Страница 16 из 35
На другой день его ожидал в Тюильри теплый прием. Впервые Клеменс испытал на себе чары человека, которого он заочно ненавидел. Двойственное отношение к Наполеону отразилось и в описании самого приема. Меттерних, которого потом нередко обвиняли в пристрастии к императору французов, описывая это событие в весьма торжественных тонах, вдруг как бы спохватывается и старается ослабить впечатление, произведенное Наполеоном. Он отмечает у него черты выскочки (parvenu). Однако некоторые историки оспаривают достоверность описанных Меттернихом деталей, в частности тот факт, что на дипломатическом приеме Наполеон был в военной форме и с треуголкой на голове.
Дружелюбие Наполеона, возможно, было обусловлено стараниями Ларошфуко, который советовал не отождествлять позицию Меттерниха с непримиримой антифранцузской линией Штадиона. Наполеон во время разговора резко обрушился на австрийского министра иностранных дел, вспомнил о союзе 1756 г. 2 сентября последовала частная аудиенция, как раз тогда и произнес Клеменс свою, можно сказать, хрестоматийную фразу. «Вы слишком молоды, Меттерних, чтобы представлять одну из старейших империй», – сказал Наполеон. «Сир, мне столько же лет, сколько было Вашему Величеству при Аустерлице», – ответил австрийский посол. Трудно было устоять перед такой изысканной лестью. Слова Меттерниха тотчас же стали известны всему Парижу. «Его Величество весьма доволен графом Меттернихом и очень хорошо его принял»[102], – писал Талейран Ларошфуко, видимо, отдавая ему должное за рекомендации, которые тот дал Клеменсу. В Вене тоже довольны свои послом. Там опасались, что Наполеон не остановится на создании Рейнского союза в том виде, в каком он был провозглашен. В Баварии, Бадене, Вюртемберге государи были не прочь с помощью Франции продолжить военные действия, отвоевать у Австрии новые территории. Прием, оказанный Меттерниху, несколько успокоил и австрийцев. Штадион поздравил посла с хорошим началом.
Вскоре, однако, намечается различие в позициях Меттерниха и его шефа графа Штадиона. Оба согласны в том, что признание французской гегемонии в Западной Европе неизбежно. Меттерних говорит о ненасытных амбициях Наполеона, о нелепости его системы универсального господства, противоречащей принципу равновесия сил, эквилибра. Но гибкий ум молодого посла все же не может примириться с безысходностью ситуации. В отличие от своего министра Меттерних приходит к выводу, что Австрийская империя может сосуществовать с наполеоновской системой. Наполеона необходимо убедить в этом определенными уступками, которые должны быть не плодами страха, а проявлением доброй воли. Учитывая психологию parvenu, Меттерних надеялся, что Наполеона удастся в какой-то мере умиротворить вводом его в круг старых династий. В этих его размышлениях уже можно уловить зачатки идеи «австрийского брака».
Пока же он надеялся отделаться меньшим. В частности, он предлагал обмен орденами между Австрией и Францией. Его мало смущало то обстоятельство, что корсиканец может стать рыцарем ордена Золотого руна. Меттерних рекомендует Вене отказаться от антинаполеоновской пропаганды. Зная о проавстрийских симпатиях Талейрана, он пытается завязать с ним широкую дискуссию об основах отношений между двумя державами. Мэтр дипломатии искусно ускользал от главного, предпочитая говорить о частностях, но во время аудиенции 2 сентября Талейран сам завел разговор о принципах. За несколько дней до этого Наполеон во время прощальной аудиенции австрийскому генералу Винценту, который играл видную роль в переговорах о мире, снова вспомнил о союзе 1756 г. Хотя 2 сентября речь о союзе Шуазель-Кауниц не заходила, однако Талейран сказал, что начинается новая эра в истории отношений двух государств. Следует забыть недавнее прошлое, Наполеон не против того, чтобы вступить в тесные отношения с Австрией. Весьма довольный таким оборотом дел, Меттерних тем не менее проявил осторожность: «Великие империи, как и обычные люди, должны в своих отношениях друг с другом проходить неизбежные промежуточные стадии, чтобы не бросаться из одной крайности в другую»[103]. Хотя дальше разговоров дело не пошло, пробный шар, однако, был запущен. Меттерних готов погрузиться в разработку конкретных деталей. Однако для Штадиона австро-французский союз был принципиально неприемлем.
Дипломатия Меттерниха вступила в противоречие, пока еще трудно уловимое, с инструкциями из Вены. Инструкции сковывают его инициативу. Между тем он только почувствовал вкус к большой европейской политике. Его же ориентировали, что Австрии сейчас не до того, дай Бог как-то продержаться. Упрямое сопротивление без хитроумных маневров. Штадион отклонил даже идею обмена орденами. И на такой основе в инструкции предлагалось работать Меттерниху! «Я надеюсь, – писал Штадион, – что Вы найдете на этой базе возможность для действительного сближения между нами и двором Тюильри, сохраняя одновременно ту степень осмотрительности, которая должна быть основой любых политических отношений»[104]. В последних словах нетрудно уловить предостережение не в меру инициативному послу.
Клеменс попал в щекотливое положение. По инструкции ему следовало бы вести себя осторожно, уклончиво, а Талейран неоднократно ставил вопрос о перспективах франко-австрийского союза. Причем проверкой на искренность должна была стать проблема Каттаро. В этот порт на Адриатике австрийцы пропустили русских, и теперь французы предлагали австрийцам изгнать из него бывших союзников. За это Талейран обещал вернуть Браунау, удерживаемый Францией в качестве залога. Тогда Меттерних в соответствии с инструкциями характеризовал позицию Австрии как чистый и простой нейтралитет. В ответ на это Талейран замечает, что такая австрийская позиция Франции ничего не дает, более того, она позволяет Австрии примкнуть в подходящий момент к той стороне, которая возьмет верх. Меттерних тоже прекрасно понимает, что французы предлагают союз, чтобы вывести Австрию из игры в канун новой войны. Идее союза он противопоставляет тактику «мелких шагов». Все же, на его взгляд, было бы неразумно отвергать с порога интересное предложение, позволяющее завязать серьезные переговоры. Если Наполеон считал, что важно завязать сражение, а затем его полководческий гений подскажет наилучшее продолжение, то Меттерних весьма небезуспешно руководствовался аналогичным принципом в своей дипломатической практике. Главное – завязать переговоры, а дальше остается уповать на дипломатическое искусство.
Высшим дипломатическим «пилотажем» Меттерних как раз и овладевал в Париже, усваивая уроки такого признанного мэтра дипломатии, как Талейран. Однако он не был робким учеником, который почтительно внимает своему профессору. Как уже говорилось, Клеменс с юных лет отличался апломбом, чрезвычайной самоуверенностью. И теперь, когда с разбитой и униженной Австрией мало считаются враги и недавние союзники, ее посол горделиво заявляет: «Я несу на моих плечах весь мир». Так он писал своему отцу 16 сентября 1807 г. Эти слова прочно войдут в его обиход, их часто можно встретить в его многочисленных писаниях.
В разгар переговоров Меттерниха с Талейраном вспыхнула война между Францией и 4-й антинаполеоновской коалицией. Переговоры французов с Россией зашли в тупик. Александр I заключил тайный военный союз с прусским королем Фридрихом Вильгельмом III, который 1 октября 1806 г., набравшись духу, потребовал от Наполеона отвести войска за Рейн. Меттерних видел бессмысленность прусской политики и не сомневался в победе Наполеона. Однако императору французов и его министру иностранных дел пришлось отправиться к театру военных действий. Чтобы не терять контактов с ними, Меттерних готов сопровождать их и на войне. Но Штадион не дал санкции на это, ограничив ему свободу маневра. Первый раунд переговоров с Талейраном закончился безрезультатно. После отъезда Наполеона и Талейрана дипломатическая жизнь в Париже заглохла, наступили своего рода каникулы. До возвращения Наполеона Меттерних, по его собственным словам, был «парижским отшельником».
102
Цит. по: Botzenhart М. Metternichs Pariser Botschafterzeit. München, 1967. S. 59.
103
Ibidem.
104
Ibid. S. 62.