоуважение. Мы народ порченый. Нам ужасно важно знать, как мы со стороны смотримся, что о нас другие подумают и скажут. А вот саам от чужого мнения не зависит. Вот подлинный аристократ!..

– Похвалил! А то мы не видели аристократов! – проговорила Серафима Прокофьевна. – Аристократ знает себе цену и всем своим видом дает понять, что цена эта не малая…

– Aristos! Лучший. Аристо-кратия. Власть лучших. А наши? Если они такие хорошие, почему ж народ не бросился на их защиту? Скажут, по темноте, по дикости. Хорошо. А кто же держал их в темноте и дикости? Древний Рим. Патриции. «Патриций» от «патрон», «покровитель». Ромул, придумавший это звание, давал его тем, кто опекал бедных. Этого звания были достойны лишь первейшие и сильнейшие, опекавшие народ. И что же? Где они, «опекающие народ»? «Патриции» давным давно забыли, что значит их звание. Только о себе и только для себя! Процесс этот называется – вырождением. Лучшим нельзя родиться. Лучшим нельзя назначить. Лучшим можно только стать. Идет журавлиный клин, лебединая стая, над морем сутками идут, и первому трудней всего. Что заставляет встать первым? Что заставляет сменить вожака, а они в полете меняются, одному не выдержать? Значит, этот комок перьев каким-то неведомым нам чувством, а может быть, как раз нам-то и ведомым, сознает – я лучший, и идет вперед, берет на свои крылья удар встречного ветра. Вот и у саамов никаких князей, бояр, родовой знати… Я вижу, ты устал, я заменю тебя…

– Но кто-то должен быть во главе, кто-то должен принять решение, когда, к примеру, начать кочевье, когда идти на охоту, где разбить становище… Надо как-то и неизбежные житейские ссоры и споры разрешать… – мечтательно, словно сквозь пелену каких-то своих далеких от саамов мыслей, спросила Серафима Прокофьевна.

– Вот это и достойно удивления! Старший, ведущий у них не тот, чьи предки были когда-то сильны и безжалостны, не тот, кто получил богатое наследство, а тот, кто силен и разумен сегодня, сейчас. И удивительна способность этих людей признавать не силу, не власть богатства, а правоту… Они чувствуют правду жизни самим своим естеством. Мне иногда кажется, что они само порождение земли, тундры, в них нет и примеси лукавства, криводушия, злобы, как их нет в ягеле, в березе, в бруснике или морошке…

– Алеша, слушаю с ужасом, – вдруг отвлеклась от своих дальних мыслей Серафима Прокофьевна, – разве можно людей зачислять в ботанику? – она прижалась к плечу мужа, словно готова была искать у него защиты и от него самого.

– Серафима, почти София, где же твоя мудрость?! – с нарочитым пафосом воскликнул Алексей Кириллович, а Светозар запрокинул голову, чтобы увидеть мамино смущение. – Я говорю о чуде. Кто знает, может быть именно саамы даны человечеству, как ответ на самый тяжкий вопрос: может ли выжить на Земле не воинственный, мирный народ? Или борьба за существование – это кровавое проклятие над родом человеческим? О них так мало известно, что иногда я начинаю выдумывать их древнюю историю. Может быть, саамы это потомки великого народа, уставшего от войн и битв, от кровопролитий и душегубства. Может быть, они первыми в мире поняли, что убийство не созидательно, в конечном счете, бесперспективно. Господство человека над человеком, угнетение, эксплуатация и не достойны человека и не плодотворны. Я не зря вспомнил о журавлиной стае, они живут по каким-то схожим законам. Они отдали все блага так называемой цивилизации за право жить, не убивая, не подавляя других, не зарясь на чужое богатство, не завидуя и не ревнуя к чужой славе и почестям. Египет, Греция, какие-нибудь инки создали великую культуру, вписали удивительные главы в историю человечества и не сумели выжить. Пирамиды, каналы, Колизеи, висячие сады, удивления достойные творенья рук человеческих, но рядом с чудом жизни это так немного. Все эти творения можно и повторить и превзойти. Нельзя лишь повторить прерванную жизнь. Нельзя превзойти чудо жизни. Вот почему для меня история саамов куда важнее, значимее, чем загадка египетских пирамид. Кстати, в преданиях саамов поминаются пирамиды. Бог даст, и найдем. Но самая большая загадка в том, как они умудрились выжить, выжить на протяжении многих сотен лет. Это единство земного, природного и человеческого, какого я не встречал нигде. Они действительно верят в то, что происходят от оленей, что между ними прямое кровное родство. Они живут как боги! Чем боги отличаются от людей? Боги выше своих желаний. Саамы не хотят чужого, где такое в мире еще видано? Не хотят еды больше, чем могут съесть. Одежды больше, чем могут сносить. Их обычай дарить своих оленей доводит иных до разорения, но они не погибают, живут. Язычество как религия повсюду отмечена жестокостью. Кровь в жилах стынет, когда читаешь, как жрецы по мукам обреченных на жертвоприношение людей предсказывали будущее. Его распинают, режут, пронзают копьями и стрелами, а рядом стоит этакий специалист и с видом знатока по воплям и корчам мудрствует о здоровье фараона, перестанет у того болеть голова, и если перестанет, то как скоро.

– Ужас! – не выдержала Серафима Прокофьевна.

– Так же и будущее угадывали. А уж мучить во славу грядущего благоденствия никогда не считалось зазорным. Авраам с вознесенным ножом над сыном тоже, Симушка, сценка для крепких нервов. А вот саамы не знали этого зверства.

– Все равно мне их ужасно жалко, – сказала Серафима Прокофьевна.

– Люди делятся, как я заметил, на две неравные половины. Одним своя ноша житейская кажется самой тяжелой, и они стараются ее на кого-нибудь спихнуть. Другие же видят, что бремя человеческое, доставшееся другим, несравненно тяжелее. Тебе, Сима, всех жалко.

Алдымов замолчал.

– Па-а-ап, – после долгой паузы спросил Светозар, – а вот для чего все это создано? Весь мир. И Земля, и Солнце, и звезды, и то, что за звездами, все, все, все…

– Спросил! Думаешь, мы до утра будем у печки сидеть? – улыбнулась Серафима Прокофьевна.