Зина. Часть 2. Зина, Фома и Дельфин

Ник Шумрок

Зина. Часть 2. Зина, Фома и Дельфин

Зина и Дельфин

Я шла по улице и вдруг, подняв голову, увидела рекламную растяжку: «Ялтинский дельфинарий. Гастроли с…» И, прямо из воды на меня выпрыгивает…

– Он!? Вскрикнула я так, что шедшие рядом люди шарахнулись в сторону и наверняка подумали: «Ненормальная какая-то, лучше держаться от неё подальше».

– Нет, конечно, не он! Сколько лет прошло? Сорок, сорок пять? Дельфины столько не живут! И, потом, он же погиб тогда… Тогда?

Когда же это было? Да, что гадать, после второго курса, значит, летом 1975-го. Я со своей секцией альпинизма поехала на сборы в Крым. Молодость, вся жизнь впереди. Казалось ещё чуть-чуть и мир будет у твоих ног! Сессия успешно сдана, впереди отдых у моря!

Отдых? Как бы ни так! Этот Исаков даст тебе отдохнуть. Он возомнил себя самым главным, после нашего тренера. Ну как же – первый разряд, без пяти минут КМС, уже и «пяти тысячник» покорил.

Подъем у него в семь часов, пробежка, зарядка и купание в бухте. После такого «доброго утра» окунуться в море, уплыть подальше от берега – это класс. Что не говори, а сон в палатке вовсе не тот, что дома на мягкой постели. Вода, конечно, бодрит, враз снимает ночную усталость.

Но, не успеешь расслабиться, насладиться морем, как слышишь гнусавый голос этого идиота – Исакова.

– Золотова, ты опять уплыла далеко от берега. Виктор Петрович же инструктировал, что далеко от берега отплывать нельзя.

– Во-первых, Игорек, у меня имя есть. Во-вторых «далеко» и «близко» – понятия относительные. Ну, а в-третьих, вспомни, что с ябедами делают в пионерских лагерях?

Конечно, в альплагере «темную» никто ему устраивать не будет, но моя «угроза» подействовала. Исаков продолжает бурчать себе под нос, но Смирнову меня не «закладывает».

Последний мой аргумент – намек на то, что я выпущу на него «тяжелую артиллерию», т.е. Фому. Вообще-то никакой он не Фома. Его Колькой зовут, но кто-то назвал его в шутку Фомой, и это имя к нему прилипло намертво. Те же, что пришли в секцию позже, даже и не знают его настоящего имени. Ростом он под два метра, сильный, но неуклюжий на вид, даже смешной, похож на большого медвежонка. Но, по скалам лазает проворно, как горный козел.

Фома платонически меня любит и ходит следом как привязанный, «пасет», как я это в шутку называю.

Пока мы бегаем, разминаемся и купаемся в море, дежурные готовят завтрак. Каша, сваренная на костре, совсем не та, что приготовлена в городе на газовой плите. Слегка пригорелая и пересоленная, заправленная тушенкой, обжигающая, она проваливается в пустой желудок моментально.

– Лидка! А добавку можно?

– Попозжее, – отвечает дежурная, моя лучшая подруга и соседка по палатке, – у меня еще три человека не поело. Навались пока на чай со сгущенкой и с сушками, не-то Фома всё подчистит.

– Почему сразу Фома, – возмущается тот, – позавчера я, якобы, всё масло съел, вчера – всё печенье. Вы думаете, что если самец крупный, то он и жрёт больше всех? А я печенье, между прочим, вообще не ем, мне хлеба с маслом хватает.

– Вот и я про то же. Хлеба, положим, у нас хватает, а про масло ты сейчас сам проговорился.

Возмущенный Фома в знак протеста со своей полулитровой кружкой удаляется от костра и, усевшись на камень спиной ко всей честной компании, допивает свой чай.

– Ну, что вы, в самом деле, набросились на бедного Фому, – вступаюсь я за него, – мы из голодного края приехали, продуктов у нас не хватает? Ну, ему же, с его ростом и весом, действительно, требуется усиленное питание. К тому же, он и трудится больше всех. Ваши же карабины и крючья тягает по горам. Не стыдно, в самом деле, товарища куском хлеба попрекать?

Фома поворачивает голову и с благодарностью смотрит на меня. Я улыбаюсь в ответ, и его хмурая физиономия тоже расплывается в улыбке.

– Да, я же пошутила, – оправдывается сконфуженная Лидка, – прости, Фома, больше не буду. Иди сюда, я тебе добавки положу!

– Да ладно, – бурчит тот и снова возвращается к костру.

После завтрака, с рюкзаками, веревками и разным «железом», вся компания отправляется на скалы, вязать узлы, связки, в сотый раз штурмовать один и тот же карниз!

– Игорь, ну, сколько можно? Каждый день одно и то же место. Когда мы уже в горы пойдем?

– Какие тебе, Золотова, горы? Ты самая последняя по результатам. Если бы тебя Фома не страховал, давно бы была в ялтинской больнице с ушибами и переломами. Сколько у тебя срывов вчера было?

– Ну, два!

– Не «ну, два», а целых два! А в горах и одного за глаза и за уши хватит. Это тебе не в «бирюльки играть»!

Про какие такие «бирюльки» он говорил, я так и не поняла? Может, ревнует к Фоме? Но, мы с Фомой просто друзья. Я знаю, что он «неровно» дышит ко мне, но, когда я вижу его улыбку, «рот до ушей», смеяться хочется. И сам он такой смешной, как медвежонок. Высокий, сильный, мускулистый, ему забраться без страховки на вершину скалы – секундное дело. И за мной как «хвостик» ходит. Так и хочется сказать: «Фома, мы же с тобой только на тренировке в одной связке, а так я как та «кошка, которая гуляет сама по себе!» Он, конечно, обижается, но быстро отходит и прощает мне всё.

После обеда можно часок позагорать у моря, накупаться вволю, пока Исаков не призовет всех на тренировку. На этот раз это пеший поход в долину, за пресной водой и хворостом.

Только вечером можно было послать Исакова куда подальше и побродить по берегу моря, полюбоваться на закатное солнце. В городе такой закат не увидишь. Солнце уходит за крыши домов и всё. Сумерки сгущаются (как я не люблю это словесный штамп, но чем его заменить, они, действительно, сгущаются) деревья и стены домов блекнут, растворяются. В стеклах верхних этажей еще горят багряные огни, но и они, постепенно, угасают, как угольки в костре. Совсем неожиданно, как по команде, загораются уличные фонари. Они еще не освещают асфальтовые дорожки и куцые кусты, обрезанные по весне работниками коммунальных служб, а только обозначают перспективы улиц. Желтые шары, удаляясь, постепенно становятся белыми точками. И вот ночь постепенно вступает в свои права. Темнеет медленно, но неотвратимо.

Тоже, конечно, поэтично, если подумать, но совсем не так, как в Крыму. Когда солнце «садится» в море, это просто сказка. Трудно словами описать это всё действие. Словно бубен шамана, блестящий шар опускается всё ниже и ниже, слегка касается горизонта и начинает погружаться в синее море. Синее здесь не просто эпитет, ибо оно на самом деле такое, словно Посейдон опрокинул в него бочку синьки. По воде от огненного диска бежит узкая золотистая дорожка, разбиваемая легкой рябью на мелкие осколки. Они разбегаются веером и накрывают всю видимую поверхность. Облака в небе втягивают в себя эти золотые волосы светила, будто не хотят отпускать его на покой. Белая вата становится кроваво желтой, и, наконец – свинцово-красной. Ещё несколько мгновений, и солнце уже наполовину ушло под воду. Поверхность моря медленно темнеет, и сразу затем становится черной, как тушь. Последние лучи, как корона ещё удерживаются над горизонтом. Затем и они сокращаются, бледнеют и только оранжевые облака ещё хранят остатки света. Кровавая полоса растягивается по всему горизонту и медленно потухает. И сразу же ночная тьма накрывает всё земное и водное пространство. На небе загораются мириады фонариков-звезд, словно в небесной канцелярии кто-то из ангелов нажал на божественную кнопку. А какая на юге Луна! Чтобы описать её не хватит слов и эпитетов в родном языке. Как передать её цвет? Сказать, что она желтая, значит ничего не сказать. Повторять за поэтом, что луна как ломтик сыра? Или, она стеариновая? Может быть – как золотая монета? Она каждый раз такая, какую мы наблюдаем, божественная и неповторимая, а, значит, у каждого своя!

Мне понравилась одна удаленная от лагеря бухточка и, обманув бдительного Фому, я убегала туда и купалась голышом. Недалеко от берега, словно зуб какого-то чудовища торчал из воды камень с плоской площадкой, наклоненный в сторону моря так, что на нем можно было лежать не опасаясь, что меня застанет кто-то из шатающихся по берегу людей. И вот, однажды, кажется, на третий или четвертый день я лежала на нем и наблюдала очередной закат, когда услышала рядом плеск воды и какие-то странные звуки, то ли свист, то ли клокотанье. Конечно, перепугалась так, что душа ушла если не в пятку, то в грудную клетку точно. Сердце от страха заколотилось и от страха я чуть не потеряла сознание. Повернув голову в сторону странных звуков, я увидела, что метрах в десяти от меня из воды торчит голова дельфина, вся такая гладкая и влажная. Мне показалось даже, что он пожирал меня взглядом своих маленьких, блестящих отраженными лучами солнца глаз. Страх постепенно проходил, отпускал меня, потому, что с его стороны не было никаких признаков агрессии.