Трусливый ястреб

– Да, мистер Уолл, все на месте.

В тоне Шейкера читался ответный вопрос: «А где они, по-твоему, в парке гуляют?»

– Сэр, где Банджо? – внезапно спросил Коннорс.

– Я здесь, придурок, – Банджо пихнул Коннорса локтем.

– Ну слава богу, слава богу!

– Достаточно.

Шейкер развернулся и просиял. Уолл ухмыльнулся. Догвелл смотрелся категорически злобно. Полковник произнес лишь одно слово за всю поездку: «Пилоты».

Лиз подсел ко мне за завтраком:

– Я назначил тебя пилотом для перевозки солдат с корабля, когда доберемся до Куинёна, – он улыбнулся.

– Правда? – я слабо улыбнулся в ответ.

Я до сих пор не был уверен в полетах на «Хьюи».

– Что-то не так? – спросил Лиз. – У тебя нездоровый вид. Харчи обратно лезут?

– Нет, с харчами порядок. Я сомневаюсь, что смогу поднять «Хьюи» в воздух с корабля.

– Здесь написано, – он показал карандашную запись, – что ты прошел обучение на «Хьюи». На всех четырех моделях. – Он посмотрел на меня.

– Да, я действительно летал на них, но в основном по приборам, под капюшоном. Я налетал около десяти визуальных часов вместе с инструктором.

– Как давно ты закончил летное училище? – я заметил морщины вокруг его глаз от улыбки, пока он изучал записи.

– В середине мая.

– И тебе не хватает уверенности, чтобы взлететь с корабля?

– Так точно.

– Ладно. – Он положил записи на полиэтиленовую скатерть возле подноса с едой. – Я только что назначил тебя на полет со мной.

– Спасибо. Мне совершенно не хотелось заканчивать поездку в океане.

– Брось. Я уверен, что ты отлично бы справился, но мне нужен второй пилот, а тебе, судя по твоим словам, нужна практика.

После завтрака я вернулся на свою койку за технологической картой и понял, что почти забыл процедуру запуска. Я достал техкарту из летного планшета и отправился в ангар, чтобы найти подходящий для тренировки «Хьюи».

Проход от нашего трюма через внутреннюю часть корабля до столовой был похож на джунгли, заваленные коробками, мешками, катушками, бочками, ящиками и «Хьюи». Обычно в этом проходе толпились люди, но я удачно попал на смену нарядов по столовой. Посередине палубы я протиснулся между двумя фюзеляжами и пошел на свет большой лампы, мелькавшей над кабиной «Хьюи». Мне как раз нужен был вертолет подальше от прохода. Я не хотел попадаться на глаза бывалым – эти парни проделывали всю процедуру запуска быстрее, чем я прикуривал от «зиппо».

Я открыл левую дверь кабины. Внутри все было знакомо, за исключением бронированных пилотских кресел. Броня говорила о том, что и в кабине порой свистят пули. И зачем я так яростно спорил с комиссией по отчислению?

Мне предстояло лететь в бой на одной из этих машин. В детстве подобная перспектива никогда не приходила мне в голову, когда я в фантазиях вывозил людей из зоны наводнения, спасал красивых девчонок или зависал над верхушками деревьев, собирая яблоки. В тех фантазиях по мне никто не стрелял.

Я уселся справа в кресло первого пилота и осмотрелся. У наших «Хьюи» не было орудий на борту, за исключением пулеметов старшего механика и бортового стрелка, поэтому они назывались «сликами». Наша задача заключалась в перевозке солдат до зон высадки. Противники всегда могли открыть по нам огонь с земли. В отличие от пилотов боевых вертолетов, нам было нечем выстрелить в ответ. Я не мог представить себе, каково это.

Броня добавляла триста пятьдесят фунтов к весу вертолета и занимала собой два солдатских места. Я постучал по ней костяшками пальцев. Керамические и стальные многослойные пластины почти полдюйма толщиной расположены вокруг кресла и под ним, само кресло сделано из алюминиевого каркаса и затянуто в нейлоновую сетку. Скользящая бронированная панель сбоку от кресла выезжала со стороны двери – защита для торса, но не для головы. Когда мы доберемся до Вьетнама, нам будут выдавать бронежилеты. Все выглядело надежно. В ангаре на палубе «Кроатана» никто не стрелял, поэтому мне казалось, броня защитит от всех пуль.

Я положил техкарту на одну из радиостанций на панели между двумя сиденьями пилотов и крутанулся на месте, чтобы рассмотреть грузовой отсек позади. Он имел форму подковы из-за перемычки в виде крышки трансмиссионного отделения (которое называлось «адской дырой») и гидроагрегатов прямо под валом несущего винта. Наши два бортовых стрелка должны располагаться по обеим сторонам крышки «адской дыры» у раздвижных дверей, сидя за пулеметами M-60, прикрепленными к турелям. Однако в первые два месяца пулеметы будут просто торчать из верхней части открытых дверей на эластичных тросах. Со старшим механиком и пулеметчиком по бокам в грузовом отсеке можно было легко разместить от восьми до десяти солдат. Я повернулся обратно и расслабился. Пока «Кроатан» катился по волнам, я изучал приборную панель и думал о Пейшнс.

«От такого безделья любой дровосек уже выскочил бы наружу и придушил кого попало развлечения ради», – сказал как-то Декер. Уроженец Арканзаса Декер числился в другом взводе. Этот неопрятный, растрепанный парень, у которого даже армейский ежик выглядел взъерошенным, не отходил от своего близкого друга и земляка, капитана Морриса. Они постоянно перебрасывались какими-то южными афоризмами: «Доволен, как дохлый еж под палящим солнцем».

Моррису было под сорок, шутливые разговоры с Декером не скрывали его волнения. Он зачесывал свои редеющие черные волосы назад, не жалея бриолина, и задумчиво поджимал губы – долгие годы концентрации не прошли даром. Он увлекался моделизмом. Ему удалось выпросить чертежи «Кроатана» у главного боцмана, поэтому он проводил большую часть времени за постройкой детальной модели корабля. Он даже добавлял ржавчину в нужные места. Когда я уставал от вида океана, чтения или шахмат, я с удовольствием наблюдал за работой Морриса. Это было зачаровывающее зрелище. Его плавные движения и умиротворенное лицо свидетельствовали о том, что он без ума от процесса. Но почему «Кроатан»? Моррис объяснил, что «Кроатан» был своего рода последним авианосцем. Я любил и уважал Морриса. Он явно лучше меня переносил эти бесконечно тянущиеся дни.

Если бы меня спросили про любимое время дня, то я выбрал бы время захода солнца. Как-то раз, когда я стоял на носу и наблюдал за погружающимся в море солнцем, вдали на горизонте замаячили какие-то очертания – «Кроатан» был не один в океане. Контакт с чужаками. Мы не одни.

Ко мне подошел солдат, оперся локтями на стальной борт и уставился в крупный бинокль. Впереди извивалось что-то черное, похожее на морскую змею.

– Похоже на ветку от дерева, – отметил он. – На ней кто-то сидит. Пока не пойму кто.

Мы ждали.

– Чайки, – объявил парень растущей толпе. – Они сидят к нам спиной. Вряд ли они нас видели.

«Кроатан» шел встречным курсом на двадцатифутовую ветвь и двух ее пассажиров.

Я обернулся и взглянул на капитанский мостик, который находился по правую сторону взлетной палубы. Человек в футболке стоял снаружи и указывал вперед.

– Ребята собираются переехать птичек, – произнес только что подоспевший Декер. – Все равно что присунуть собаке или раскидать мусор.

К тому моменту на носу авианосца скопилось более пятидесяти человек. Я стоял у самого борта. Чайки не покидали насест и не торопились нас замечать. Они нашли единственное подходящее место посередине Тихого океана, чтобы сделать передышку.

Я перегнулся через борт, чтобы увидеть момент столкновения. В яблочко. Ветка переломилась на части, чайки попытались оттолкнуться и взлететь, но их накрыло волной. Они исчезли. Несколько секунд спустя по правому борту корабля, примерно в двадцати футах от носа, из морской пены показалась сначала одна, а затем и вторая птица, они трясли головами и стучали крыльями по воде.

Мы с Лизом свесились через перила правого борта, пока мимо проплывал полуостров Батаан. Сине-серые холмы возвышались над морским горизонтом. Это был единственный клочок земли, который мы увидели на пути от Калифорнии к Вьетнаму. Лиз молча глазел на острова вдали. Когда-то он сажал там планер.