Цикады

Она сама предложила свидание после того, как Мишкина подруга поставила на стол пышный пирог с чернеющей серединкой и я, попробовав его, спросил, что за начинка. Девушка сказала, что это здешняя черёмуха, перемолотая с сахаром. В ответ я громко заявил, борясь с накатившей на меня стеснительностью:

– Не знаю такой ягоды! На Украине растёт черёмуха, выше дуба попадается! Но никогда не слышал, чтобы из неё делали пироги!

Натали снова на меня посмотрела, на этот раз с материнской жалостью, и тихо произнесла:

– Могу прокатить. Сами увидите.

Мишка услышал и закричал, направляясь в кухню за девушкой, чтобы помочь ей приготовить чай:

– Ты поезжай! Обязательно! Уверяю – бесподобно красиво! Не пожалеешь! – и захохотал вместе со своей подружкой.

На другой день, в обед, я сел на заднее сиденье старенького двухколёсного мотоцикла, ухватился за Натали, и мы полетели по разбитой щебёнчатой дороге куда-то далеко за посёлок, в широкую степь. Свернув подальше от дороги, остановились возле небольшого лесочка под маленькой сопкой и оба в нетерпении спрыгнули с мотоцикла. Кое-как расстелив рядом с ним плед, я накинулся на девушку, словно лев на добычу, будто желая смять, растерзать, уничтожить её – такая во мне кипела страсть.

– Как же черёмуха? Она созрела… – не сопротивляясь моей свирепости, нежно прошептала Натали и упала вместе со мной на траву, под усыпанный чёрными ягодами куст. Потом мы лежали и долго хохотали – неизвестно над чем. Посмотрим друг на друга – и зальёмся! До слёз, до колик в животе, пока не устали. Поднявшись, Натали нарвала черёмухи, целую пригоршню, и стала кормить меня, отрывая черенки и кладя ягоду на мои губы. Незабываемое ощущение! Черёмуха оказалась несладкой, очень терпкой на вкус, она резко отличалась от всех знакомых мне ягод. Я сказал, с трудом разлепляя губы и отдирая язык от нёба:

– Странная ягода, невкусная, а есть хочется, – а про себя подумал: «Она здорово подходит к этому дикому краю и к моей возлюбленной, далёкой от пошлых, ненужных прелюдий, смелой и свободной, как сама степь».

Натали тоже съела несколько ягод, и рот и язык её стали чёрными… Я снова кинулся к ним… Тогда-то она и сказала про тайфун, едва отдышавшись от моего нового нападения, а я и впрямь почувствовал себя так, будто состоял из одной только жидкости, всё во мне дрожало и бурлило, словно кто сунул внутрь меня кипятильник…

Служба показалась мне чем-то уродливым, мешающим встречаться с моей Натали. Будучи не в силах дождаться, когда девушка позвонит и скажет: «Вечером заеду!», я сам звонил ей, требуя свиданий. Несколько раз наши встречи срывались из-за моих дежурств, я готов был сбежать, нарушив присягу, лишь бы увидеть её, мою большеглазую тунгуску, но в последний момент усмирял себя и оставался в кабинете, продолжая рисовать в записной книжке голую Натали. Мы умудрялись ездить к черёмухе во время обеденного перерыва или перед вечерней поверкой, при каждом удобном случае мы мчались туда. Натали скидывала с себя одежду, не боясь ни дороги за сопкой, ни моего безумия от её откровенности, и мы отдавались любви со всей пылкостью нашей молодости.

Мишка вскоре уехал в отпуск, это было очень кстати, потому что черёмуха облетела, предупреждая нас о наступлении холодов. Воспользовавшись случаем, я предложил Натали перебраться ко мне. Почти два месяца мы прожили как муж и жена. Рано утром я готовил завтрак на двоих, целовал сонную Натали, которая от счастья обнаглела и постоянно опаздывала на работу, и уходил к солдатам. А вечером, когда возвращался назад, Натали была уже дома. Она кормила меня ужином, после которого мы устраивались на кровати перед телевизором.

– Какой приятный плед, – заметила как-то Натали, гладя ворсистую поверхность.

– Подарок моей невесты, – машинально сказал я.

– Невесты?! – удивлённо переспросила она и, отбросив плед, спрыгнула с кровати. Я опешил, не зная, как объяснить свои слова, как рассказать про девушку, о которой и думать забыл! Да, была у меня москвичка, очень славная, скромная. Встречался с ней на последнем курсе, думая, что безумно влюблён, только потому, что в её присутствии мне хотелось петь! Невзирая на мои уговоры, девушка не решилась поехать в Забайкалье, убедив меня, что для начала нужно дождаться квартиры. И что сейчас я должен рассказывать? Что забыл о песнях, как только увидел Натали? Что во мне закипел котёл, готовый взорваться в любую минуту? Что Натали доводила меня до состояния, когда кровь начинала бурлить в жилах и всё вокруг казалось в бордовом свете? Или о том, что она остужала меня, принимая с радостью пыл моей любви? Разве «невеста» теперь имела значение? Я молчал.

– Невеста?! – с выражением ужаса на лице прошептала любимая и воскликнула, плача: – Тайфун! Настоящий тайфун! Который всё разрушает!

Она бросилась одеваться. Я испугался её почерневшего лица и мигом вскочил на ноги.

– Знай! – крикнула Натали. – После нашего знакомства я перестала встречаться с женихом! Хороший парень, инженер, я ему честно обо всём рассказала, а ты?!.. Ты…

Девушка не находила слов. Её большие глаза стали узкими, лицо сморщилось и как-то сжалось…

– Никогда не оставлю тебя, – выдавил я не очень уверенно, глядя со страхом, как Натали натягивает колготки, которые рвались и лопались под её пальцами. Я попытался остановить её, протянув вперёд руки, но она уже надевала платье, нервно дёргая плечами и извиваясь своим гибким, сильным телом, будто дразнила меня напоследок – зло и открыто. Мне и вправду показалось невозможным, что я могу добровольно отказаться от моей любви.

– Дай мне подумать! – взмолился я.

– Думай! – крикнула гордая тунгуска и выбежала за дверь.

Она не отвечала на звонки целую неделю. Один раз я сходил на почту, но там была другая смена. Мне сказали, что Натали взяла отгулы. Я стал ждать, открывая каждый вечер окно в опустевшей квартире и прислушиваясь к улице. Прежде чем увидеть весёлый синий мотоцикл, я надеялся уловить звук его мотора, чтобы выбежать навстречу, но – бесполезно. Натали не приезжала и не звонила. Раздражённый её упрямством, усталый от подозрений, я отправился в офицерский клуб, твёрдо намерившись отвлечься и поиграть в бильярд. В комнате было пусто. Уныло, в полном одиночестве покатал шары по истёршемуся сукну некрепкого стола и приготовился уходить, как вдруг раздался голос Натали. Она шла по коридору и с кем-то громко разговаривала. Дыхание моё прервалось. По тому, как звучал её голос, низко и игриво, я понял, что девушка сильно пьяна, и тут же почувствовал, что снова превращаюсь в горячий котёл, что всё во мне закипает…

– Ах, бросьте! Бросьте! – смеясь, говорила Натали.

Я задохнулся, услышав, как она сказала протяжно, призывно:

– Не трогай меня, иначе рассержусь!

При этих словах котёл взорвался, выбросив меня в коридор, где я увидел незнакомого молодого офицера в форме. Одной рукой он лез под кофточку Натали, а другой пытался поймать её болтающуюся из стороны в сторону голову, чтобы впиться своим мокрым, презрительным ртом в алые, влажные губы девушки. Не помню, как бросился к ним и как ударил со всей силы офицера кулаком с зажатым в нём бильярдным шаром. Парень успел уклониться, и удар обрушился на мою Натали. Почувствовав, как рука проваливается во что-то мягкое, жаркое, я потерял сознание.

Я сломал ей несколько рёбер. Натали попала в госпиталь, а меня не уволили благодаря вмешательству отца моей невесты, старого московского генерала, по заступничеству которого я был переведён в другой округ, в самый отдалённый отряд, куда немедленно приехала и его дочь, не дожидаясь квартиры. Около года мы снимали жильё. Это был самый тяжёлый для нас год, потому что я называл супругу чужим, ненавистным для неё именем, которое словно приросло к моим губам. Я звал её «Натали», не соображая, почему тихая москвичка вздрагивает и бледнеет, но постепенно привык к её имени, к её зелёным, грустным глазам и даже полюбил мою жену, оказавшуюся заботливой и терпеливой женщиной, в дальнейшем разделившей со мной все тяготы пограничной службы и не только. То, что последовало за увольнением из войск, оказалось куда тяжелее, чем мы предполагали, но это уже другая история. Я почти забыл про Натали.