Страница 5 из 9
− Строиться на тактику! − орет замком взвода, матерясь и сморкаясь. Простудился, но в санчасть не идет, подавая пример нам, салагам.
Идем строем к машинам, начищенные сапоги через минуту облеплены противной жижей. Выезд на полигон, где нас будут утюжить танками. Упражнение очень неприятное: посреди танковой колеи вырыт окоп, куда ты ложишься с болванкой, имитирующей гранату. После прохода над тобой танка ты должен встать и бросить вслед ему гранату. Желательно попасть в танк. Едем молча, каждый думает о своем. Команда «К машине!», нехотя высыпаемся из кунга.
− Что маме передать? − пытается шутить курсант Васильев, обращаясь ко мне, поправляя съехавшую каску.
− Передай, что ты мудак! − отвечаю я и иду строиться.
На небе медленно, словно плесень по мокрому камню, ползли серые облака. Рядом ревет мотором и плюется маслом старый танк Т– 62. Мы дрожим и глотаем противный сизый дым. Дрожим потому, что скоро каждый окажется под 40 тоннами металла. Танк-то железный, а мы все из мяса. Кто там за баранкой сидит и пил ли он вчера − не знаем. Преподаватель, спокойный, как прищепка, объясняет правила метания гранаты. Все просто, но страшно…
Танк шел на меня. В окопе хлюпало, колея разбита. Все тело охватил гадкий, размягчающий мышцы страх. Закрываю телом автомат и опускаю голову в каске. Рев танка, меня заливает тяжелой жижей. На плечи падают комья грязи, встать не могу, задыхаюсь, практически тону. Пытаюсь вырваться из жижи, как муха с клейкой ленты, наконец-то встаю и бросаю вслед удаляющемуся танку гранату − не добросил, долго копошился в окопе.
Весь мокрый и в земле, смотрю на преподавателя, который равнодушно стряхивает капли воды с плащ-палатки. В баню отправлять меня он явно не собирается:
− Курсант Петрушко, очиститесь от грязи! − думаю, как это сделать, и начинаю прыгать на месте. С меня летят комья грязи, и в сапоги течет слизь. Мое отделение идет чистить полностью залитый грязью окоп.
Сушилка работает плохо, сапоги и шинель высохнуть за ночь не успевают, а впереди огневая подготовка – стрельба с КПВТ на БТР. Пытаюсь соскочить и предлагаю командиру отделения потрогать мои сапоги и шинель.
− Война времени и погоду не выбирает! − лаконично отвечает он и надевает начищенные до блеска сапоги. Сержанты после отбоя ходят в сушилку и зачем-то подолгу втирают ваксу в сапоги.
До стрельбища два километра, «Взвод, бегом марш!». По взводу пошел ропот, кто-то не сдерживается и громко говорит:
− Блин, не набегались что ли? Только что на зарядке бегали! Задолбали!
− Отставить разговоры! − и мы нестройными колоннами месим грязь дальше. Строимся на стрельбище, на касках блестят капельки влаги, с нас идет пар. Преподаватель проводит инструктаж перед стрельбой из КПВТ:
– Крупнокалиберный пулемёт Владимирова танковый устанавливается на бронетехнику, применяется для стрельбы по наземным или надводным целям и для поражения низколетящих самолётов и вертолётов. Является мощным средством огневой поддержки пехоты. Его пули, массой 64 гр, способны пробивать на расстоянии до полукилометра лист брони толщиной до 32 мм. Меры безопасности… Струи дождя ручейками подло залазят под ХБ, плащ палатка набухла и стала неприятная, как понос. Разогретые после бега тела остывают и становятся пластилиновыми, двигаться не хочется.
Начинаем выполнять упражнение. На стрельбище разбросаны кузова машин, смотришь в прицел и плюешься огнем и пулями 14,5 калибра, разрывая металл на лохмотья. Ощущение превосходства и власти.
Преподаватель по огневой Ершов призывает тщательно освоить КПВТ:
− Учите, мать, часть КПВТ, курсанты, стреляйте и запоминайте! Именно умение пользоваться пулеметом КПВТ старшим лейтенантом Виталием Бубениным в конфликте на острове Даманский в 1969 году, изменило ход сражения с китайцами. И мы учили и стреляли.
Ледяной ноябрьский ветер сковал каменные лужицы и теперь принялся за наши пальцы. Сжимаем огнепроводный шнур с наложенными на них спичками, в зубах торчат запасные спички, если не получится с первого раза. Подрыв тротиловой шашки. Вокруг воронки, обиженная земля, остатки шнуров. В простуженном небе безутешно каркали вороны.
− Огонь! Время останавливается, между лопатками сгусток страха. Чиркаем коробком по спичкам: у кого-то получилось, а у кого-то − нет. А отходить можно только по команде. Стоим наблюдаем за теми, кто не может поджечь шнур, и тихо его называем неприличными словами. Длина шнура − метр, горит со скоростью 1 см в секунду.
Преподаватель спокойно наблюдает за неудачниками, которые нервничают еще больше. Спички гаснут, мы тихо ненавидим курсанта Басова. «Отходи!» Мы, как зайцы, срываемся с места и отбегаем на безопасное расстояние. Глухое БУМ! БУМ! БУМ! Воздух запульсировал, летят комья земли, можно было и не пригибаться.
Ночью в казарме постоянно стоит тошнотворный запах пота, мочи, пердежа… Когда после ПУЦа возвращаемся в училище, оно нам кажется, как родной дом, − светлым теплым и уютным.
VIII
Территория училища обнесена бетонным забором с ржавыми крючьями поверху. На них витки колючей проволоки, провисшей, как гирлянда, и местами оборванной. Роль «колючки», скорее, декоративная, но смеяться не хочется. Ассоциации с тюремными лагерями, но вслух об этом никто не говорил.
Рядом с забором − полоса препятствий, которую до одури любил наш взводный. Больше всего полоса походит на огромную дрессировочную площадку для крупных собак. Сначала интересно: прыгаешь через ямы, бетонные окопы, подземный ход, штурмуешь стены с пустыми окнами.
Слегка настораживало бревно, расположенное на высоте 2,5 метров, по которому надо было как минимум пройти. Я высказал опасение курсанту Панченко Олегу, высокому черноволосому парню из Новороссийска, который меня подбодрил:
– Чего пиздить-то? Ну долбанешься вниз… А вдруг попрет и сломаешь чего-нибудь? Или вывихнешь? В санчасти поваляешься. А лучше ногу сломать − тогда в госпиталь. Там кормят всех одинаково, слышал. И офицеров, и курсантов в одной столовой. Курорт…
Когда пошел второй час ползания по полосе, «Клюв» взялся за секундомер, требуя улучшения результатов. Все с ненавистью посмотрели на полосу препятствий, казавшуюся поначалу невинной игрушкой.
Стою в очереди на очередной старт по полосе. Солнце пригревало с нищенской щедростью, до настоящих холодов оставалось не так уж долго. Деревья как будто стыдятся своей наготы. По ним прыгают возбужденные воробьи, бойко чирикая, поглядывая на нас глазами-бусинками.
– Петрушко, вперед! − выводит меня с пушкинского настроения взводный. Лечу как ужаленный уже по знакомым препятствиям, стараясь уложиться во время, чтобы не идти на очередной круг.
Санчасть – предел наших мечтаний. С утра надо записаться у дневального в особый журнал. После обеда идешь в местный лазарет, расположенный на первом этаже, где пахнет зеленкой и спиртом.