Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 18



Из еды у беглецов только мясо кабана, да травяной чай. Благо было откуда выбрать пахучих трав. Целый сеновал. Это, конечно, не питание.

Трубецкой всё более и более ощущал свою ответственность за беглецов, которых подговорил на такое трудное, да и, как всё более осознавал, почти что бесполезное дело.

В то утро светало медленно. Снег, на удачу или на беду, не прекращался. На удачу, потому что и волкам издалека не учуять, и поселковым жителям до сеновала не дойти. Он ещё раз осмотрел это довольно объёмное хранилище кормов для скота, пытаясь понять – так, от нечего делать – почему поставили его далеко от посёлка. То ли не успели перевезти сено, то ли возле домов и хранить негде. А возможно и от лишних глаз спрятали. Что б не очень заметно было обилие кормов. А вокруг посёлка кто высматривать будет?

Проснулись Вейде и Бутурлин. Спустились с чердака.

– Ну что? Тихо? – спросил Бутурлин, просто так, чтоб заговорить.

– Тихо. И волки замолчали, – ответил Трубецкой. – Собственно, день они проводят в норах, каждая пара в своей. Ну а в сумерках выходят на охоту. Вой же, который мы слышали ночью, это как раз сигнал сбора. Помню, мне рассказывали в детстве знатоки-охотники, что просто так волки редко воют.

– Как бы для души?! – усмехнулся Бутурлин.

– Вот именно, для души… Когда душа пищи просит, тогда вой призывный, это как боевая сигнальная труба вожака, собирающего стаю на охоту. В ответ воют те, кто принял сигнал. Вот и получается разноголосый вой. Кстати, слушать вой волки очень любят. У нас охотники даже рожки научились изготавливать, чтобы волков приманивать. Иногда получалось, хотя волки очень умны и обмануть их сложно.

– Говорят, они всеядны? – сказал Вейде.

– Это вы к тому, что мы можем стать хорошей пищей, – отреагировал Бутурлин.

– Человек – вовсе не основная пища, – возразил Трубецкой и прибавил, главным образом для того, чтобы успокоить своих спутников: – В этих краях, думаю, им хватает кабанов, лосей, да и то, скорее, зимой на них нападают, когда пищи мало. А так, мелкие зверьки в ход идут – зайцы, суслики, сурки, даже мыши-полёвки. Бывает, что и рыбку едят, конечно, если поймать смогут. Кстати, они и травоядны. Ну и ещё… Снег глубокий для них – не такая уж и преграда. Лапы – шире, чем у собак, а потому, когда собак против волка пускали, те догнать его по снегу не могли, вязли.

– Не успокаивайте нас, дорогой князь, – сказал, наконец, Вейде. – Положение наше со всех сторон никудышнее. Если даже волки не нападут, так мороз заморозит, да голод сгложет. Давайте-ка, друзья мои, ещё раз прикинем, что делать.

– Но прежде подкрепиться надо.

Снова растапливали снег на костре, снова заваривали травы, снова поджаривали куски кабанятины. То, что оттепель прекратилась, было на руку. Мясо могло храниться дольше.

– Эх, кусочек бы хлеба, – сказал Бутурлин, с трудом пережёвывая мясо.

Между тем, Вейде ещё раз обследовал весь сеновал, обследовал углы и нашёл какой-то чугунок.

– Вот, – порадовал он. – Можно и суп сварить.

– Щи, – засмеялся Трубецкой, – А вместо капусты – травы. Там же и лопухи, и крапива.

После завтрака Трубецкой объявил, что прежде, чем говорить о планах, хочет выспаться, и полез на сеновал. Он оттягивал размышления о грядущем. Ничего путного не лезло в голову.

Проснулся. Спутники его о чём-то мирно беседовали у костра. Уже начали густеть сумерки, и ружьё они поставили поблизости. Напугал он их разговорами о волках.

Жечь костёр по-прежнему было безопасно – стояла между ними и посёлком плотная стена снега. Снег лёг покрывалом на крышу сеновала, и внутри стало теплее – ветер не задувал.

– Не знаю уж, что вам желать, князь, – сказал, приметивший Трубецкого Бутурлин: – Доброго утра или доброго вечера.

– Главное, чтобы доброго, а утра или вечера, не важно, – усмехнулся Трубецкой.

Едва стемнело, снова, как и накануне, донёсся вой.

Вейде и Бутурлин замерли. Вот так – отважные воины, храбрые генералы, не пасующие в бою, где смерть витала вокруг, замерли в оцепенении, услышав эти жуткие переливы.

– Ближе сегодня воют, – сказал Вейде.



– Так кажется, – возразил Трубецкой. – Но оружие надо приготовить. Зарядить. Стрелять будем в крайнем случае. Выстрелы могут услышать в посёлке.

Как и прежде распределили ночные дежурства, но спать никто не хотел.

– Днём выспимся, – сказал Бутурлин. – Костёр надо посильнее сделать. Думаю, из посёлка в снегопад не заметят. В такую ночь вряд ли кто там по улице бродит.

Трубецкой успокаивал своих спутников, но прекрасно понимал, что в этакую снежную круговерть столь отчётливо вой может быть слышен, если стая волков гораздо ближе, чем накануне. Оставалась надежда на то, что снег помешает волкам учуять беглецов.

Князь с детства слышал немало рассказов о волках, которые представляли серьёзную опасность для запоздалых путников. Да и как иначе. Представьте себе бескрайние просторы, заметённые дороги настолько, что верстовых столбов не видать. И лошадь с путником в санях… Какая уж там защита? Лошади заранее чуют волков, боятся их. Но в глубоком снегу они бессильны. Не оторваться от преследования, когда и ноги вязнут и сани становятся неподъёмными.

В детстве Трубецкой много времени проводил в подмосковном имении, бывал в Тульских краях, гостил и в Рязанской губернии у родственников.

Всё в прошлом, правда не в таком уж и далёком. Генералу Трубецкому всего-то тридцать пятый год. Какая карьера впереди! Уже дивизией командовал. И успешно командовал, правда, успешно в мирно время. А в самом начале войны – плен.

Постоянно думал Трубецкой о том, что он мог сделать в том жестоком бою под Нарвой? Дивизия-то была полнокровной, вполне боеспособной. Так почему же неудача? Как же подействовала паника, как оголила фланги!

Да и контузия. Если б не контузия!? Если б сознание не потерял?! Что теперь скажешь? После драки кулаками не машут. Хотя задуматься следует.

Этими мыслями он гнал от себя другие мысли, которые давно уже становились не просто страшными – жуткими. Он держался стойко, виду не показывал. И вот ведь завёл своих спутников в ловушку.

Думал свою думу?

«Некуда деваться. Стоит покинуть своё убежище, и верная смерть в открытом поле или в лесу от холода и голода, да и от хищников. Остаться? Так рано или поздно найдут те, кто приедет за сеном. Наверняка ведь на подводе приедут. А если отобрать подводу? Что изменит?».

Нет… Лучше уж анализировать военную неудачу, словно когда-то ещё придётся командовать дивизией в бою.

– Волки! – вскричал Вейде. – Вижу волков… Вон один, второй…

Трубецкой подошёл к приоткрытой двери, перед которой горел костёр.

Тёмные тени животных показывались из пелены снега и исчезали. Горели в темноте глаза, слышалось рычание. Злились волки – не любили они огня, вот и злились.

– Ружьё! – спокойно сказал Трубецкой и взял из рук Вейде единственное их спасение в этой критической обстановке.

Но стрелять Трубецкой не спешил. Думал… Был ещё выход. Метнуть в волков головешку. Недаром велел поддерживать огонь, пригодилось. Сказал Бутурлину:

– Буду держать подходы к костру под прицелом… Нужно попробовать угостить их огнём…

– Понял…

Бутурлин осторожно приблизился к костру, взялся за длинный конец ветви. Специально так костёр сложили. Часть горевших ветвей и сучьев деревьев сделали как бы метательными орудиями.

Тёмные тени мелькали за пеленой снегопада. Разрезал тишину вой, от которого мороз по коже.

«Собирает стаю на охоту! – понял Трубецкой, – Значит, здесь не вся стая. Ну и что? Хоть и не вся, так скоро вся будет. Прорываться то некуда».

Он держал ружьё наизготовку. Стрелял хорошо. Был уверен, что не промахнётся. Пытался вспомнить как реагируют волки на потери в своих рядах. Уходят или злее становятся?

Оскаленная пасть вырвалась из снежной круговерти. Именно пасть бросилась в глаза – не весь хищник, а его пасть. Бутурлин сработал сноровисто. Сунул вперёд горящую слегу. Попал. Волк взвыл и скрылся в пелене снегопада.