Страница 2 из 12
Восстанавливая в памяти документы, прочитанные лет пять тому назад, 1132-й додумался до того, что начал сопереживать убитым по приговору немцам. Теперь они воспринимались не фашистами, а обыкновенными гражданами, понимавшими, что их убивают, и от этого ещё острее ощущавшими вкус жизни. Куда-то на второй план отошло, что приговорённые были гнусными извергами, загубившими миллионы ни в чём не повинных душ. В своём нынешнем положении он видел в них таких же обречённых на уничтожение, как и он сам, собратьев по несчастью.
Военнослужащий армии США, бесстрастно приводивший те приговоры в исполнение, не был палачом по профессии, а следовал Уставу и присяге.
Кто будет убивать его, 1132-го?
Майор МТБ Иван Петрович Ягго был профессиональным палачом во втором поколении.
Его отец, Петр Янович Ягго, трудившийся уборщиком территории Петроградского завода «Русский Рено», сумел, благодаря случаю, сделать головокружительную революционную карьеру. Именно ему, вместе с несколькими товарищами, выпала честь 6 июля 1917 года охранять Ленина, когда тот, разыскиваемый контрразведкой Временного правительства, тайно прибыл на Сампсониевский проспект на совещание членов ЦК РСДРП. Завод в этот день не работал, однако почти полторы тысячи пролетариев, поделённые на боевые дружины, готовились к перевороту и под руководством большевиков изучали науку убивать. Скрывающегося партийного лидера закрыли в бывшей сторожке – бревенчатой комнатке с одним окном. Несколько вооружённых красногвардейцев караулили снаружи, а Петр Янович, сунув браунинг в карман грязных штанов, находился рядом с вождём, отдававшим из сторожки приказы соратникам.
В дальнейшем Ильича на автомобиле перевезли в дом № 92/1, что у железнодорожного Финляндского моста на углу Сердобольской улицы. И опять старший Ягго сопровождал Ленина. Тогда он и попался несколько раз на глаза члену Петросовета Натану Калмановичу Ашкенази, который, став свидетелем инцидента с патрулём, произошедшим позднее, отметил в Ягго тупую готовность стрелять по приказу в кого угодно, хоть в родную мать.
Чтобы собрать Центральный Комитет, Ашкенази надо было срочно попасть в Таврический дворец к секретарю ЦК Елене Дмитриевне Стасовой – только она знала местонахождение всех заговорщиков. Однако его автомобиль неоднократно задерживался заставами. По дороге через Литейный мост мимо юнкерского училища на Лесном проспекте из подворотни неожиданно вынырнули два безусых юнкера с трёхлинейками за плечами. Остановив авто, они потребовали предъявить документы – мальчишки словно играли в войну. Пропуск, выданный штабом Петроградского военного округа, как и сам автомобиль, принадлежащий директору завода «Русский Рено» французу Ванья, вопросов не вызвали, но внешность одного из большевистских подпольщиков показалась юнкерам подозрительной. Вчерашние гимназисты отступили в сторонку и начали о чём-то по-детски шептаться. В это время Петр Ягго выпрыгнул из машины, выдернул у одного из парнишек винтовку с примкнутым к ней штыком и, не давая юнкерам опомниться, хладнокровно вонзил узкое гранёное лезвие в живот одному из патрульных. Второй, пятясь от испуга, споткнулся и упал навзничь. Петр Янович, с леденящей ухмылкой следя за мучениями юноши, начал методично протыкать ему грудь и шею, говоря незлобно:
– Уж я тебе, дурачку, сопли-то вытеру, вытеру сопли-то, вытеру.
Затем отбросил винтовку в сторону, как ни в чём не бывало, вскочил на подножку, и беспартийный шофёр Алексей Москвитин рванул с места преступления сразу на второй скорости, оставляя позади синие клубы выхлопных газов и умирающих на безлюдной мостовой петроградских мальчиков.
После октябрьского переворота о Петре Яновиче Ягго вспомнили – революция нуждалась в таких людях – и направили в ВЧК под крыло Артура Христиановича Артузова, громившего контрреволюцию в северных губерниях. Через руки Петра Яновича под хруст перебитых ключиц и выдернутых пыточными крючьями рёбер проследовали к праотцам многие видные и уважаемые граждане Архангельска и Вологды.
Уже в 1919 году в коридорах ОГПУ о Ягго старались упоминать вполголоса, его имя наводило страх не только на арестованных, но и на работавших с ним бок о бок чекистов. Во время Кронштадтского мятежа 1921 года (тогда к смертной казни приговорили 2100 революционно настроенных моряков) Петр Янович заложил исток коллективного уничтожения людей – что было ещё неслыханно в практике правоохранительных органов Советов. Позже, по рекомендации комиссара госбезопасности Гершеля Гершелевича Иегуды, которому покровительствовал сам Дзержинский, заплечных дел мастера перевели на постоянную работу в Исполнительную тюрьму, возникшую после октябрьского переворота на месте мужского монастыря. Там он вырос из обыкновенного надзирателя в офицера по особым поручениям (так официально числились в тюремных штатных расписаниях палачи), а впоследствии, перед выходом на пенсию, несмотря на трёхклассное образование, ему присвоили полковничье звание и утвердили на должности начальника той самой тюрьмы.
Новая власть заменила двенадцатиклассное гимназическое обучение шестиклассным, а шестилетнее высшее – на трёхлетнее, изъяв из учебных программ логику, философию и другие классические науки. Образование перестало играть роль в продвижении по карьерной лестнице. Больше ценились правильное классовое происхождение и безоговорочная вера в марксизм-ленинизм, в эту новую религию в стране с тысячелетней историей православия. Управлять государством, опутанным паутиной концентрационных лагерей, по твёрдому убеждению Ленина, вполне могла и кухарка.
Накануне трагической гибели певца революции Владимира Владимировича Маяковского, а именно ранним утром 14 апреля 1930 года, зловещую фигуру Ягго видели у дома Стахеева, где поэт снимал меблированные комнаты. Хотя достоверно свидетельствовать об этом эпизоде очевидцы отказывались наотрез, потому как стоило только дворнику соседнего квартала хлебнуть лишнего и завести с жильцом из мансарды задушевный разговор, оный дворник той же ночью исчез самым загадочным образом в неизвестном направлении.
В трудные для страны годы массовых репрессий, в результате которых были приговорены к расстрелу сотни виднейших участников революции и Гражданской войны, красного ката берегли, составляя щадящий график казней с учётом выходных товарища Ягго.
И, конечно же, индустрия смерти не миновала и Гершеля Гершелевича. Поговаривали, что сам Сталин увлекался его красавицей женой – рыжеволосой Суламифью. Она же, в пику Хозяину, завела публичный роман с комбригом Валерием Чкаловым и тем самым обрекла прославленного лётчика на героическую гибель.
В тридцать восьмом нарком Ежов кинул Гершеля Гершелевича к ногам Петра Яновича. Видя, что Иегуда, поставленный на колени со связанными за спиной руками, не сопротивляется, тот ласково поддержал вчерашнего шефа, целясь ему в затылок:
– Не извольте сумлеваться, товарисч, исполним, как в луччих переспективах – исчо и не обижался никто.
Сам начальник Главного Управления тюрем НКВД СССР Шимон Аперт, наслышанный о доблестных подвигах подчинённого Ягго, несколько раз лично наблюдал отлаженную до мелочей работу Петра Яновича. Позже, в 1937–1938 годах, когда суды и «тройки» не справлялись с «напряжённой» работой, Председатель Совета Народных Комиссаров Вячеслав Молотов вспомнит ягговский опыт и, с целью ускорения и упрощения «процесса», предложит Сталину не разбираться с каждым обвиняемым отдельно, а судить и расстреливать списками.
Участие в давней кронштадтской кровавой акции дало Петру Яновичу право указывать по пьянке какому-нибудь «оппоненту» его законное место в жизни, говоря глухо, но чётко:
– Революция и не таких пачками к стенке ставила, а тебя шлёпнуть – одно удовольствие!
За нелёгкий свой труд Петр Янович был удостоен ордена «Знак Почёта», награждён орденом Ленина, а позднее и медалью «За оборону Москвы».
Выйдя в конце сороковых на пенсию, легендарный палач, как ветеран Коммунистической партии, пользовался всеми льготами, вырванными пролетарской властью у трудового народа. Здоровье его сильно пошатнулось: на фоне хронического алкоголизма у старика развился кардиосклероз; из-за того, что на протяжении многих лет ему приходилось вдыхать насыщенный парами человеческой крови воздух, смешанный с папиросным дымом и пороховыми газами, у него прогрессировала эмфизема лёгких; а от бесконечных револьверных выстрелов ветеран оглох на правое ухо. В спец-поликлинике, где немощный истязатель обследовался и лечился, с ним обходились уважительно, принимая тщедушного дедушку в юфтевых сапожках и старомодных круглых очках то за агронома, то за врача, а то и за сельского учителя, непонятно, каким образом получившим от государства неслыханные привилегии.