Страница 23 из 35
Но восторг Клеменса был преждевременным. Его усилия не вписывались в стратегию Штадиона и K°. Даже те незначительные уступки, на которые Меттерних считал нужным пойти ради умиротворения Наполеона, Штадион находил неприемлемыми, и фактически министр дезавуировал своего посла. Назрела необходимость поездки в Вену, где Клеменс не был более двух лет. Наполеона не было в Париже, и Шампаньи дал послу разрешение на поездку в Вену.
12 ноября Меттерних прибывает в Вену. Его немедленно принимают сначала Штадион, затем Франц. Ему сразу же становится ясно, насколько далеко зашла Австрия в своих военных приготовлениях. По сути дела, корабли были уже сожжены, мирная альтернатива практически не принималась в расчет. Штадион весьма оптимистически расценивал перспективы новой войны с великим полководцем. Надежды вселяло настроение народа. Наполеону теперь должна была противостоять не только армия, но и нация.
От Меттерниха ждали консультации по трем основным вопросам: 1) внутреннее положение Франции, 2) возможности сближения между Австрией и Россией, 3) влияние войны в Испании на военную мощь Наполеона. В результате из-под его энергичного пера вышли три памятные записки, на основании которых ряд историков склонен считать его одним из главных подстрекателей и зачинщиков войны. Но, как верно замечает М. Ботценхарт, ни в одной из этих записок Меттерних не отвечает на вопросы о том, начинать ли войну и когда это лучше сделать.
Работая над памятными записками, Меттерних опирался во многом на сведения, полученные в ходе общения с Талейраном и Фуше. Существенную роль играли и его личные наблюдения. В связи с первым вопросом он отмечает изменения в настроении французов, в их отношении к Наполеону. Император, по мнению Меттерниха, «уже не отец своего народа, а глава армии». Поэтому предполагаемая война будет не войной французской нации, а скорее войной армии[150]. Но Клеменс, как обычно, осторожен, он предупреждает, что нельзя строить расчеты на настроениях французского народа, тем более что он еще достаточно лоялен к своему правителю.
Другое дело антинаполеоновская оппозиция, прежде всего в лице Талейрана и Фуше. Всплывает в этой связи и любовница Клеменса Каролина Мюрат. Талейран сказал Меттерниху, что привлек на свою сторону Коленкура. Их цель – «консолидировать новый порядок вещей на их родине, обратить взоры императора вовнутрь страны, работать над всеобщим миром»[151]. В Эрфурте Талейран обратился к царю как к спасителю Европы. Толстой подтвердил все сказанное Талейраном. После двух десятков встреч с Талейраном у них сложился общий подход: «Дело Наполеона перестало быть делом Франции, Европа может быть спасена только тесным союзом между Австрией и Россией»[152]. В Эрфурте Талейран как раз и работал в этом направлении, стараясь отдалить царя от Наполеона, но Меттерних не питает иллюзий, будто австро-русский союз – дело сегодняшнего или даже завтрашнего дня.
Понимая, что «оппозиция», олицетворенная Талейраном и Фуше, выглядит не очень привлекательно, особенно с моральной точки зрения, Меттерних подчеркивает: «Эти союзники – не ничтожные люди и низкие интриганы, а люди, которые могут представлять нацию и претендовать на нашу поддержку»[153]. Полного доверия к таким союзникам не было, но и обойтись без них нельзя. «Такие люди, как Талейран, подобны острым инструментам, с которыми опасно играть; но большие раны требуют сильных лекарств, и человек, который вынужден их лечить, не должен бояться использовать тот инструмент, который режет лучше всех»[154].
Из анализа войны в Испании Меттерних делает не очень ободряющие выводы. Хотя гений Наполеона дает осечки, сталкиваясь с национальной войной, тем не менее завоевание Испании неизбежно. Несмотря на то, что силы Наполеона отвлечены на Пиренейский полуостров, Австрия может рассчитывать лишь на то, что ее силы будут примерно равны французским в начальный период войны.
Напрасно искать во всех трех записках призыва к войне. Если же вспомнить о «роковых ошибках», отмеченных Србиком, то можно признать таковой расчет на нейтралитет России. Однако прилагательное «роковая» было бы преувеличением, так как участие России в войне 1809 г. на стороне Наполеона носило в основном символический характер. Воздействие записок определялось тем, что читавшие их люди уже были настроены на войну и искали в подготовленных Меттернихом документах лишь аргументы в пользу своего решения.
Самое интересное в этом эпизоде политической биографии Меттерниха заключается в следующем: после довольно реалистического анализа ситуации, несмотря на все оговорки и предостережения, несмотря на чувство опасности, неуверенности в исходе грядущей борьбы, он переходит на сторону «партии войны». Опять, причем с исключительной рельефностью, обнаруживается главное свойство его натуры – оппортунизм. Вряд ли бы повел он себя так, не будь на стороне Штадиона и императрицы Марии Людовики самого императора Франца. Идти же против столь сильного течения было не в принципах Клеменса. Конечно, в его позиции до приезда домой были моменты, сближавшие его с воинственными венцами, но их перевешивала осторожность, основанная на трезвом расчете. Любивший кичиться твердостью принципов, Меттерних дрогнул перед угрозой монаршей немилости, а присоединившись к военной партии, он, естественно, и в ней хотел играть отнюдь не последнюю роль. Как это ни парадоксально, его с опозданием обретенная воинственность объяснялась конформистскими, оппортунистическими соображениями. Оправдаться перед самим собой ему было не так уж трудно: что можно поделать против «хода вещей»?
Войну австрийцы планировали на март 1809 г. Меттерних вернулся в Париж в начале января, даже не получив обычных письменных инструкций. Его пребывание во французской столице должно было служить прикрытием, правда весьма прозрачным, для завершающихся военных приготовлений. В Париже его ждал на сей раз холодный прием. Ситуацию обострили полученные Наполеоном сведения об интригах Талейрана и все более открытом вооружении Австрии. Император буквально примчался из Вальядолида в Париж и 28 января устроил знаменитую сцену разноса Талейрана. На другой день тот вступил в прямое сотрудничество с Австрией, потребовав у Меттерниха немедленно 100 тыс. франков. Австрийский посол тотчас же запросил у Штадиона в свое распоряжение 300–400 тыс. франков. Министр согласился, но предупредил, что нужно быть экономнее. Расходы оправдались быстро. 27 февраля в Вену кружным путем через Дрезден с российскими курьерами были отправлены данные о рейнской и испанской армиях Наполеона. 17 марта вновь с курьером нового российского посла князя А. Б. Куракина Меттерних послал в Вену ценные сведения о передвижениях войск[155].
Меттерниху приходится нелегко. Наполеон демонстрирует свою холодность, общество, ранее принимавшее австрийского посла с распростертыми объятиями, теперь следует примеру императора. На приеме 2 февраля Наполеон ограничился лишь вопросом о здоровье графини Меттерних. Клеменс и Лорель – единственные из дипломатического корпуса, кого не пригласили на стрельбы гвардейской артиллерии. В беседе с русскими дипломатами Румянцевым и Куракиным Наполеон заявил, что австрийцам следовало бы дать взбучку. Российский министр иностранных дел граф Н. И. Румянцев попытался было взять на себя роль посредника, но вскоре понял, что война неизбежна[156]. Шампаньи в беседе с Меттернихом напоминает тому об Ульме. Личные интересы семьи Меттернихов были болезненно задеты декретом Наполеона от 24 апреля 1809 г., по которому бывшие имперские графы и князья, чьи владения вошли в состав Рейнского союза, лишались прав на них, если находились на австрийской гражданской или военной службе. Таким образом, Меттернихи теряли права на княжество Охсенхаузен, включенное в состав Вюртембергского королевства.
150
NP. Bd. 2. S. 248–249.
151
Ibid. S. 250.
152
Ibid. S. 255.
153
Ibidem.
154
Ibid. S. 243.
155
Botzenhart M. Op. cit. S. 290.
156
NP. Bd. 2. S. 273.