Мы были курсантами

Присяга неизбежно приближалась. Со всей еще не распавшейся Родины начали подтягиваться родственники. Поразила мать Максимчука – женщина в возрасте, в сером платке и больших ботинках. Совсем небольшая, а привезла два мешка еды: сгущенка, колбаса домашняя, большой плиточный шоколад, ну и, конечно же, сало. Родители Кунгурова привезли апельсинов, восточных сладостей и настоящего шашлыка. Попытка передать в казарму вина была строго пресечена сержантами. Точнее, она и не состоялась, так как Кунгуров Валера отпрыгнул от предложенного родителями яркого бутыля, как антилопа от аллигатора.

– Нам этого нельзя, Устав запрещает! – испуганно шипел Валера на ухо отцу. Сержанты, сидевшие на КПП со своими родственниками, видевшие эту картину, громко смеялись.

В спальном помещении запахло, как в придорожной кафешке. За месяцы поступления и курса молодого бойца мы отвыкли от нормальной еды. Ели некрасиво и много, делая жесткие миксы: жареную курицу заедали конфетами, а сало запивали сгущенкой.

Почти у всех началась диарея – сортирные очки постоянно заняты. Незамысловатая канализация начала давать сбои: в туалете стояла вонь, как на свиноферме. Дневальные вешались, сержанты матерились. Но, выйдя из туалета, мы опять ели и … срали.

Наконец-то наступил день присяги. Солнце было огромно, точно взобралось выше, чтобы получше рассмотреть собравшихся на плацу. Мы были похожи на измученных тушканчиков, но предвкушали увольнение, веселились и делились планами. Торжественное принятие присяги, несмотря на все тяжести и лишения, придавало происходящему глубокое чувство патриотизма. Родители плакали, курсовые стояли с каменными лицами, начальник училища, как Брежнев, наблюдал за происходящим с трибуны в окружении почетных гостей. Мы же, выучив присягу на зубок, к своему стыду запинались и глотали слова от напряжения и волнения.

Со всех сторон раздавались священные слова: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю Присягу и торжественно клянусь…»

После принятия присяги мы прошли перед начальником училища и нашими родителями торжественным маршем, стуча сапогами по асфальту, словно пытаясь его проломить. Пролетела команда «Равнение направо». Мы дружно повернули головы в сторону трибуны, где нам отдавал честь генерал-майор Колосков. Мы вцепились в автоматы до белизны ладоней. Получилось неплохо.

Построив и проинструктировав в пятый раз, как вести себя при встрече с патрулями, строго-настрого запретив нам пить алкоголь, взводные раздали увольнительные, и мы счастливыми лысыми стрижами выпорхнули на улицу. После долгого затворничества хотелось петь и кричать.

Моих родителей на присяге не было. Люди они были военные, и отпуск им давался согласно графику, который они проводили в родной Н…ой области. О праздничном столе позаботились соседи, после чего я час лежал на кровати и не двигался, как объевшийся после зимней спячки медведь.

Опешив от свободы, переоделся в гражданку, собрал своих близких друзей и полетел в модное кафе «Молочка», которое находилось в Олимпийской деревне. Отплясав до ночи, мы, счастливые, вернулись домой, где все-таки выпили несколько бутылок вина. Увольнение быстрым приятным ветерком пролетело мимо, оставив приятную щемящую боль по гражданке.

III

После присяги мы стали полноценными военнослужащими со всеми вытекающими последствиями и ответственностью. Теперь за невыполнения приказа можно было сесть на губу, а при более серьезном преступлении – упечься в дисбат, о чем нам постоянно твердили сержанты.

Мы учили новый лексикон армии, начинали «шарить», не «тормозить». Не «залазить в залупу» и не «залетать». Кафе заменили на «чипок», нашей тюрьмой была «губа», а мы все стали «бойцами».

– Петрушко, «снимись с ручника»! – говорит сержант, смотря на то, как долго я наматываю портянки. Слова у него летят из глубины желудка с легким скрежетом. Как испуганная мышь, засовываю ногу в сапог и бегу на построение.

Каждое утро начиналось с нездорового крика старшины 6 роты Ваграбельского − «Рота подъем!», который, казалось, хотел нас напугать или оглушить. Сержанты шипят, как гуси, и торопят одеваться, чтобы как можно быстрее выгнать нас на плац, потому что последний взвод, вышедший на зарядку, потом дрючили. Самое странное в этой ситуации то, что даже если все будут метаться, как электровеники, то все равно на плацу кто-то окажется последним…

Два раза в неделю, во вторник и четверг, мы с утра бегали вокруг училища по 6 км. Нагрузка была серьезная: ответственный офицер бежал в кедах и задавал нешуточный темп батальону. Мы, еще не проснувшиеся, как нездоровые лошади, хрипели и старались не отставать, дабы не попасть под пинки сержантов.

Случалось так, что после утренней пробежки у нас по учебному расписанию было физо – бег по пересеченной местности 10 км, а после обеда можно было попасть на опять физо с той же пробежкой вокруг училища – 6 км. Итого за день 22 км. Всякий ропот, когда в занятиях происходила «беговая накладка», в корне пресекался сержантами, и мы носились, как дикие сайгаки, не понимая, как нам хватает сил на этот километраж…

После утренней зарядки – водные процедуры и подшивание подворотничков. Подшивание подворотничка – это целая традиция и ритуал. Сидим, сопим, пытаемся пришить кусок белой материи к ХБ. Самое трудное – правильно натянуть их на ворот гимнастерки, многие и после КМБ не научились нормально подшиваться.

– Что это за гусеница у вас, курсант Петрушко? – говорит командир отделения и срывает воротничок.

Сами сержанты подшиваются не тоненькими-тоненькими огрызками, а в четыре раза сложенным куском материи. У них получаются красивые «губастые» подворотнички.

Заправка кроватей поначалу похожа на выполнение сложного боевого задания. Матрас переворачивается для большей ровности, на него натягивается простынь, потом – темно-синее одеяло. Все необходимо натянуть, как струну. Одеяло отбиваем плашками – дощечка с ручкой, похожая на шпатель. Подушку кладем на своё место и теми же плашками придаем квадратную форму. Стучим деревяшками, как дятлы в лесу. Когда сержанту что– то не нравится, он просто срывает одеяло с кровати со словами:

– Неровно, тренируйся курсант! – и спокойно идет дальше. Ты выжигаешь взглядом его спину и опять берешься за плашку. Койки стоят в рядах, их необходимо выровнять и придать вид аккуратности – начинается выравнивание с помощью натянутой нитки. Процесс кропотливый, участвует все отделение.

Чистим сапоги. Они должны блестеть, как известное место у кота. Чистим одним и тем же, но у сержантов сапоги блестят лучше.

Утренний осмотр, сержанты ходят, заглядывают тебе во все места, словно собаки, вынюхивают недостатки. Поступает команда следовать на завтрак, идем через улицу на первый этаж столовой. 3-4 курсы принимают пищу на втором этаже и на улицу не выходят, идя в столовую через переход.

На завтраке старшина нашей роты, которому не нравится, как мы «неоднообразно» садимся за стол, командует несколько раз «Встать – сесть!!!» Старшина роты с неприятным лицом, Калашников, почти два года отпахавший на границе, никакого снисхождения к нам не имеет. Чувствительности в нем было не больше, чем в барабане. Наконец-то с ровным грохотом усаживаемся за столы: «Приступить к приему пищи!». Самое вкусное на завтраке – это пайка из кругляшка масла, хлеба и сахара. Хотя безвкусную кашу мы рубаем будь здоров.